Сторожка у Буруканских перекатов (Повесть) - Грачев Александр Матвеевич - Страница 17

А пока готовился обед, Сафьянов пригласил Колчанова и Хлудкова в кают-компанию экспедиционного катера, чтобы передать свои полномочия Алексею и познакомить его с планом предстоящей работы.

Перед входом в кают-компанию Колчанова остановила Пронина. Она отвела его в сторонку, смущенно шепнула на ухо, заглядывая снизу вверх ему в глаза:

— Алеша, вы меня извините, пожалуйста, у меня к вам две маленькие просьбы: помогите раздобыть утюг, если есть такой в ваших владениях, и разрешите воспользоваться вашей комнатой, чтобы там переодеться.

— С удовольствием, Наденька! Обе просьбы легко выполнимы, — добродушно ответил Колчанов. Он вытащил блокнот и авторучку и стремительно стал писать. — Эту записку передайте Вере Лобзяковой, найдете ее в доме бригады. Она вам все организует и принесет в мою комнату. Комната в вашем распоряжении, она открыта.

— И еще два вопроса, Алеша, — продолжала Надя шепотом, приблизив к нему лицо. — Первый. Это правда, что Николай Николаевич уезжает и вместо себя оставляет вас начальником экспедиции?

— Да. Так, по крайней мере, он мне сказал…

— Боже мой, Геннадий Федорович теперь с ума сойдет от зависти! — Лицо Прониной покрылось румянцем. — И второй вопрос, Алеша. Та девушка в темно-синем платье, что все время вертится возле вас, она не училась на нашем факультете?

— Да, это Лида Гаркавая, она годом раньше вас кончила университет.

— Вот я и вижу — очень знакомое лицо. Ну, я больше не задерживаю вас, Алеша, — заторопилась Пронина и порывисто пожала ему руку.

«Геннадий Федорович теперь с ума сойдет от зависти», — с этой неприятной мыслью входил Колчанов в кают-компанию, где его уже ожидали Сафьянов и Хлудков. Колчанов мельком взглянул на Хлудкова и не заметил ничего такого, что указывало бы на зависть или на плохое настроение. Тот сидел, самодовольно откинувшись в кресле.

— Итак, друзья мои, — заговорил профессор Сафьянов, когда Колчанов сел за круглый стол, накрытый белоснежной скатертью, — приступим к делу. Геннадий Федорович, — он строго посмотрел на Хлудкова, — я уже сообщил Алексею Петровичу, а вам еще не успел: сегодня ночью меня вызывала по телефону Москва. Я должен выехать вместе с делегацией в Японию. Предстоят серьезные переговоры о регулировании промысла лососевых в Тихом океане. Сколько я там пробуду, пока неизвестно. Не исключено, что оттуда мне придется ехать в Москву для доклада. А это значит, что фактически я отстраняюсь от руководства экспедицией…

Хлудков выпрямился в кресле. Колчанов мгновенно уловил это его движение, потому что все время краем глаза наблюдал за ним.

— В связи с этим, — продолжал профессор Сафьянов, посматривая то на Колчанова, то на Хлудкова, — я принял и согласовал с Москвой следующее решение: на время моего отсутствия экспедицию возглавит Алексей Петрович со всеми вытекающими из этого правами и ответственностью. Геннадий Федорович, — обратился он к переменившемуся в лице Хлудкову и эффектным жестом указал на Колчанова, — вы переходите в подчинение Алексея Петровича. Программа работы экспедиции остается неизменной: изучение видового состава ихтиофауны в географическом разрезе, оценка запасов основных промысловых рыб, изучение нереста и сборы подводной энтомофауны. Вам понятно, Алексей Петрович?

— Понял вас, Николай Николаевич.

— И эпизодические задания, — продолжал профессор. — Первое: ареал распространения нового вида амурской рыбы — обской стерляди и выявление выпасов толстолоба. Маршрут, Алексей Петрович: озеро Чогор — озеро Болонь — устье Амгуни. График работы будете регулировать сами в зависимости от хода выполнения программы экспедиции. Поскольку вы связаны с Чогором своей тематикой, да и у Надежды Михайловны здесь много работы, разрешаю вам примерно половину времени провести в районе этого озера. Катер находится в вашем распоряжении до первого сентября. К этому сроку научная программа должна быть выполнена. Функции ваши, Геннадий Федорович, остаются прежними: работа над темой, хозяйственные вопросы, наконец, контроль за дипломной практикой студентов. Обо всем, что я вам сейчас сказал, сегодня мной будет издан соответствующий приказ.

