Маленькие женщины - Олкотт Луиза Мэй - Страница 3
- Предыдущая
- 3/68
- Следующая
– Рада, что вы так веселитесь, девочка! – раздался голос матери.
Актеры и зрители, которых воплощала Бет, тут же повернулись к двери. Там стояла добродушная женщина, от которой веяло любовью и готовностью прийти на помощь каждому, кто в этом нуждается. Мать девочек не отличалась особенной красотой. Но для дочерей мать всегда прекрасна, и девочки не сомневались, что под серым плащом и вышедшим из моды капором скрывается самая привлекательная женщина на свете.
– Ну, как провели день, мои милые? А вот нам пришлось туго. Срочно отправляли посылки на фронт, целый день упаковывали. Я даже вырваться домой пообедать не смогла. Кто-нибудь заходил, Бет? А как твой насморк, Мег? Джо, у тебя усталый вид. Ну-ка подойди ко мне, милая.
Продолжая задавать вопросы, в каждом из которых сквозила истинно материнская забота, миссис Марч сняла мокрый плащ и ботинки и надела теплые тапочки. Устроившись в мягком кресле, она притянула к себе Эми и усадила ее на колени. Сейчас для миссис Марч наступало самое счастливое время суток.
Девочки суетились вокруг матери, каждая на свой лад заботилась, чтобы ей было удобно и спокойно.
Джо принесла дров и, опрокидывая и громыхая всем, чего касалась, принялась расставлять стулья. Бет бесшумно сновала из комнаты в кухню. А Эми, сложа руки, распоряжалась сестрами.
Когда они, наконец, уселись за стол, лицо миссис Марч просветлело, и она торжественно объявила:
– Похоже, у меня есть для вас сюрприз.
Сестры не отрывали от матери глаз; Бет, забыв о том, что держит в руках горячие гренки, захлопала в ладоши, а Джо, подбрасывая в воздух салфетку, крикнула:
– Письмо! Письмо от папы! Ура в папину честь!
– Да, – подтвердила миссис Марч. – Папа прислал длинное письмо. Очень хорошие новости. Здоров. Папа зря опасался холодов, он легко переносит их. Папа поздравляет нас всех с Рождеством, а вам, девочки, вложил отдельную записку. – И миссис Марч похлопала себя по карману с таким видом, будто там хранились несметные богатства.
– Доедайте скорее. А ты, Эми, поменьше бы любовалась своими пальчиками и побыстрее бы ела, – возмутилась Джо, давясь чаем и роняя на ковер гренок с маслом. Но сейчас было не до таких мелочей: ей не терпелось как можно скорее прочесть письмо.
У Бет от волнения пропал аппетит. Ей тоже не терпелось узнать, что пишет папа. Однако она не стала никого торопить. Устроившись в уголке, Бет терпеливо дожидалась, пока остальные допьют чай.
– Наверное, не каждый на папином месте пошел бы на войну, – сказала Мег. – Ведь он уже не призывного возраста и имел полное право остаться дома. В особенности при его слабом здоровье. А он все-таки пошел полковым капелланом[3].
– Вот бы стать барабанщиком или санитаром! Тогда мы сейчас с папой были бы вместе! – мечтательно проговорила Джо.
– Как это, наверное, противно – спать в палатке, есть невкусную пищу и пить из оловянной кружки, – вздохнула Эми.
– Марми, а папа скоро вернется? – спросила Бет, и голос ее дрогнул.
– Через несколько месяцев, милая. Он намерен выполнить свой долг до конца – останется в армии, пока нужен. Нам не следует его торопить. А теперь слушайте письмо.
Все собрались у камина. Мать снова опустилась в большое мягкое кресло, Бет устроилась у ее ног, Мег и Эми сели на поручни кресла, а Джо перегнулась через спинку. Это был хитрый маневр, чтобы никто не заметил, если при чтении письма у нее выступят слезы.
В те трудные для нашей страны времена фронтовые письма отличались такой искренностью, что их невозможно было читать без слез. Но письмо мистера Марча было несколько иного рода. Он живописал особенности армейской жизни, военные походы и фронтовые новости. И лишь в конце письма, словно не в силах более сдерживаться, говорил о своей любви к дочерям, с которыми его разлучила война.
