Раскадровка (СИ) - "Ulla Lovisa" - Страница 25

— Пришла визажист, — сообщила вошедшая без стука Бетти.

Норин закрутила кран, отодвинула дверцу и снова просунула из душа руку.

— Подашь полотенце?

Когда она вышла из ванной, укутавшись в банный халат, в номер уже доставили завтрак и кофе. Бетти сидела на краю заваленной вещами кровати с пультом в одной руке и телефоном в другой, телевизор негромко вещал погоду; Джошуа склонился над тарелками и сосредоточено изучал их содержимое, мастер по макияжу остановилась у окна и изучала вид. Рядом с ней стояло повернутое к дневному свету кресло, а на узком подоконнике балансировало зеркало. Норин подхватила с прикроватной тумбы свой телефон и — вместо обойти — прошла просто по постели.

Упав на приготовленный ей стул, Норин откинула тяжелые мокрые волосы назад, скрутила их в тугой пучок и просунула под воротник халата, чтобы не спадали на лицо и не мешали. С них вниз по спине неспешной холодной каплей побежала вода. Норин поежилась и заглянула в свой мобильный. Она сдернула вниз шторку последних уведомлений и пролистнула: напоминания из их общего с Бетти и Джошуа календаря о делах на день, письма на личной и рабочей почте, обновления социальных сетей, несколько пропущенных звонков с неизвестных её телефонной книге номеров и непрочитанные сообщения. Несколько — немногословные и со смайлами в виде грозных красных рожиц — наставлений от тренера, одно от Бетти — пересланный ею контактный номер редактора какого-то журнала, два десятка глупостей из групповой переписки команды «Эффекта массы» и одно от «Хиддлстон, Т.»

Норин, пролистнувшая прежде, чем успела осознать прочитанное, нахмурилась и поднесла телефон ближе к лицу, будто ей могло померещиться. Но имя отправителя осталось неизменным, когда экран оказался прямо перед глазами — «Хиддлстон, Т.»

«Привет.

Надеюсь, там, где ты сейчас читаешь это сообщение, не ночь, и я тебя случайно не разбудил. Пишу, чтобы сообщить: я получил Лина в «Шантараме». И напомнить, что я должен тебе кофе — таким был спор.

С уважением, Том»

Она смущенно улыбнулась этому тексту и, едва пробежав глазами, торопливо уронила телефон на собственные колени экраном вниз, будто визажистка могла подсмотреть там что-то непристойное.

«С уважением, Том» — она едва сдержалась, чтобы не засмеяться. Ох уж эта чопорность. Подписал собственное послание, будто Норин могла не сохранить его номер, будто могла не понять, что это именно он. Будто не вспоминала их ночной разговор на холме Гриффитской обсерватории, не возвращалась в его обволакивающий уют, не прокручивала в голове их слова и взгляды и редкие случайные прикосновения. Будто она не думала о том, что это могло бы быть идеальное свидание. Вот только это не было свиданием.

Джойс и сама не знала, чем была та встреча и почему она её назначила, и уж тем более не имела ни малейшего понятия, почему Том согласился и пришёл, но была этому рада. Вероятно, потому что Хиддлстон был из тех, кто понимал, о чем она говорит, и сам говорил о том же. Потому что он считался с тем, что она актриса, не находил это ни глупым, ни бессмысленным. Он не считал себя лучше или выше неё, умнее, успешнее, состоятельнее, серьезнее. Том мог воодушевленно говорить о глубине психологизма в своем любимом итальянском фильме «Комната сына», о контрасте трагизма самой сути истории и легкости повествования, а уже в следующий момент кривляться и дурачиться, притворяться зомби и завывать, как привидение. Он был галантным и в меру хулиганом, он открывал для неё дверь, пропускал впереди себя и предлагал руку на крутом грунтовом подъеме, но позволял ввязать себя в шутливую потасовку, отвечая невесомыми толчками на легкие пинки от Норин. Том был с ней на одной волне.

Она подняла телефон и написала в ответ:

«Привет.

Там, где я сейчас читаю твоё сообщение, не ночь — не беспокойся.

Поздравляю! Рада за тебя, искренне считаю тебя отличным выбором на эту роль. А ты мне не верил.

