И занавес опускается (ЛП) - Пинтофф Стефани - Страница 2

Сейчас я проводил время частично в Нью-Йорке, а частично в Добсоне — небольшом городке в двадцати километрах от Нью-Йорка, куда я переехал почти год назад, чтобы пожить тихой жизнью.

Но мои коллеги в городе не хотели меня отпускать. К тому же, последнее серьёзное дело в Добсоне — жестокое убийство — произошло аж четыре месяца назад.

Сержант оценивающе на меня смотрел, пытаясь понять, что мне можно говорить, а что — не стóит. Я понимал, что знает он немного, а имеет право говорить ещё меньше, но…

Но до него уже определённо дошли какие-нибудь слухи. И ему нужно было моё согласие на сотрудничество.

— Кажется, в этом деле замешан кто-то влиятельный. Наш большой босс лично держит под контролем это дело и уже задержал некого мужчину для допроса, — наконец произнёс сержант.

Похоже, сержант прав.

Если подозреваемый уже был в допросной, значит, либо на месте происшествия остались какие-то важные улики, либо сверху надавили и пришлось немедленно арестовывать хоть кого-нибудь.

Но это всё равно не объясняло, зачем Малвани хочет привлечь к этому делу меня.

В этом деле должны быть какие-то сложности.

Когда мы дошли до входа в станцию подземки у Ратуши, сержант пошёл своей дорогой, а я начал спускаться по ступеням вниз.

Пока я ждал на платформе поезд, заметил позади меня какого-то мужчину. Он, не отрываясь, смотрел в моём направлении.

Я прошёл чуть дальше к толпе ожидающих людей.

Но стоило мне подойти к краю платформы, как мужчина двинулся за мной.

Здесь, рядом со зданием суда, я не мог не подумать о тех, чьему задержанию и пребыванию за решёткой поспособствовал за все эти годы. Не сомневаюсь, что многие хотели мне отомстить.

Мужчина подошёл ещё ближе.

Как раз в этот момент подошёл мой поезд, обдав стоящих на платформе тёплым воздухом. Двери открылись, и пассажиры начали выходить из вагона.

Я бросил взгляд через плечо и посмотрел на лицо мужчины. Острый нос, выступающий подбородок и щегольски сдвинутая набок фетровая шляпа показались мне очень знакомыми.

Неужели это…?

Нет. Я наверняка ошибаюсь. После стольких лет… Невозможно.

Я зашёл в вагон, двери с лязгом захлопнулись, оставляя мужчину на платформе.

Сквозь стекло я смотрел, как он исчезает в толпе.

Но воспоминания о его лице не переставали беспокоить меня до самого центра города. А там, когда я добрался до нужной мне остановки, то вернулся мыслями к месту преступления, ожидавшему меня в театре «Гаррик».

ГЛАВА ВТОРАЯ

Театр «Гаррик», 35-ая улица, дом 67.

Начался снегопад. Воздух потемнел от падающих густых хлопьев. На город словно опускалась сверху белая пелена, но стоило снежинкам коснуться земли, как они мгновенно таяли, оставляя после себя слякоть из грязи и воды.

Типичная мартовская погода.

Несколько хлопьев снега угодили мне за шиворот, и я поёжился от холодного прикосновения. Сразу тупой болью отозвалась моя правая рука — боль всегда усиливалась в холодную и сырую погоду.

Я научился предвидеть боль в подобное время года с тех пор, как почти два года назад повредил руку во время спасательной операции после катастрофы парохода «Генерал Слокам».

Ранение должно было быть временным, но из-за недостаточного умения врача, который меня лечил, оно превратилось в постоянное.

Я отогнал подобные мысли и повернул на 35-ую улицу, уворачиваясь от накренившейся на бок повозки с лошадью.

Повозка пыталась разминуться с блестящим чёрным автомобилем, который выехал на середину улицы, и который периодически заносило на скользкой дороге.

На улице было полно лошадей и машин, велосипедистов и пешеходов — здесь могли передвигаться все. Неудивительно, что в газетах каждый день появлялись сообщения о произошедших авариях.

