Мёртвый хватает живого (СИ) - Чувакин Олег Анатольевич - Страница 1

Она погладила Шурку по затылку, по темени. Там погладила, куда дотянулась.

«Лысеет».

Он повернулся к ней, улыбнулся. Потом отвернулся к приглушённому телевизору, снова подпёр кулаком подбородок. Думал о чём-то.

«Смешной будет, лысый. С торчащими ушами и этим огромным подбородком. Ему надо бороду отрастить. Почему бороды сейчас не в моде? Они могут ввести в офисе новую моду. Нет, шеф ему запретит. Скажет: у нас половина поставщиков — женщины. А женщины бород у мужчин не любят. Шеф категоричен. И он не женщина. Я же вот не против бород. А шеф как Пётр Первый. Самодур. Все торгаши самодуры. Шурка прав: когда живёшь среди денег, добытых не трудом, дуреешь. И вот мы тоже — торгаши, и тоже живём среди денег. И хотим и дальше жить среди денег. И все люди на планете хотят быть торгашами и жить среди денег. И ради денег».

Диван под нею скрипнул.

Она подумала: «Быстро диваны и кровати у нас начинают скрипеть».

Телевизор забубнил громче.

«Члены антимонопольного комитета пришли к выводу, что в сфере производства и торговли подсолнечным и кукурузным маслом признаки экономического сговора тридцати трёх промышленно-торговых компаний отсутствуют. Восьмикратное повышение цен на масло в течение октября объясняется изменившимися условиями производства и торговли, повышением некоторых цен на факторы производства и плановым увеличением в отрасли фонда оплаты труда.

На правительственном уровне принято решение выплачивать компенсации на подсолнечное масло пенсионерам, получающим пенсии меньше пяти с половиной тысяч рублей в месяц. Также до конца года предполагается провести очередную индексацию пенсионного обеспечения всех российских пенсионеров, чей возраст перешёл черту в семьдесят пять лет. Председатель Пенсионного Фонда Российской Федерации Константин Магомедов считает, что в настоящее время Фонд в полной мере располагает запасом финансовых средств, необходимых для проведения запланированной индексации.

Другие новости. Партия «Единая Россия» провела…»

— Всё плохое у нас умеют назвать хорошим. — Он выключил телевизор.

«И из этого плохого складывается наша хорошая жизнь».

— Нет, плохая. Плохая счастливая жизнь.

«Плохая, плохая, — ей хотелось засмеяться, — пусть будет плохая, только бы счастливая».

Впервые увидев Шурку, она поняла: он несчастен.

И ещё кое-что поняла, но даже себе побоялась в том признаться. С собой говорить она раньше, до Шурки, не умела. Стеснялась этого. Спросить о чём-то у себя — не шутка. Особенно если спрашиваешь о любви. О счастье. О своём будущем. О том, не испортишь ли его или не упустишь ли счастливый шанс. Так страшно об этом думать и говорить с собой. С подругами или мамой — нет. Лучше бы говорить об этом с мужем, но мужа у неё не было. Пока не появился в их «Камелии» Шурка. Тут-то она и поняла кое-что. И молила Бога — стояла на коленках в этой самой комнате, где спала одна, — и молила. Молила, чтобы и Шурка понял кое-что. Вернее, почувствовал кое-что.

Она стала попадаться ему на глаза. У неё не было дел в торговом зале той «Камелии», где Шурка работал на выкладке — кажется, сначала он стоял на молочке, — но она стала наведываться туда. Приезжала в гипермаркет и ходила по залу с открытым блокнотом и ручкой, будто записывала что-то. Кассирши и охранники шушукались. Она видела это, но её не интересовало это.

