Веселые ваши друзья (Очерки) - Сивоконь Сергей Иванович - Страница 25

О популяризации я заговорил не случайно. Мне кажется, что для Николая Носова открытие и объяснение мира детям — одна из важнейших, если просто не важнейшая, художественная задача.

В жизни этот писатель сменил немало профессий. У него накопилась масса интересных сведений, чтобы поделиться с детьми. В юности он работал на бетонном и кирпичном заводах. Мечтал стать музыкантом, и не каким-нибудь, а выдающимся, вроде Паганини. Увлекся химией, готовился поступить в политехнический институт, а поступил в киевский художественный. В 1929 году перевелся в киноинститут в Москве и, окончив его, участвовал в выпуске «Кино-крокодила» — на манер теперешнего «Фитиля», только решался он средствами мультипликации.

Работал Носов и режиссером-постановщиком учебных и научных фильмов, так что популяризация знаний стала на какое-то время его главной профессией. Оттого-то, наверно, даже в самых фантастичных его творениях легко прослеживается тесная связь с реальностью. Абсолютно серьезно описывая принцип работы автомобиля на газированной воде с сиропом, он технически точно объясняет, как привести его в движение: «Незнайка повернул ключик на щитке приборов автомобиля и нажал ногой на педаль стартера. Стартер взвизгнул, словно заскреб по железу, и мотор застучал, работая на холостом ходу. Дав мотору прогреться, Незнайка выжал сцепление, включил коробку передач и, отпустив сцепление, дал газ. Машина тронулась».

В другом случае, описывая необычный костюм Пончика со множеством карманов (большой любитель покушать, Пончик не выходил из дому без запасов еды), повествователь замечает: «Такие костюмы бывают только у кинооператоров».

«Только», а все-таки бывают!

Я, однако, вовсе не собираюсь утверждать, что книги Носова — это сплошная популяризация каких-то, пусть и очень важных, вещей. Напротив, даже в тех его книжках, которые можно было бы с полным основанием назвать популяризаторскими, главной всегда оказывается, как сказал бы К. С. Станиславский, «жизнь человеческого духа».

Да тот же социальный разрез капиталистического общества, какой находим мы в «Незнайке на Луне», сам по себе ничего бы не стоил и остался бы популярным изложением учебника политэкономии, если бы писатель не показал, как живется в этом обществе реальным, живым людям.

Ведь это не какой-то там абстрактный «начинающий капиталист» открывает на морском побережье Луны залежи поваренной соли, которой здешние жители еще не знают, создает небольшой заводик и, наняв нескольких рабочих, получает с каждого из них по 20 фертингов чистого дохода ежедневно. Нет, это уже хорошо знакомый нам Пончик — не очень, может быть, симпатичный, но все же знакомый. И это на его судьбе мы видим, говоря учеными словами, действие капиталистического способа производства. Уж он никакой и не Пончик, а господин Понч, у него собственная вилла, слуги, машина… Мы не просто видим, а переживаем историю его обогащения и краха. Не в том смысле переживаем, что сочувствуем ему а в том, что его поучительные приключения воспринимаем не только умом, но и сердцем, как если бы это случилось с кем-то из наших близких.

В том-то и дело, что Носов сумел передать самый дух капитализма, сумел показать капитализм в действии, в повседневной реальности. А смех помогает писателю точнее выразить свое отношение к происходящему, да и саму картину, нарисованную им, сделать объемной и наглядной.

Вот Незнайка с Козликом заходят в магазин с надписью «Продажа разнокалиберных товаров», чтобы передать записку владельцу магазина господину Жулио. «Разнокалиберные товары» — это, видимо, товары разного рода и назначения. Но в данном случае слово «разнокалиберные» обретает буквальный и довольно-таки мрачный смысл: господин Жулио торгует оружием…

Да, конечно, мы знаем, что во многих буржуазных странах оружие продается свободно или почти свободно. Но знать — это одно, а увидеть, как происходит такая торговля, совсем другое. И писатель помогает нам увидеть эту картину.

