Ассистент - Шаманов Алексей - Страница 70

Вчерашний рабочий-очкарик стоял чуть в сторонке со здоровенным лохматым псом на веревке. Тот тихонько поскуливал, лежа в снегу у ног хозяина.

Я подошел, поздоровался.

— Зачем собаку привел?

Очкарик загадочно улыбнулся:

— Это не собака, а волк.

Я присмотрелся, потом протянул руку. Пес оскалился и встал на лапы в напряженной стойке. Врет мужик У волка хвост направлен вниз, промеж ног поджат, а у его псины — вверх, еще и загнут колечком. Сибирская лайка, как пить дать, может, с примесью дурной…

— Ну, не чистый волк, угадал, — наблюдая за мной, торопливо поправился мужик. — Но полукровка точно. Его мамашу, суку, волчара обрюхатил, зуб даю!

— А на съемки привел зачем?

— Увидишь.

Монотонный скулеж кобелька перешел в жалобный вой. Что-то ему, лохматому, не нравилось. Что?

Мужик пнул собаку ногой в валенке.

— Тихо ты, ирод! Я те повою!

Появился соблазн разбить товарищу очки. Вместе с рожей. К счастью для него, меня позвал Григорий Сергеев — режиссер с оператором принялись осматривать наше хозяйство. Как всегда, при визире и переводчике Турецком.

Почти все их устроило. Чуть передвинули печь. Добавили поленьев на полу да мусора по углам. Аккуратные работяги утром, как приехали, тщательно вымели полы привезенным веником, идиоты. Мусор с глаз долой закопали в сугроб. Ничего. Раскопали. Вернули на пол. Добавили промасленного тряпья от водителей.

По собственной инициативе занесли деревянную чурку, вогнали в нее по рукоятку топор. Режиссеру понравилось, а оператор пришел в восторг и не скрывал этого — экспрессивно матерился на ломаном русском.

Были претензии к окну. Но не к тому факту, что оно местами зияло отсутствием стекол. Это как раз всех устроило. Не понравилось режиссеру то, что оно прозрачное, а не заиндевевшее. Художник через Бориса Турецкого пытался объяснить, что и не может оно быть иным в холодном зимовье — перепад температур невелик, и морозные узоры попросту невозможны. Поль Диарен понимал законы физики, но не одобрял. Он желал, чтобы в его фильме стекло в зимовье было заиндевевшим. И — точка.

Тогда Григорий Сергеев плюнул на стекло. Правда-правда, так он и поступил: набрал в рот слюны и плюнул. А потом присыпал снегом. И снег прилип. И стекло сделалось как бы заиндевевшим.

— О, русиш спецэффект! — воскликнул Ганс Бауэр. — Голливуд есть капут!

Одного плевка художника оказалось недостаточно. В оплевывании стекол приняла деятельное участие вся съемочная группа.

Стекла зимовья заиндевели.

Чуть в стороне реквизитор Вася усадил Буратину, наряженного в шаманский костюм с множеством металлических подвесок, на деревянную чурку в позе роденовского «Мыслителя». Улыбался, демонстрируя кривые передние зубы, и покуривал русскую «Приму». Следы похмелья на лице не проступали. Успел, вероятно, подлечиться утром остатками банного банкета.

Я старался в их сторону не смотреть, из-за деревянного бандита, конечно. Зато на бурятского актера с идентичным лицом смотрел и радовался. Он в оплевывании стекол участия не принимал, не до игрищ. Отойдя в сторонку, шевелил губами, повторяя и повторяя единственную свою реплику: «Ты умрешь, бледнолицый!»

Да, сегодня его день. Всю свою жизнь пятидесятилетний актер Иркутского ТЮЗа ждал минуты, когда запылают софиты, режиссер крикнет: «Мотор!», зашелестит кинокамера, чинно мотая пленку, а он войдет гордо в кадр, бряцая блестящими прибамбасами на кожаном шаманском прикиде, и произнесет зловещим шепотом: «Ты умрешь, бледнолицый!» Напуганный шевалье в него из пистолета, а он хохочет — пуля проходит сквозь тело, не причиняя вреда. Буряты пули не боятся! Француз дрожит, шаман надвигается…

Что тут сказать? Звездный час. Может, американцы увидят — оценят, в Голливуд позовут на роль Чингисхана в будущем блокбастере «Завоеватель мира»?

