Сторожка у Буруканских перекатов (Повесть) - Грачев Александр Матвеевич - Страница 9

Он внимательно вгляделся в лицо Гаркавой, спросил:

— Лидия Сергеевна, вы не в духе? Что молчите?

— Да нет, ничего я, Иван Тимофеевич. Вот Колчанов отказывается от предложения взять на себя руководство бригадой-школой…

— Ну что же, давайте это дело обмозгуем.

Усадив гостей в кресла друг против друга, он еще долго продолжал ходить по кабинету.

— Проминку делаю, — объяснил он, — я ведь — лошадь скаковая, а не тяжеловоз, не могу долго быть без движений.

Первой он попросил высказаться Гаркавую. На этот раз Лида была предельно лаконична: рассказала только о той части беседы с Колчановым, где речь шла о ее предложении и его отказе.

Столь же краток был и Колчанов.

— Та-ак, — проговорил Иван Тимофеевич. Он молча прошелся до двери и обратно к столу, сел в кресло и в упор задумчиво посмотрел на Колчанова. — Я, конечно, понимаю, наука — вещь важная, — заговорил он тихо. — Без теории практика слепа, как сказал вчера Николай Николаевич. Но есть и другое, не менее правильное положение: без практики теория — пустой звук. Вот я и думаю Алеша… Ты не обижаешься, что я так назвал тебя?

— Напротив, Иван Тимофеевич.

— Вот и хорошо, ведь у меня сын почти твоих лет. Итак, я думаю, Алеша, — продолжал он, — не выиграет ли твоя диссертация, если ты обогатишь ее таким интересным материалом, какой даст тебе практика работы рыбоводно-рыболовецкой да еще молодежно-комсомольской бригады-школы, а? Подумай, а потом скажешь. Что касается моего мнения, если оно что-нибудь значит для тебя, так вот оно: пре-вос-ход-нейшая диссертация может получиться! Живая практика по живой теории, и все — новое, еще нигде, наверное, не испытанное… Прекрасную вещь придумала для тебя Лидия Сергеевна!

Колчанов почему-то смутился, и, как всегда, бронзовые скулы у него при этом потемнели, а уши сделались пунцовыми. Горбясь, он мельком взглянул на строгое, даже суровое сейчас лицо Гаркавой, спрятал глаза под насупленными бровями, заговорил:

— Видите ли, Иван Тимофеевич, все это, конечно, очень хорошо, если не считать, что такую диссертацию вообще трудно, а то и невозможно написать. Ведь здесь две несовмещающиеся теории — наука о рыбах и наука об организационных формах работы бригад. Но дело даже не в этом. Ведь я работаю над диссертацией о нерестилищах Бурукана — «Влияние естественной среды на нерест лососевых», тогда как бригада будет работать над воспроизводством частиковых пород.

— Ах, вот оно что, — разочарованно проговорил Званцев и вздохнул. Помолчав с минуту в раздумье, он поднял глаза на Алексея: — А что это за аппарат Вальгаева? Что сие означает?

— Это простейший инкубатор для лососевой икры, — пояснил Колчанов, исподлобья поглядывая на Гаркавую. — Для него не требуется дорогостоящих сооружений рыбоводного завода. Он может быть заложен в любом ключе подручными средствами.

— Да что ты говоришь?! — с энтузиазмом воскликнул Иван Тимофеевич; лицо его просияло при этом, глаза оживились, заблестели, лучики веселых морщинок заиграли у прищуренных век. — И давно эта штука изобретена? Почему она не дошла до нас?

— Да вот недавно.

— Разрешите мне, Иван Тимофеевич, — вмешалась Гаркавая. — Аппарат этот еще изобретается. Алексей Петрович тут несколько опережает события. Но главное в том, что аппарат как бы имитирует естественный нерестовый бугор. Сама по себе эта идея не нова. В свое время ряд крупных ихтиологов, работавших на Амуре, и в их числе такие светила, как профессора Кузнецов и Солдатов, делали попытки воспроизвести искусственным путем нерестовый бугор, но ничего из этого не получилось — вся икра погибла. До сих пор никто не смог соорудить искусственный нерестовый бугор.

