Когда завтра настанет вновь (СИ) - Сафонова Евгения - Страница 3

С кем она могла разговаривать? И почему её собеседник исчез, стоило мне войти в комнату? Неужели это был один из тех, кто нам угрожает? Но, кажется, мама кричала, что не доверяет ему, — а разве тогда могла вообще идти речь о каком-то доверии?..

Я тряхнула головой. Бесшумно ступая по паркету, прокралась обратно в свою комнату.

Весь этот день был абсолютно ненормальным.

Будем надеяться, поутру я проснусь и обнаружу, что всё это мне приснилось.

***

Я долго брела по тёмному лесу, полному старых скрюченных буков, пока не увидела вдали просвет. Тогда я побежала туда, — но как только выскочила из лесной темени навстречу серому свету дня, застыла как вкопанная.

Я стояла на краю круглого котлована. Размером с маленький городок. Безжизненного, выжженного: будто что-то взорвалось в самом его центре, и огневая волна уничтожила всё, что раньше было на его месте. А успокоилась, лишь дойдя до того места, где сейчас находилась я.

Щурясь, я всмотрелась в горизонт. По ту сторону котлована угадывались полуразрушенные небоскрёбы, с которых осыпалось стекло, оставив один лишь голый бетон. Развалины города, потихоньку рассыпавшиеся в пыль под сизыми тучами.

Что здесь произошло? И как я тут оказалась?..

…в этот миг я почувствовала взгляд. Будто чьи-то склизкие, липкие пальцы коснулись моего лица.

Откуда-то зная, куда смотреть, я повернула голову вправо — и увидела его.

Можно было бы подумать, что это мужчина в чёрном брючном костюме, но тьма этого костюма была абсолютной. Он был самой чернотой: изменчивой, вкрадчивой, насыщенной и зыбкой, словно сгусток ночного мрака. Ноги его не касались земли, а лицо…

Это и было главной проблемой.

Вместо лица у него была всё та же непроницаемая чернота, принявшая очертания человеческой головы. Безликая.

Я попятилась, когда он шагнул ко мне. Вернее, не шагнул — я не заметила движения его ног, — но вдруг исчез с того места, где был раньше, чтобы в следующую секунду возникнуть ближе. Ужас комком свернулся в животе, протянул ледяные щупальца к сердцу, к горлу, прокатился холодной волной от шеи до кончиков пальцев…

Я развернулась и рванула назад, в лес.

Я бежала, не разбирая дороги, не оглядывалась, но чувствовала, что он идёт за мной. Преследует, не отставая, прожигая мою спину пристальным взглядом.

Как он может смотреть, если у него нет глаз?..

Вдали показалось что-то белое. Эта белизна показалась странным противопоставлением той черноте, что наступала мне на пятки, — и, не задумываясь, я побежала туда. Немного приблизившись, замерла: даже несмотря на ту тварь, что — я знала — приближается сзади.

Это был висельник. Девушка в белом платье, с длинными каштановыми волосами. Она висела спиной ко мне, едва заметно покачиваясь, описывая ногами небольшую дугу.

Я не видела её лица, но в ней было что-то до боли знакомое. И я уже хотела подойти ближе, чтобы заглянуть в её лицо, как вдруг поняла, что не в силах сделать ни шагу: леденящий ужас окатил колючими мурашками, парализовал, сковал по рукам и ногам.

Потому что безликая тварь была прямо за моей спиной.

Я отчаянно зажмурилась — и меня разбудило пронзительное верещание будильника.

Резко распахнув глаза, уставившись в потолок, я кое-как одной рукой нащупала графон, заливающийся звоном на тумбочке рядом с кроватью. Ткнула пальцем в кнопку, вызывающую голографический экран, выключила будильник — и визг оборвался.

Точно. Совсем забыла, что выходные закончились, и сегодня мне на практику. А вот будильник не забыл… и слава богам.

Приснится же такое!..

Повалявшись ещё с минуту, борясь с желанием провалиться обратно в дремоту, я села в постели. Щурясь, окинула взглядом комнату, освещённую рассеянным светом солнца, просачивающимся через рыжие шторы; в этом свете шёлковые обои на стенах, обычно бледно-жёлтые, казались золотистыми. Ну и бардак я вчера устроила… Все ящики комода выдвинуты нараспашку, мохнатый ковёр, стул и даже рабочий стол завалены вещами.