Я повернул к театру «Гаррик», и меня тотчас поразила мысль, что сержант был прав: какой бы ни была причина, убийство в здании старались держать в секрете.

Снаружи не было ни одного офицера, хотя по стандартному протоколу рядом с входом обязательно должен кто-то стоять, чтобы отгонять людей и пресекать вопросы журналистов и простых любопытствующих.

Я ожидал бурную деятельность, но вся улица возле театра была пустынна.

Так рано утром — а было сейчас около одиннадцати часов — театральный квартал спал. Оживёт он гораздо позже, после обеда, когда откроются билетные кассы и приедут на репетиции актёры.

Только после наступления вечера окрестности озарятся электрическими вывесками на входе каждого театра. Именно благодаря им Бродвей получил своё новое прозвище — Великий Белый Путь.

Я вошёл в театр «Гаррик» через парадный вход с массивными колонами и очутился в украшенном красным бархатом фойе рядом с отполированной дубовой будкой кассы. Оттуда я направился в главный зал, где, наконец, заметил занятых работой полицейских.

Откуда-то из-за кулис донёсся истерический вопль женщины. На месте преступления всегда рука об руку шли организованность и хаос.

Но моё внимание привлекло то, что было на сцене. Женщина, которую освещал единственный софит.

Она растянулась во весь рост на золотисто-зелёном диване, окружённая всевозможными декорациями и бутафорией.

Усыпанные бриллиантами волосы были уложены над головой в виде короны из кучеряшек рыже-красного цвета, а несколько прядей были соблазнительно разложены на подушке. Одета женщина была в атласное пурпурное платье с кружевом, обрамлённое рубиновыми пайетками, которые переливались в свете прожектора.

Лицо было ярко накрашено, как и подобает актрисе на сцене. Смотрела женщина прямо перед собой, не стесняясь находиться под софитами.

И, когда я собрался с духом и направился к сцене по центральному проходу, мне показалось, что наши взгляды встретились. У неё были ярко-васильковые глаза, густо подведённые тушью и тенями.

Вблизи она выглядела ещё прекрасней, чем я мог себе представить, и полностью соответствовала званию ведущей актрисы.

Если, конечно, не обращать внимания на то, что она была мертва.

Я направился к Малвани, чья широкоплечая фигура на полголовы возвышалась над коллегами.

Вдохнув пыльный, спёртый воздух, я тяжело сглотнул. Это была извечная проблема в закрытых местах происшествий без окон. Вот и сегодня в рассеянном свете софитов я видел летающие в воздухе раздражающие частицы пыли.

Громкий и чёткий голос Малвани заглушал царящую вокруг суматоху.

— Уилкокс сказал ничего не трогать. Поэтому я не собираюсь ничего переносить, пока он не приедет.

Он говорил о Максе Уилкоксе — новом коронере, который часто занимался случаями в районе Тендерлойна.

Стоящий рядом низенький мужчина злился.

— А вы сказали доктору, что она находится здесь уже с прошлого вечера? Мы не можем так оставлять её и дальше. Это неслыханно! Если сегодняшнее выступление не начнётся вовремя, то люди Фромана очень сильно расстроятся.

— Господи, в этом театре произошло преступление! Ваш спектакль перенесут.

Малвани проревел последнюю фразу, но даже грубый ирландский акцент полицейского не смог напугать его собеседника как следует. Малвани скрестил руки на груди.

Мужчина, споривший с Малвани, был невысоким, крепко сбитым, с привычно прищуренными тёмными глазами, в коричневом драповом костюме, из-за которого он походил на полицейского в гражданском.

Но кем бы он ни был, его определённо не страшило звание Малвани.

— Вы же знаете, у Фромана есть связи. Если вы заставите его отказаться от того, чего он хочет, вам придётся заплатить за это огромную цену.

Я знал, что Чарльз Фроман был основателем и руководителем Театрального Синдиката³, который управлял большей частью всех известных театров. Он имел хорошие связи, и ему лучше было не переходить дорогу. Фроман жёстко управлял Великим Белым Путём, который очень важен для растущей экономики города. Даже противники Фромана говорили, что у него железная хватка.