— А теперь мне разрешите, — нетерпеливо проговорил Колчанов, с недовольным беспокойством наблюдавший за Гаркавой. — Лидия Сергеевна, по-видимому, не в курсе дела. Аппарат Вальгаева — имитация не бугра, как говорит она, а заводского инкубатора, приспособленного не к идеальным, можно сказать, почти тепличным условиям рыбоводного завода, а к естественным условиям живой природы. В естественном бугре, который закладывает кета, отход икры в среднем составляет девяносто процентов. Из трех тысяч икринок выходит триста мальков. В заводских условиях гибнет десять-двадцать процентов икры. А в опытных образцах аппарата Вальгаева гибнет всего два-пять процентов икры. Теперь о степени готовности аппарата. Думаю, его уже можно пробовать в производственных условиях. Сам Вальгаев говорил мне об этом прошлой осенью.

— Так. Дело ясное, что дело темное, — скучновато произнес Званцев, когда Колчанов умолк. — У меня вот какой к вам вопрос, друзья: как относятся к этому аппарату, во-первых, профессор Сафьянов, а во-вторых, сведущие научные сотрудники института?

— Почти все отрицательно, — ответила Гаркавая. — Позавчера профессор Сафьянов назвал этот аппарат профанацией науки. Я сама слышала, как директор института назвал его бесперспективным.

— М-да, — раздумчиво произнес Иван Тимофеевич. — Заманчивая идея… Изобрести бы, в самом деле, такой аппарат да заставить им все нерестовые реки — огрузились бы мы кетой! Лидия Сергеевна, — обратился он к Гаркавой, — а наша рыбинспекция знает об этом аппарате?

— Понятия не имею.

— А ну-ка, позвоню я сейчас Кондакову.

Он долго крутил ручку телефона, с ожесточением дул в трубку, стучал пальцем по рычагу.

— Космические корабли с человеком запускаем, — вполголоса со вздохом произнес он, — к звездам скоро полетим, а вот телефон еще допотопный. Ну, ничего, — утешил он себя, — мы сразу перейдем потом на видеофон. Так, кажется, называется этот аппарат, в котором, как в телевизоре, видишь собеседника? Вот тогда я сразу узнаю, когда Севастьянов врет — по глазам увижу! — и он с удовольствием рассмеялся собственной шутке. Потом стал серьезным, закричал так, как будто догонял кого-то: — Станция? Станция! Где же вы пропадаете, девушка?! Как не было звонка — целый час кручу! Кондакова мне. Давайте… Трофим Андреевич! Слушай, ты знаешь о существовании такого аппарата — Вальгаева? Да нужно мне тут решить один вопрос. Та-ак. Слушаю, слушаю.

Он долго молчал, отрешенно поглядывая то на Гаркавую, то на Колчанова, сочувственно кивал головой словам невидимого собеседника, потом коротко сказал:

— Все ясно. Спасибо, — и устало положил трубку. — Рыбинспектор утверждает, что этот аппарат принесет только вред, так как может загубить и без того обедневшие нерестилища. Он говорит, что не разрешит применять его у нас в районе. А скажите, производителей надо ловить там, на месте нереста? — спросил он Колчанова.

— Конечно, там, — угрюмо проговорил Колчанов.

— Значит, Кондаков правильно говорит, что никто никому не разрешит ловить кету на нерестилищах. Да-а, — разочарованно протянул он. — Профессор Сафьянов — против, директор института — против, районный рыбинспектор — против, инженер-рыбовод Гаркавая — против. За — один Алексей Петрович Колчанов, молодой способный специалист. Извини меня, Алеша, но я при всем моем уважении к тебе отдаю предпочтение авторитетам и большинству. Я думаю, ты не назовешь меня консерватором, я руками и ногами за такой аппарат, которым можно было бы заменить нерестовые бугры. Оно так вернее дело, когда человек берет в свои умные руки управление природой, а не созерцает ее слепую работу. Но… сам видишь… — Он безнадежно развел руками.

Гаркавая, почти не смотревшая до сих пор на Колчанова, взглянула грустными глазами на его прямо-таки трагически сгорбленную фигуру.

— Я не понимаю, почему ты, Алексей Петрович, ухватился за этот аппарат. Наука не признает беспочвенного пристрастия и пустого фантазирования. Она признает только объективную реальность. Почему ты не хочешь считаться с этим? Ты же способный специалист. Как в тебе все это совмещается?

— Ладно, Лидия Сергеевна, не будем об этом говорить, — мрачно сказал Колчанов.

— Да, давайте о деле, — поддержал его Званцев. — Ну так как насчет директорства в школе-бригаде?

— Иван Тимофеевич, — Колчанов посмотрел на секретаря райкома, — разрешите мне ответить на этот вопрос после того, как я побываю в Хабаровске?