Так он думал, беззвучно шевеля губами. А что? Все бывает, нет ничего невозможного, может, и позовут. Слова только не перепутай, приятель…

И еще об одном я подумал невесело. Полная идентичность с бесноватой деревянной куклой в чертах лица и одежде не показалась мне доброй приметой. Как бы чего не вышло…

Привезли собак, которые должны изображать волчью стаю. Из «УАЗа»-микроавтобуса их выскочила на поводках целая стая — среднего размера, серой масти с оттенками от близкого к бурому до седого. Выскочив, насторожились, растерялись — поджав хвосты, нюхали снег. Седой кобель пометил колесо.

Следом вышел мужчина в цивильной одежде, по виду — москвич. Так оно и оказалось. Собаки были какой-то редкой у нас канадской породы, считается, что похожи на волков. Хозяина нашли через интернетовский сайт, договорились об аренде и сроках.

На мой взгляд, приезжие собачки на волков похожи много меньше, чем местные сибирские лайки, среди которых и полукровок полно. Они же живут с волками бок о бок, и перемешиваются, и грызутся, короче, сосуществуют по естественным природным законам. Ну а московско-канадские гастролеры и волка-то живого вряд ли видели, разве что хозяин их в зоопарк водил в познавательных целях…

По команде режиссера мужик в очках на резинке подвел к стае своего лохматого пса. Москвичи сибиряка не приняли — натянув поводки, ощетинились, зарычали. Полукровка был в полтора раза крупней и, если бы не хвост крючком, — вылитый волчара. Он оскалился, и после его басовитого рыка москвичи поджали хвосты, попятились.

— Фу, Нойон! Нельзя! — прикрикнул хозяин и — снова валенком в бок. Вот скотина…

Словом, не приняли собаки друг друга. Седому вожаку стаи конкурент был без надобности, а Нойон вообще не понимал, бедолага, зачем его привели в этот сумасшедший дом, точнее — на сумасшедший берег.

Посовещавшись с оператором, режиссер решил снимать собак отдельно. Сначала — стаю, потом — полукровку.

— Нойон, — повторил Поль Диарен. — Это имя?

Хозяин подтвердил.

— Что оно означает?

— На бурятском и монгольском языках — начальник, господин. Он у меня вожак! Я вам лучшую в деревне собаку привел, почти чистого волка. У него и отец, и дед из леса были. Собачьего мало чего осталось, только вот хвост…

Ну это мелочь. Сколько я волков в кино видел, кроме документальных фильмов, конечно, у всех хвост вверх задран. Оно и понятно. Какой дурак-режиссер станет настоящих волков снимать? В кадре всегда собаки.

Московскую стаю запустили в зимовье освоиться, привыкнуть к иркутскому актеру, усаженному на чурку у раскаленной печки. Подбрасывать дров не велели, печь должна была погаснуть, и уже главный герой первым делом ее растопит, после того, конечно, как разберется с псевдоволками канадского происхождения с московской пропиской.

Собаки к буряту привыкли быстро. Седой вожак пометил чурку под ним, слегка забрызгав дорогостоящий кожаный прикид. Актер не прореагировал, не до того. Он вдохновенно исполнял роль трупа. В него еще в театральном училище вдолбили, что искусство требует жертв. Он был готов на любые жертвы. Дурак.

Наконец собак вывели, дверь распахнули.

Бурят замер с закрытыми глазами в позе сидячего мертвеца.

Режиссер крикнул: «Мотор!»

Оператор запустил камеру.

Хозяин позвал своих собак, и они побежали на его зов. Обежали вокруг дома. Он же оставался снаружи.

Стоп!

Хозяина переместили в мертвый угол зимовья, и все прошло, как было задумано.

Высоко задрав ногу, на этот раз вожак целенаправленно пометил спину актера. Тот стерпел.

Отснято.

Сделали еще три дубля, после чего объявили перекур с чаепитием.

Чаю мне не хотелось, а о бутербродах и речи быть не могло. Мутило меня от одной только мысли о еде. Что я такое съел накануне? Или прав оказался сортирный поэт, что сидел в теплом месте и горько плакал?

Григорий пошел к термосам и бутербродам, а я остановился, прикуривая, когда ко мне обратился переводчик Борис Турецкий:

— Жоан просила передать, что уезжает вместе с Карелом по делам в Иркутск, но через два-три дня вернется. — Он улыбался. — Еще просила передать вот это.