Едва Незнайка и Козлик переступают порог магазина, как тут же оказываются в сетях продавца, который принимается бурно рекламировать свой товар. Взяв с подставки винтовку, он «ласково погладил ее рукой по прикладу и сказал:

— Очень миленькая штучка. Стреляет без перезарядки. Стреляные гильзы выбрасываются автоматически… Зарядка производится посредством обоймы на тридцать шесть патронов. Приспособлена для стрельбы с рук, но имеет устройство и для стрельбы с упора».

Неутомимый Жулио предлагает гостям то бесшумные ружья, то пистолеты различных марок, то «парочку замечательных кистеней», то удавку из капронового волокна… Он просто не может допустить, что к нему пришли за чем-то еще, кроме приобретения оружия. Если уж не хотят стрелять, размышляет он, так, может, чем-то другим воспользуются?..

«Продавец молниеносно накинул петлю Незнайке на шею, ловко пропустил два свободных конца под мышками и связал за спиной руки. Такую же операцию он проделал и с Козликом.

— Чувствуете? — сказал продавец. — Вы не можете пошевелить руками, так как при малейшем движении удавка врезается в горло. Не так ли?

— Так, — прохрипел Незнайка, чувствуя, что вот-вот задохнется.

— Чтобы жертва не могла позвать кого-либо на помощь, в продаже имеются усовершенствованные кляпы.

Продавец достал из ящика две круглые резиновые затычки. Одну сунул в рот Незнайке, другую Козлику.

— Чувствуете? — продолжал он. — Вы не можете выплюнуть изо рта кляп и не можете произнести ни слова.

Не в силах произнести ни слова, Незнайка и Козлик только промычали и покорно закивали головами.

— Способ, как видите, очень гуманный, — сказал продавец. — Не лишая жертву жизни, вы без всяких помех можете обобрать ее, а вам ведь только это и надо, не так ли?»

Нам-то известно, однако, что Незнайке и Козлику нужно совсем другое, и с самого начала этой сцены мы, не переставая, смеемся. Благо посмеяться тут есть над чем.

Смешна уже сама основа этой сцены — то, что гостям никак не удается сообщить о цели своего прихода и что продавец принимает их за обычных покупателей, скорей всего за бандитов каких-нибудь.

Уморительно смешно усердие, с каким он расхваливает свои «разнокалиберные» товары — как нечто очень приятное, почти милое.

Комично и положение, в каком нежданно-негаданно очутились гости, — с петлей на шее и «усовершенствованным» кляпом во рту; комично и то, что даже в этом положении они все же пытаются наладить контакт с хозяином.

Смешна, наконец, и развязка эпизода. Когда гостям после долгих мытарств все-таки удается сообщить: «Мы хотели бы видеть владельца магазина, господина Жулио», тот как ни в чем не бывало спрашивает: «— Почему же вы не сказали сразу?»

Сцена, безусловно, сатирическая, и даже с долей серьезного преувеличения: мы полагаем все же, что ни в одной стране мира не продаются — во всяком случае, открыто — такие откровенно бандитские средства нападения, как удавки, кистени или кляпы, тем более «усовершенствованные». Здесь сатира делает уже шаг по пути к гротеску.

С гротеском и вы, и я столкнулись еще в раннем детстве, когда наши мамы и бабушки читали нам сказки Корнея Чуковского. Сказки эти почти все построены на гротеске.

Гротеск — это изображение жизни в крайне преувеличенном, предельно заостренном виде. Чаще всего это служит сатирическим целям, но в принципе возможен и не смешной гротеск, не имеющий отношения к сатире.

Однако не в самом преувеличении суть гротеска, а в резком контрасте по отношению к той жизни (не обязательно реальной!), которая изображена в произведении. Например, в любой сказке и без того немало преувеличений, однако гротеск даже на сказочном фоне будет выглядеть чем-то невероятным.