«Передай девочкам, что я их люблю. Расцелуй их от меня. Скажи, что я думаю о них днем, молюсь по ночам, а их привязанность ко мне – главное мое утешение. Когда я вспоминаю, что мне еще год предстоит быть в разлуке с дочерьми, год этот кажется мне вечностью. Передай девочкам, что в дни разлуки мы можем трудиться, и тогда время ожидания пройдет для нас не напрасно. Я не сомневаюсь: они помнят все, о чем мы говорили. Я просил девочек быть особенно нежными с тобой, помнить о своем долге, бороться с тем, что мы с ними называли „внутренними врагами“. Уверен: когда я вернусь, я смогу гордиться своими дочерьми больше прежнего».
Тут прослезились все, и Джо не пришлось стыдиться того, что по ее носу скатилась огромная слеза. А Эми совсем не тревожилась по поводу своих растрепавшихся кудрей. Она уткнула мокрое от слез лицо в материнскую грудь и, всхлипывая, проговорила:
– Я знаю! Я слишком люблю себя! Но я постараюсь быть другой! Папа не разочаруется во мне.
– Мы все постараемся! – подхватила Мег. – Я, например, слишком обращаю внимание на свою внешность. И не люблю трудиться. Но я попробую взять себя в руки. Если, конечно, смогу.
– А я, как просил папа, постараюсь стать «маленькой женщиной», – сказала Джо. – Попробую быть помягче. И исполнять свой долг здесь, а не ждать неизвестно чего. Мне иногда кажется, что держать себя в руках дома куда труднее, чем сражаться с мятежниками на Юге.
Бет ничего не сказала. Она просто вытерла слезы голубым носком, который вязала для солдат-северян, и снова взялась за спицы. Не придумывая себе других обязанностей, она попросту решила, что чем больше будет работать, тем сильнее обрадуется отец, когда вернется домой.
– А помните, когда вы были совсем маленькие, вы играли в «Странствия пилигрима»? Как вы радовались, когда я вместо котомок привязывала вам на спину свои старые сумочки, а на головы надевала шапки! Потом в одну руку вы брали по палке, а в другую – свиток бумаги. И пускались в странствие по дому. Начинали с подвала, это был Разрушенный город, и добирались до крыши – там у вас был Небесный град.
– Да, здорово! – тут же отозвалась Джо. – Мы проходили мимо Львов, вступали в битву с демоном бездны Аполлионом, а потом попадали в Долину гномов.
– А мне больше всего нравилось, когда мы сбрасывали с себя котомки, и они скатывались вниз по лестнице, – сказала Мег.
– А я всегда ждала, когда мы поднимемся на крышу. Там мы становились рядком между цветов, кустов и разных красивых вещей; нас освещало солнце, и мы пели хором.
– А я мало что помню про эту игру. Помню, как мне нравилось, когда мы забирались на крышу, ели пирог и запивали его сиропом. Жаль, что я уже выросла. Я бы с удовольствием поиграла в пилигримов, – сказала Эми, которая, едва ей исполнилось двенадцать, начала вполне серьезно утверждать, что пора уже ей оставить детские забавы.
– Ошибаешься, милая, – возразила миссис Марч. – В эту игру каждый человек играет до самой смерти. У каждого из нас есть свои ноши и дорога, а путь к Небесному граду безошибочно укажет нам стремление к добру и счастью. Пусть стремление это окажется сильнее невзгод и ошибок. Итак, дорогие мои, отчего бы вам снова не стать пилигримами? Только теперь не понарошке, а всерьез. Интересно, каких успехов добьется каждая из вас к папиному возвращению?
– Верно, мама. А где наши котомки? – осведомилась Эми, которая в силу своего возраста воспринимала все слишком буквально.
– Ваши котомки? – отозвалась мать. – Но ведь вы только что признались, какие недостатки вас угнетают. Вот это и есть ваши котомки, ваша ноша. С ними и отправляйтесь в «Странствия пилигрима». А Бет молчит. Видно, ее ничто не обременяет.
– Нет, мама. У меня есть своя ноша. Я не люблю мыть посуду и возиться с пыльными тряпками. Я завидую девочкам, у которых есть хорошие рояли. И еще я боюсь посторонних людей.
«Ноша» Бет показалась всем столь смехотворной, что и матери и дочерям стоило немалых усилий сохранить серьезный вид. И все-таки никто не позволил себе даже улыбнуться – они ведь знали, что это обидит Бет.
3
Капеллан – священник в армии.
- Предыдущая
- 3/68
- Следующая