Хунхузы (Собрание сочинений. Т. I) - Шкуркин Павел Васильевич - Страница 27

На реке Да Су-цзы-хэ, которая впадает в Японское море восточнее Сучана, стояла фанза, носившая название Хуан-тугань-цзы. Тропа со стороны Сучана, проходившая по реке Сяо Су-цзы-хэ и пересекавшая в этом месте Да Су-цзы-хэ, в течение нескольких веков служила единственным приморским путем, связывавшим район Хай-шэнь-вайя (Владивостока) с нынешним Ольгинским уездом и еще более отдаленными северными районами. Почти каждый путник, перейдя широкую и быструю реку или собираясь ее переходить, останавливался в фанзе Хуан-ту-гань-цзы, чтобы отдохнуть и обсушиться после перехода реки или приготовиться к переходу, а то и переночевать. Благодаря этому, фанза эта превратилась в нечто вроде гостиницы, частенько полной народу. Хозяин делал недурные дела, кормя гостей, продавая им водку с отвратительным запахом, которую тут же сам гнал, или открывая через подставное лицо игру в кости и в я-хуй; иногда же уступал игру за известную плату желающим. В карты гости играли сами, потому что благодаря ничтожной величине колоды китайских карт, их носит при себе почти каждый промышленник.

Однажды, весною 1901 года, в Хуан-ту-ганъ-цзы собралось много народа. Одни шли наниматься к земледельцам в работники; другие — на берег моря ловить капусту; третьи направлялись в самые глухие места в дуй-фанзы (охотничьи хижины), потому что надзор за лу-цзяо (оленьими ямами) требовал летом больше рук, чем зимою и т. д.

Хозяин разместил гостей на обоих канах, и сяо-гуй-цзы («чертенята» — мальчики в харчевнях) разносили незатейливую стряпню, казавшуюся многим посетителям лукулловским обедом. Горячая хозяйская водка скоро подогрела настроение.

В углу одного кана, на двух маленьких столиках, кончала обед компания из шести человек обветренных, заскорузлых людей разного возраста, профессию которых трудно было определить по наружности. Между ними выделялся приземистый, лет сорока китаец с энергичным рябым лицом. Он говорил и смеялся громче всех, и к его словам вся компания прислушивалась. Очевидно, он пользовался влиянием или уважением.

— А ну-ка, хозяин, — раздался голос с конца кана, — вели прибирать поскорее, да неси-ка сюда бао-хэ-цзы; я буду банкометом!

Это говорил рябой.

— Сейчас, сейчас, господин Чжан, — ответил хозяин и поторопил слуг. «Чертенята» тотчас составили вместе два «ба-сянь-чжо-цзы» (квадратные столики на 8 человек) между канами в одном конце фанзы; хозяин принес принадлежности игры — скатерть, медную бао-хэ-цзы и палочки.

Началась игра, в которой приняли участие еще несколько прохожих китайцев, отдыхавших в фанзе, а остальные гости стояли стеной вокруг стола, следя за игрой.

Все были настолько увлечены игрой, что никто из них не заметил, как отворилась дверь, и в фанзу вошел знакомый нам Сяо-эр. Зиму он прожил на реке Ян-му-тоу гоу-цзы в работниках у старика-китайца, владельца большой лу-цзяо и нескольких круговых тропинок с массой ловушек на соболя. Лу-цзяо зимой не работали, но с соболиными ловушками работы было много: каждый день приходилось обойти все ловушки на одной тропе, осмотреть каждую, вынуть попавших соболя, куницу, а то — рябчика или белку, и опять насторожить… Но зато теперь, когда он шел к морю, чтобы наняться к какому-либо капустолову — он шел не с пустыми руками: у него было десять рублей с мелочью, да еще припрятана соболья шкурка, которую он «случайно» забыл отдать хозяину.

Сяо-эр сел на кан и попросил подошедшего к нему сяо-гуй-цзы дать ему поесть. Сяо-эр проголодался. Еще бы! Он сделал сегодня верст пятнадцать, выйдя утром из фанзы Дяо-пигоу.

Гам и шум, раздававшиеся у игорного стола, и веселые крики не давали Сяо-эру спокойно есть. Сила, бывшая вне его, но могучая и повелительная, тянула его к игре. Сяо-эр с трудом заставил себя доесть обед: не пропадать же заплаченным деньгам!