Мама сказала ей в какой-то день: «Любовалась на твоего избранника. Нечего сказать, красавчик. Уши как лопухи, подбородок выступает как утёс, глаза круглые, как у какого-то дикого зверя, и выглядит то удивлённым, то несчастным. Словно ему сказали то, чего он не заслуживает. Обидели. Что-то детское есть в нём. И, знаешь, есть и другое: какая-то непонятная взрослая сила. Нераскрытая сила дремлет в твоём ушастом красавчике. Наверное, ему нужен кто-то, кто эту силы бы раскрыл. Дал бы ей выход. Ты видишь себя в этой роли, Соня?» — «Я ничего не вижу, мама. Я вижу только его. Я хочу быть с ним, и всё. Неужели это так много? Неужели я не гожусь для него? Его не встречает другая. Он не женат, я выяснила в кадрах. Он всё время один. Почему он не замечает меня?» — «Не хочет стать ещё несчастнее, чем есть», — ответила мама.

В кадрах же, затребовав данные по торговому персоналу, она выяснила, что у её ушастого красавчика высшее менеджерское образование, но работает он на выкладке. Выкладывал кошачьи корма, потом алкогольную продукцию, теперь вот молочку. А начал в «Камелии» с должности грузчика. Хороша карьера, ничего не скажешь. Станешь тут несчастным. И живёт, наверное, с родителями. Или снимает комнатку у вредной старухи. А у неё есть квартира. Однокомнатная, зато своя. Им места хватит. А не хватит — тут она боялась додумать, — так они доплатят за двухкомнатную. Вдвоём они горы своротят. Почему он не смотрит на неё? Не смотрит? Так она сама на него посмотрит. Тургеневская девушка? Нет. Она сделает так, что ему придётся на неё посмотреть. Она бросит ему вызов. Ты хмурый, несчастный, редко улыбаешься? Ты одинок? Ты спишь один? Возьми своё счастье. Не упусти его, пока оно само идёт к тебе в руки.

И она нарочно столкнулась с ним. Так, что он уронил упаковку с молоком. Она быстро подняла упаковку. «Извините меня», — сказала она. — «Никаких проблем, — ответил он, глядя ей в глаза. — Только ведь в этом широком проходе невозможно столкнуться. Если только кто-то один не задумался о чём-то. Что вы пишете в блокнот?» — «Да ничего. Это для виду». — «Директор задание дал?» — «Нет. По собственной инициативе. Напрашиваюсь на премию». — «Хотите кого-то сократить?» — «Не бойтесь». — «Вот уж не боюсь, — хмуро ответил он. — Был бы начальником отдела — вот тогда боялся бы». — «То есть бояться надо мне?» — «А вы — начальник отдела?» — «Пока — да». — «Ну вот и бойтесь». — «Ну спасибо». — «Всегда пожалуйста». — «А вас как зовут?» — «Записать хотите? Как отлынивающего от выкладки и проводящего рабочее время в разговорах с красивой девушкой?» — «А вы догадайтесь, чего я хочу». — «Шурка», — сказал он. И улыбнулся. — «До свидания, Шурка».

Прежде Софья его улыбки не видела. Она даже забыла представиться. Собиралась сказать: «Софья», но пролепетала «до свидания». Он, пожалуй, заметил, что она как бы растерялась. Но ведь она не растерялась. Её поразила его улыбка. Улыбка переменила его лицо. Так, словно она поговорила с одним человеком, а простилась уже с другим.

Софья сказала потом маме, что ему надо чаще улыбаться. Если бы он чаще улыбался, он был бы менеджером. Для улыбки нужен повод, ответила мама. Некоторые люди улыбаются только по-настоящему. Понимаю, сказала Софья. Не так, как мы, гнусные торгаши. Да, сказала мама, не так, как вы, гнусные торгаши, губами улыбающиеся, а мозгами проклинающие. Я бы сходила, развеселила твоего Шурку, но мне надо тоже проклясть кое-кого. Несчастные мы торгаши, мама. Ты ещё молода, чтобы судить о несчастье. И ты слишком красива, чтобы в тебя нельзя было влюбиться. Ты говоришь, столкнулась с ним? И подняла его молоко? Это был верный ход. Считай, что ты заразила его. Чем, мама? Любовью, Соня. Собою. Но смотри, не стань и вправду несчастной. Не то я приду и надеру уши твоему красавчику.