Встав, я перешагнула через раскрытый чемодан, который вечером оставила рядом с кроватью, — и к тоске своей поняла, что, судя по всему, вчерашний день всё-таки мне не приснился.

Когда я вышла на кухню, Эш сосредоточенно жарил оладушки.

— Дай мне. — Я попыталась оттеснить его от плиты.

— Тебе некогда. — Брат ловко перевернул очередную оладушку деревянной лопаткой. — Скоро выходить.

— Я не пойду никуда сегодня. Хочу побыть с мамой, раз нам скоро уезжать.

— Она выходила ко мне час назад. Когда услышала, что я уже встал. И сказала, чтобы ты не вздумала пропускать сегодняшнюю практику.

Я остолбенела.

Нам грозит опасность, от которой уже вечером мы сорвёмся на другой конец страны, — а теперь мама требует, чтобы я как ни в чём не бывало шла в колледж?..

— А потом сказала, что теперь она уходит спать, и чтобы мы не вздумали её будить, — добавил брат, щёлкая по сенсорным кнопкам, настраивая электронные конфорки на нужную температуру. — И дверь магией заперла. Стучаться бесполезно, я пробовал.

Я сжала кулаки.

Что ж, с одной стороны, в этом есть резон. Наверное, до вечера мы с Эшем должны создавать иллюзию того, что ничего не знаем, — дабы неведомый враг ничего не заподозрил.

Но с другой…

— Тебе тоже всё это кажется неправильным и странным?

— Не более странным, чем вчерашнее. — Эш аккуратно переместил готовые оладушки со сковородки на тарелку — и протянул мне мой завтрак. — Держи. Чай я уже отнёс на стол, чтобы остывал.

Вздохнув, я благодарно потрепала брата по золотым кудряшкам. Приняв тарелку, пошла на веранду — и уже за столом вспомнила, что забыла про кленовый сироп. Пришлось досадливо вскинуть руку и прикрыть глаза, в подробностях представляя стеклянную бутылочку на полке в шкафу.

— Кварт эир, — сосредоточившись, нараспев произнесла я, — ле до хойль э хорди руд.

Ответом мне был тихий звонкий стук — с которым коснулась скатерти бутылка, благополучно переместившаяся из кухни на стол.

Щедро поливая оладушки сиропом, я в который раз подумала о прелестях бытия потомственной магичкой. Пусть я уже два года отучилась на факультете магических искусств, но телепортацию — даже мелких объектов — нам пока не преподавали. Так что мамины учебники, которые остались у неё с универа и которые я начала почитывать ещё в старших классах школы, пришлись весьма кстати.

Но, даже несмотря на обилие сиропа, оладушки я пережёвывала, не чувствуя вкуса.

Зачем всё же маме так необходимо, чтобы я пошла в колледж? И как, Охота меня побери, я объясню учителям, почему срываюсь в другой город, даже не окончив практики, которая мне нужна больше, чем кому-либо? Сказаться больной? Или вовсе ничего не объяснять, просто взять и исчезнуть?..

— Лайза, ты, ленивая задница! Почему ты ещё не поела?!

Когда я подняла голову, у калитки в наш сад сердито махала руками моя подруга Гвен.

Ладно. Обо всём, что сейчас вгоняет меня в ступор, я подумаю потом.

— Заходи, — крикнула я, торопливо глотнув чаю и поднимаясь из-за стола. — Я сейчас!

Наспех одевшись, я вернулась на веранду. Гвен к тому времени скучающе бродила туда-сюда по садовой дорожке, периодически отправляя в рот ягоды с растущих рядом кустов смородины.

Утреннее солнце соскальзывало с белого шёлка её волос, золотило бледную кожу длинного лица, высветляло ореховые глаза до кошачьей желтизны. Каждый её шаг сопровождал шелест длинной юбки и цокот того, что я когда-то приняла за каблучки. Высокая, стройная, миловидная, в этой самой юбке Гвен вполне могла бы сойти за обычную человеческую девушку… но Гвен была глейстигом.

И под юбкой её скрывались оленьи копытца.

Тела низших фейри, обитающих в нашем грешном мире, несовершенны. Как с точки зрения высших фейри, живущих на Эмайн Аблахе, так и людей. Глейстиги, брауни, баньши — все они были помечены каким-либо «уродством»; отличительной чертой, которая не казалась странной им самим — Гвен носила длинные юбки не для того, чтобы скрыть копытца, а просто потому, что любила вычурно одеваться, — но вызвала бы презрительную усмешку обитателей Эмайна.