Но как только он проглотил последнюю чашку риса, Сяо-эр встал со своего места и подошел к играющим. Хозяином игры был рябой китаец, шумевший, смеявшийся и громко бранивший или хваливший своих партнеров смотря по тому, выигрывали они или проигрывали. Его развязность и нахальные выходки произвели на Сяо-эра отталкивающее впечатление, и вместе с тем в голосе и наружности этого отвратительного человека было что-то знакомое, что-то будящее тяжелые, но неясные и неопределенные воспоминания. Сяо-эр невольно начал его ненавидеть, и решил… обыграть его.

Он подошел к хозяину фанзы, не принимавшему участия в игре, и взял у него игорных палочек (марок) сразу на пять рублей — огромную для начала игры сумму.

— Ты хочешь, кажется, вести крупную игру, — сказал, улыбаясь, хозяин.

— Как случится, — засмеялся Сяо-эр.

Чжан был в выигрыше, и по мере того, как росла на столе около него горка палочек, он делался самоувереннее и нахальнее, сыпал остротами и прибаутками, и сам хохотал.

Из-за ряда игроков и зрителей Сяо-эр просунул руку и бросил несколько палочек на скатерть. Манера ставить сразу обличала в нем опытного игрока, но никто из играющих сначала не обратил на него внимания, полагая, что это кто-то «из своих».

Сяо-эр проиграл. Снова поставил, и снова проиграл.

Многие игроки, отдав Чжану все, что имели, оставались простыми зрителями, а у банкомета выросла целая гора бирок.

Сяо-эр взял все оставшиеся у него марки и бросил на цифру 1. Шанс на выигрыш был весьма небольшой… Но судьба любит рискующих: когда банкомет поднял медную крышку бао-хэцзы — «красное» было обращено на цифру 1.

Чжан передвинул порядочную кучку палочек в сторону выигравшего. Тогда только игроки обернулись, чтобы посмотреть — кто это выиграл?

— А, это ты, Сяо-эр, здравствуй! — сказал кто-то. — Ты сюда как попал?

— Да вот иду в Ши-мынь-эр (зал. Св. Ольги, буквально — «каменная калитка»), хочу на лето наняться к кому-либо ловить капусту, — весело ответил Сяо-эр, поблескивая великолепными зубами.

Тогда и Чжан поднял голову и стал внимательно всматриваться в Сяо-эра. Имя, голос и своеобразная манера говорить молодого человека напомнили ему что-то… И кривая, презрительная улыбка исказила его и без того непривлекательное лицо. Очевидно, он что-то вспомнил.

Нашлись и еще другие, знавшие парня, и посыпались вопросы; что делается на Синанча и Улахэ, почем сдавали соболей, велика ли добыча пушнины за зиму и т. д.

Сяо-эр успевал всем ответить, невольно располагая к себе веселостью, молодостью и бьющей из каждой поры его тела энергией.

— Ну, играть, так играть, — грубо оборвал его Чжан, — а хотите болтать — идите прочь оттуда!

Разговоры прекратились, но хмурые взгляды присутствовавших ясно показывали их нерасположение к грубому банкомету.

Игра продолжалась. Одно время Сяо-эр выиграл столько, что, казалось, «взорвет» банкомета, но потом несколько неудачных ставок не только все вернули Чжану, но даже совершенно очистили карман Сяо-эра. Он отдал хозяину все до копейки оставшиеся у него деньги за новую пачку палочек, но и эта партия перешла скоро к Чжану.

Остальные игроки, видя завязавшуюся дуэль, постепенно бросили игру. Внимание всех было устремлено на этих двух людей, из которых ни один, очевидно, не хотел бросить игры, не докапавши другого.

Сяо-эр остановился на мгновение в нерешительности.

— Что, чист? — насмешливо спросил Чжан.

Это замечание как бы подстегнуло его противника. Он присел на кан и стал быстро развязывать тонкую, крепкую бечевку, идущую от улы (китайская обувь) и обвертывавшую всю голень правой ноги. Развернув тряпку, покрывавшую ногу, он вытащил из-под нее смятую шкурку соболя. Встряхнув ее и дунув против шерсти, чтобы показать достоинство меха (обычный прием китайцев-меховщиков), Сяо-эр протянул соболя хозяину:

— Дайте десять рублей![10]

Хозяин взял шкурку, разгладил ее и стал рассматривать. Соболь был великолепный.

— Пять дам, — ответил хозяин, — больше не могу!

Соболь стоил во много раз дороже.

— Давайте пять, — злобно ответил Сяо-эр, ясно видя, как его прижимает хозяин фанзы. Конечно, многие из присутствовавших дали бы ему дороже, но китайская этика и вежливость по отношению к хозяину не позволяли никому перебить покупку.