Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ) - "jenova meteora" - Страница 58

—Нехорошо, — кивнул иллириец и ухмыльнулся в ответ. — Приблизительно настолько же, насколько нехорошо подсовывать всякие обереги с приворотом.

—Совершенно не понимаю, о чем ты говоришь, синеглазик. Я всего лишь вложила всю свою любовь в этот браслет. — улыбнулась ведьма.

—Знаю я, что ты туда вкладывала, женщина. Небось всю ночь на перевале в полнолуние босой и голой бегала, да духов зазывала... — съязвил в ответ Лайе.

Грызться они могли бесконечно, данное действо уже давно стало у них привычкой. Так бы и кусали друг друга весь день напролет, как вдруг снаружи раздались крики и повозка резко остановилась.

—В чем дело? — только и успела пробормотать Сольвейг.

—Засада! — это был голос Долы. — К бою!

Послышалось ржание испуганных лошадей, окрик возницы, и дальше все звуки слились в смесь криков и лязга мечей. Отталкивая друг друга Сольвейг и Лайе выглянули наружу и увидели, что на обоз напали разбойники. Мельком Лайе успел разглядеть близнеца, виртуозно сражавшегося при помощи двух мечей. Неподалёку от него был Фалько и ещё трое торговцев. Спустя мгновение перед Лайе и Сольвейг возникла бородатая рожа разбойника. Ведьма успела только ойкнуть, а нелюдь уже воткнул разбойнику в глаз первое, что попалось под руку — валявшийся на полу повозки нож. Оттолкнув от себя труп бандита, Лайе попытался вылезти и поспешить на помощь брату, но ведьма резво толкнула его назад:

—Слаб ещё! Сиди здесь! — и сиганула на дорогу.

—Стой! — запоздало крикнул Лайе, но ведьма уже ворвалась в гущу драки, вовсю используя припрятанный в сапоге кинжал и свой Дар.

А Лайе так и застыл, вцепившись руками в переборку повозки и глядя на то, как его брат отбивается от бандитов. При попытке перекинуть ногу — в очередной раз болью прострелило спину. Лайе зарычал от бессильной злобы, понимая, что сейчас толку от него никакого.

Он ненавидел своё бессилие, ненавидел себя. Он видел, как сражается бок о бок с его близнецом Сольвейг, а ведь она не была воительницей. Подумать только, какая-то jalmaer способна помочь его брату, а он — нет. Лайе слышал крики и звон мечей, Лайе чувствовал холод, расползавшийся где-то под сердцем. Дола был силён и быстр. Дола был Гончим, одним из лучших воинов Вечной Земли. Но даже его силы и таланта не хватит на всех. Их было много, слишком много. На дороге тем временем творилась самая настоящая бойня. Быстрой молнией сверкали мечи в руках брата, добивала своим Даром раненых Сольвейг. Помогали и торговцы, сражались за свою жизнь. Лайе вытянул вперёд руку, скрючив пальцы, словно пытаясь достать хоть кого-то.

Духи, помогите же мне! Услышьте меня, уважьте мою волю! Первозданные, верните мне Дар, позвольте спасти их. Всем сердцем, всей душой...

В ответ — молчание Дара, да звон стали.

Перед глазами поплыло, щекам стало мокро — должно быть, слезы. Лайе сжал зубы, пытаясь почуять хоть что-нибудь, искал хоть крохотную искру внутри себя. Ему казалось — ещё немного и Дар вернётся, но будто что-то мешало этому. Отчаяние почти захлестнуло иллирийца удавкой, как вдруг... Руки обожгло холодом и это нельзя было ни с чем спутать — так разрушаются заговоренные руны. Понимание вспыхнуло в разуме Лайе, а затем он, наконец-то, услышал и увидел.

Мы здесь, шаман — слышался вороний грай над кронами деревьев. Мы слышим тебя — шепнула ему земля. Мы с тобой — прошелестел ветер в листве. Мы поможем — пропели духи живших когда-то здесь людей.

Дар возвращался к нему. Лайе любил и ненавидел это чувство одновременно — оно было подобно чуду, словно слепой становился зрячим. Дар бурлил в нем, наполняя каждую клеточку его тела огромной силой. И в то же время, исчезла «глухота», столь нервировавшая иллирийца — ему казалось, что мысли каждого живого существа поблизости, одновременно ворвались в его разум, причиняя ужасную боль. Но сейчас было не до того, это все потом, не сейчас. Лайе собрался с силами и вывалился из повозки, больно ударившись коленями о землю. Но он не обратил на это внимания — словно зачарованный поднялся на ноги и застыл, полностью растворившись в окружавшем его мире.