С удивлением, что ты подписываешь смс-ки «с уважением, Том»,

Норин»

Перечитав — сначала добавив в конце смайлик, а затем торопливо удалив — и отправив, Норин вернула мобильный на колени. Когда она в последний раз выключала телефон: на час, на день, на неделю; не сверялась с ним ежеминутно, не ложилась с ним спать и не просыпалась с ним же? Сотовый будто прирос к её руке, порой ей казалось, что пластик на обратной стороне уже прогнулся по форме её пальцев.

Норин подставила лицо под кисть визажистки и скосила взгляд на агента.

— Джош, подай что-нибудь пожевать, умоляю.

Помнила ли она, когда забывалась спокойным сном, не ограниченным будильником, и ела вдоволь, не заботясь о спортивном режиме? Всё это безумие длилось всего несколько лет, а Норин уже почти не различала, когда была собой, а когда играла — перед камерой и за ней; она, казалось, разучилась даже чего-то хотеть без оглядки на то, как это скажется на её карьере. И вот теперь, обрадовавшись сообщению от Хиддлстона, вспомнив, как неподдельно легко и беззаботно было в его компании, Джойс засомневалась. Во что она ввязывалась?

Джошуа протянул ей тарелку с яичницей, в складках банного халата завибрировал телефон.

«В чем суть удивления: в том, что я в принципе подписываю смс-ки, или в том, как подписываю?

С непониманием, что не так с «с уважением, Том»,

Том»

Норин быстро пробежала текст глазами, а затем заново перечитала — медленнее и внимательнее. Он ответил без единого смайла, и привыкшая к этим эмоциональным идентификаторам в переписках Норин не сразу поняла, в каком тоне сообщение вообще было написано. Ей представилось нахмуренное лицо Тома, когда он получил её ответ. Брови сведены на переносице, между ними запала складка, глаза прищурены, губы плотно сжаты в тонкую побледневшую линию. Она визуализировала, как его длинные бледные пальцы опустились на экран и в возмущенной спешке набрали обратное смс — оно пришло спустя всего минуту. Нарисованный её воображением Том — раздраженный и придирчивый к словам — показался настолько незнакомым и комичным в своей наигранности, что Норин вдруг расхохоталась. Вилка свалилась с тарелки с яичницей, скользнула по коже ноги холодным острым металлом и упала на пол.

«Вопрос любопытный.

С недовольной визажистом, которая пытается накрасить меня, пока я смеюсь над твоим ответом,

Норин»

— Ты глянь-ка, — послышался сзади голос Джошуа. — Ещё утренний кофе не пила, а уже смеется. Подменили, не иначе.

— Да, но колюще-режущими предметами всё равно швыряется, — парировала Бетти и добавила, обращаясь к визажистке: — Вы там поосторожнее, мисс. Эти голливудские звезды те ещё маньяки.

Норин подмигнула растеряно заулыбавшейся девушке. У них троих — самой Джойс, её агента и публициста — было принято так работать: подтрунивая друг над другом и веселясь. Бетти и Джош были теми, с кем Норин проводила наибольшее количество времени, с кем бывала разной: уставшей и неугомонной, раздраженной и очаровательной, больной и решительно настроенной; теми, с кем она чувствовала себя комфортно всякой. Бетти имела удивительное чутьё на настроение и обладала настоящей магией коммуникабельности, она никогда не ощущалась чужой и никогда не лезла в душу. Джошуа в силу проведенных вместе с Норин лет и пережитых вместе с ней неудач и успехов притерся и стал другом — настоящим и, вероятно, давно уже единственным. Эти двое были связными между Джойс и миром снаружи — от папарацци до киностудий — и в то же время ограждением от лишнего и заповедником дружеского расслабления. Если кто-то и был способен улучшить серое предгрозовое утро, наполненное головной болью от перелета из Калифорнии и недосыпа, то это они. И Том Хиддлстон.

В руке Норин снова завибрировал мобильный. На подсветившемся экране возникло новое сообщение:

«И ответ на этот любопытный вопрос…?

С искренними извинениями недовольному визажисту,

Том»

Она подняла взгляд. За окном над по-летнему сочной зеленью Центрального парка клубились тяжелые грозовые тучи. Воздух снаружи был как жидкий металл — горячий и вязкий, он тревожно замер над тротуаром и проезжей частью в ожидании сильного влажного порыва ураганного ветра. Нью-Йорк встречал непредсказуемостью погоды и привычными автомобильными гудками. Улица внизу толкалась в утреннем часе-пик, её наводнили неподвижные машины и тесные потоки пешеходов, торопящихся прочь от надвигающегося ливня.