Плач земли (СИ) - Бородина Мария - Страница 37

— Оторви свою толстую задницу от кресла и хотя бы день побудь на моём месте, если тебе некого больше поиметь! Или попроси Савелия! Он молод и необычайно умён с твоих слов.

— Тео, всего день и можешь валить куда тебе заблагорассудится! Ты знаешь, что сегодня у нас важный контракт!

— Я всё сказал! — Тео раздражённо щёлкнул кнопкой на боковой панели. Голос босса оборвался, уступив место звенящей тишине.

Впервые в жизни Тео был уверен, что всё сделал правильно.

Длинные стеллажи неожиданно заулыбались бликами стёкол. Облегчённый выдох прорвался сквозь зубы, принеся сладкое чувство освобождения от оков. Цепи разорвались, рассыпавшись искривлёнными кольцами звеньев. Впереди маячила свобода.

— Попрошу вас покинуть помещение, — прорезаясь сквозь ряды стеллажей, к Тео спешила продавщица, — если вы не хотите, чтобы я сообщила в службы контроля за общественным порядком.

— Да, конечно, — не став пререкаться, Тео нашёл свою самую лучезарную и добрую улыбку и поспешил к выходу. — Прекрасный день сегодня, не находите? Гроза принесёт свежесть!

— Пожалуйста, выйдите, — эта серая мышь и не думала таять. Что ж, Тео не было до неё дела. Как и ей до него, по большому счёту.

Оказавшись на улице, Тео нырнул в толпу, отыскивая взглядом спутницу, что должна была ждать у входа. Глаза упрямо натыкались на чужие спины и хмурые утренние лица. Ни одного оранжевого пятна впереди! И куда она могла смыться?

Наверное, Тео отпустил бы Анацеа, если она сама так решила. Но проблема была в другом — на плечах гостьи то-ли-из-будущего-то-ли-из-прошлого висела его куртка, в кармане которой валялся уникальный чип-код от подъездной двери. Кто б наказал коммунальные службы, что до сих пор не вмонтировали домофоны нового образца, открывающиеся при синхронизации с запястным чипом, в дверь его подъезда?!

Тео растерянно завертелся на пятках, как отвёртка ввинчиваясь в пласт мелкого дождя. Изморось оседала на лице. Спины вокруг были одинаковыми, серыми и безликими. Интуитивно он пошёл вниз по улице, отдаляясь от станции метро. Скорее всего, Анацеа не вернётся туда, где уже была. Это если верить его логике. Но других логик Тео не знал.

Удивительно, но смутные домыслы оказались верны. Тео увидел маячущую впереди голубую фигурку с оранжевым низом близ разъезда. Фигурка тащилась медленно, опасливо, будто боясь, что её унесёт ветер. Серые спины сторонились её, обходя за несколько метров, словно она оградила себя непроницаемой стеной. Кто знает, может, так оно и было?

И по закону подлости глупые ноги тащили её к воздушно-наземной трассе с оживлённым движением. Мимо подземного перехода. Мимо покрытого прозрачным капюшоном входа на навесной торговый мост, что обвивал свободным концом, как лианой, башню гостинично-ресторанного комплекса. Мимо зазывающего холла дома-посадки, в тёмных глубинах которого стукались друг о друга разводные двери. Безумная неслась на пики, игнорируя обходные пути.

Ну, что ж. Раз её лохматая голова полна суицидальных задумок, значит, стоит свыкнуться с мыслью, что эта женская особь диссоциировала. Глубоко и безнадёжно. Тео с пренебрежением фыркнул: как раньше он не заметил?! И почему настойчиво игнорировал все проявления неадекватности со стороны той, что называет себя странным двойным именем Анацеа Бессамори?

Стоит, пожалуй, отвезти новую знакомую в лечебницу, чтобы ей помогли вернуться к нормальной жизни. Но это — потом.

А сейчас Анацеа приближалась к опасной разделительной линии, что кричала желтизной на безликом холсте города. К черте, за которой полыхала дождливым блеском полоса асфальта, промятая шинами наземок. Там миникап мог пронестись так низко над землёй, что голова несчастного, ненароком попавшего на опасную территорию, разлетелась бы под бампером. И водитель не понёс бы наказания. Ибо в опасную зону намеренно проникали лишь самоубийцы, да диссоциировавшие. Ступая за черту, каждый совершеннолетний горожанин неофициально соглашался, что он и только он виновен в собственной гибели.