Да, по-видимому, Надя Пронина хорошо знала Хлудкоза. Как он переменился за эти несколько минут! Он сразу как-то осел, лицо его сделалось серым и скучным.

Верка Лобзякова, за которой неслучайно ходили давнишние клички «Вырви глаз» и «От черта шмат», никогда не робела перед своими сверстниками, всегда оставаясь дерзкой задирой. Если кого она и стеснялась, то только Колчанова, и робко потупляла взор, когда он с ней заговаривал. Трудно понять: была ли эта остроязыкая непоседливая девчонка прирожденной актрисой или, может быть, что-то пробуждалось в ней под пристальным взглядом молодого ученого, но каждое его слово для нее было законом. И сейчас, прочитав его записку, она немедленно стала действовать.

Редчайшее из самых глазастых существ, Верка почти все видела и поняла, когда Пронина и Хлудков ходили к Колчанову: возвратившись с рыбалки, она все время не спускала глаз с Колчанова и Прониной. Теперь она сгорала от нетерпения скорее познакомиться с этой хорошенькой москвичкой и разглядеть ее всю, до каждой складки платья; так она всегда делала, если кто-нибудь привлекал ее внимание.

Очутившись в комнате Колчанова с глазу на глаз с Прониной, она говорила робко и тихо, смущенно отводила глаза, а между тем от ее внимания не ускользнули даже застежки на модных туфлях Прониной, не говоря уже о платьях, сорочках, брючках, шляпках и других предметах туалета, разложенных сейчас повсюду. Это не была зависть — Верка даже не смела завидовать всей этой недоступной ей роскоши, — она попросту была в восторге от всего увиденного. Не без интереса рассматривала и Пронина диковатую собеседницу, слегка улыбаясь своими васильковыми глазами в аспидно-черной оправе ресниц. Поблагодарив за утюг, она тоном старой барыни, знакомым Верке по кино и потому показавшимся ей смешным, спросила, растягивая слова:

— Ну, а как тебя зовут, милая?

Верке вовсе не понравилось то, что Пронина называла ее на «ты», да еще «милая»; похоже, что она принимает ее за деревенщину. Но Верка не осуждала красивую «научницу», как уже окрестили ребята Пронину, да и простенькое Веркино ситцевое платьице и косы, по Веркиному понятию, немодные, не могли сказать большего этой столичной гостье. Не без чувства достоинства Верка ответила:

— Меня зовут Вера Лобзякова.

— Чем же ты, Вера, занимаешься здесь? — все тем же тоном, но уже как-то между прочим спрашивала Пронина. Коснувшись мокрым пальчиком сверкающей глади утюга, она начала гладить дорогое лиловое платье.

— Как чем? — Верка жадно смотрела на платье. — Тем же, чем и все: состою в рыбоводно-рыболовецкой бригаде. Зимой и весной ловим рыбу, а сейчас на нерестовиках работаем.

— Ну и как, трудно быть рыбаком-рыбоводом?

— Когда — трудно, когда — нет, в зависимости от времени. Зимой трудно — очень холодно на льду, но мы уже привыкли. А вот сейчас легко и очень интересно. Вы видели, какую щуку мы сегодня поймали? Это я ее вспугнула в кочках и загнала в сеть, — не без гордости сообщила Верка. — Алексей Петрович благодарность объявил мне за это. Простите, а как вас зовут? — спохватилась она.

— Хочешь — зови Надей, хочешь — Надеждой Михайловной. — Пронина улыбнулась, снисходительно взглянула на Верку. — Сколько тебе лет, Вера? Какое образование у тебя?

— Только десять классов, — горестно вздохнув, ответила Верка.

— Почему же «только»? Это ведь вполне приличное образование — десять классов. Не — всем же обязательно иметь высшее образование.

— Как так не всем? — удивилась Верка. — Только и слышишь везде, и газеты пишут об этом каждый день, что каждый человек при коммунизме должен иметь высшее образование…

— Ха-ха-ха! — неожиданно рассмеялась Пронина. — Это же наивно, милая! До коммунизма-то еще далеко-далеко… Впрочем, оставим лучше этот разговор. А скажи мне, Вера, ты пошла бы ко мне в лаборанты?