Что-то невообразимое стало твориться на дороге. Казалось, сама природа взбунтовалась против разбойников. Ветер сильными порывами сбивал их наземь. Буйно росла трава, прорастала сквозь одежду, сплетая их руки и ноги, поднимались с треском корни, чтобы оплести тела и утянуть их навек в сырую землю. Из леса пришли волки и в бешенстве своём бросались на все ещё живых людей. Стая ворон норовила выклевать глаза, выдрать волосы. И дорога наполнилась криками страха и боли.

Дола изумлённо замер посреди всего этого и оглянулся в сторону обоза. Лайе стоял, воздев руки к небесам, глаза его были широко раскрыты. И все же он был не здесь, не с ними. Лайе был самой Землёй Радости, был он в бесновавшихся волках и оживших деревьях. А у повозки стояла лишь оболочка — живая, но покинутая своим хозяином.

—На три часа! — крикнул кто-то.

Дола, спешно уклонившись, сумел отбить стрелу, предназначавшуюся его горлу. Быстрым взглядом скользнул по деревьям в поисках стрелка — но того уже терзали взбесившиеся волки.

—Какого черта? Он не должен был... — возле Долы появилась запыхавшаяся и изрядно напуганная ведьма. — Я ведь... — она осеклась, поймав недобрый взгляд желтых глаз.

—Ты «ведь»... что? — рыкнул на неё нелюдь.

Сольвейг отступила от него на шаг, не решаясь сказать правду.

—Я... ему нельзя было использовать Дар, он бы не выдюжил! — произнесла она, запинаясь.

И во внезапно наступившей тишине ее слова прозвучали громким звоном.

Ведьма и наёмник огляделись по сторонам. Живых почти не осталось. Волки, злобно щерясь, отступили обратно в лес, воронье взмыло в небеса. Корни деревьев уходили обратно в землю, утягивая за собой мертвецов.

Лайе упивался этим чувством: снова слышать, снова видеть, снова обладать Даром, словно ему вернули некую целостность. Он слышал мысли каждого человека из обоза, эти jalmaer были растеряны и напуганы.

Они все как мошки. Слабые, недолговечные, — мельком подумал иллириец. И тут его взгляд упал на ведьму, и снова накатила бездумная ярость.

—Ты! — прошипел иллириец, — Как ты посмела...

Кажется, кто-то позвал его по имени, но он отмахнулся от этого голоса. Все его внимание было приковано к Сольвейг, и гнев плескался в синеве его глаз.

«Думаешь, я не понимаю, почему ты это сделала? Нет уж, jalmaer. Нет, никогда тебе не заполучить его полностью! Не стать ближе, чем я», — пожалуй, лишь ведьма слышала голос Лайе в своей голове. Его слова просачивались в разум ведьмы, вызывая у нее бессильную ярость.

—А тебе, Лайе, никогда не стать таким, как он! — вслух зашипела ведьма, забыв, что они здесь не одни.

И улыбнулась. Нагло, паскудно, словно и не она приложила свои изящные ручки к «слепоте» иллирийца.

Не стать, как он. Сильным. Ярким. Живым.

Перед глазами заплясали чёрные пятна, мир вокруг размылся и все внимание сосредоточилось на одной маленькой, дерзкой jalmaer, стоявшей перед ним.

Удар оказался неожиданным. Боль полоснула по разуму острым лезвием, на несколько мгновений оглушив ведьму. Она растерянно охнула и чуть не потеряла равновесие. Когда в голове перестало давяще гудеть, первое, что увидела Сольвейг — синие, полные животной злобы глаза нелюдя.

Под второй волной Дара ведьма выстояла, прогнулась, точно гибкая ива, но выдержала, сумела закрыться. И одно это усилие вымотало ее, выжало досуха.

Лайе хлестал своим Даром по сознанию наотмашь, вколачивая свою ярость, точно гвозди. И это была только капля в море его Дара. Теперь Сольвейг видела. Понимала. Он смял все ее щиты, выдернул наружу все страхи, и она была перед ним с нагой душой, как на ладони. От чудовищного напряжения у ведьмы пошла кровь из носа, но из упрямства она не сдавалась, все еще пыталась противостоять иллирийскому шаману. С поразительной ясностью ведьма осознала: он убьет ее. Выжжет разум, испепелит дотла ее Дар, не оставит от неё ничего, кроме безумной оболочки.