Тео напрягся и рванул сквозь толпу. Чужие тела смыкались друг с другом, как деревья в чаще лесопарковой зоны, заслоняя обзор. Но глаза ни на миг не выпускали пёструю фигуру, поделённую пополам отстрочкой осенней куртки. Она словно прорывалась сквозь чужие спины: маяком на скале, манящей финишной чертой. Столь же яркая, как линия раздела двух зон.

Нет, Тео не чувствовал ужаса или решимости, когда ноги сами собой несли его сквозь толпу. Он вообще ничего не ощущал. Разве что, мысли, неуклюже копошась и свиваясь в гадючьи клубки, не поспевали за телом.

Тео протиснулся между людьми, растолкав парочку пожилых особей. «Безобразие! Что за нахальство?!» — воткнулось пикой в спину. Остановился, было, и начал что-то рассусоливать, но вовремя спохватился. Точнее, надеялся, что вовремя, ибо такое понятие не было знакомо Тео по определению. В голове образовался разреженный вакуум — чёрная дыра, затягивающая обнажённые нервы, плоть и воспоминания. Чуть позже Тео поймёт, что память начисто стёрла эти мгновения, возведённые в бесконечную степень. Осколки воспоминаний рассыпятся на кванты, сохранив лишь один красочный фрагмент. Яркое до боли пятно — голубое сверху и оранжевое снизу — на оживлённой трассе, зажатое гудящей полосой наземок и миникапов.

— Анацеа! — выпалил Тео, бросаясь к линии раздела.

Серия разорванных кадров продолжает пласт воспоминаний. Осколки похожи на льдинки, беснующиеся в потоке талых вод. Вот Анацеа обернулась — спокойная, но растерянная. Похожая на маленькую девочку, потерявшую родителей в толпе горожан перед новогодней распродажей. Наземка пронеслась за её спиной на огромной скорости, едва не сбив. Тео с ужасом заметил, как невесомый оранжевый подол, покорившись потоку встречного воздуха, приподнялся и описал в воздухе дугу.

— Назад! — завопил он, размахивая руками. — Иди назад!

Губа Анацеа разомкнулись, словно пытаясь дать волю словам. Но звук мотора проглотил вскрик: старый автомобиль скользнул по трассе размытым вихрем, на этот раз ближе к линии раздела.

Тео никогда не вспомнит, когда и как он перешагнул линию. Он не ответит на вопрос, какая неведомая сила благословила его, заставив увернуться на пределе от мчащегося грузовика. В памяти расплывётся кровавым пятном лишь саднящая боль в тот момент, когда вихрь, порождённый фурой, метнул в глаза колючие пылинки. Но Тео так и не поймёт, кто всё это время оберегал несведущую Анацеа от неизбежного. Он полностью доверял устоявшейся теории панспермии и, несмотря на громкое имя, отвергал устаревшую концепцию теизма. Но в тот день удивительная и опасная игра мгновений и обстоятельств покачнула его представления об устройстве мира.

Чудом добежав до Анацеа по полосе препятствий, Тео сомкнул руки вокруг неё. Теперь они вдвоём жались меж двух непрерывных потоков несущихся друг за другом наземок. В объятиях самой смерти, которые с каждой секундой становились всё теснее.

— Дура! — прокричал Тео в сердцах. В голове звенело от возмущённых сигналов автомобилей: никто не хотел видеть их на своём пути.

— Я просто не хотела тебя обременять, — голос Анацеа, несмотря на бесперспективность ситуации, сражал твёрдостью.

— Вот поэтому и дура! — Тео едва перекрикивал гудки. — Тебя же по асфальту размажет!

Дребезжащий кузов грузовика пронёсся слева белой стеной и растаял в облаке выхлопа. Полоса, отделяющая Тео и Анацеа от безопасного тротуара, пока оставалась свободной. Надолго ли?

Как во сне Тео заметил, что у разделительной жёлтой линии копится толпа. Десятка два любопытных взглядов, полосующих до крови. В серости безликих теней выделялась женская особь лет семнадцати в зелёном пальто, с белоснежным ёжиком на голове и маской ужаса на угловатом личике. Такие пре-имаго, наверняка, считают себя дерзкими бунтарями и борцами с системой. Они ориентируются в любых вопросах, касающихся общественного строя, набивают себе пушинки от одуванчиков над ключицами, поддельные стрелы между лопатками и загружают в «читалки» смарт-карты с антиутопиями Рош 4 и Оливье 31. Может быть, эта девушка знает, откуда взялась Анацеа со своим нелепым мировосприятием и верой в магию?