Тень (ЛП) - Андрижески Дж. С. - Страница 72

Мальчик отмахивается жестом.

— Я это знаю. Я уделю этому больше времени, дядя.

— Это нельзя больше откладывать, племянник.

— Я понимаю.

Пожилой видящий продолжает смотреть на него неподвижными глазами.

— Знаю, ты не хочешь, чтобы я искал дальнейшие стимулы, — мягко говорит он. — Вещи, которые могут ускорить процесс.

Молодой мужчина смотрит на него, крепко поджимая губы.

— Нет, дядя. Не хочу.

— Тогда мы вместе помолимся об успехе, да? Вдвоём?

Когда Нензи поднимает взгляд, его глаза суровы, почти так же суровы, как у человека, который наблюдает за ними обоими из тёмного угла комната. Нензи видит уголёк сигареты человека, светящийся в том же углу и освещающий его глаза; он чувствует пристальный взгляд человека, но не смотрит в ответ.

Его выражение не меняется, когда он встречается с неподвижным взглядом его опекуна.

— Я помолюсь с тобой, дядя, — только и отвечает он.

Когда он начинает говорить в следующий раз, его голос даже несёт в себе чувство, шёпот сильного импульса из его света.

Дядя это чувствует, и его глаза слегка прищуриваются, когда он сканирует свет молодого видящего.

Когда они начинают говорить, даже птицы снаружи, казалось, притихают.

«Iltere ak selen’te dur Hulen-ta

Isre arendelan ti’ a rigalem

Ut isthre ag tem degri

Y’enj balente ut re mugre di ali

Isre rata s’u threk Ralhe t’u rigalem

Isre arendelir d’goro anse vikrenme

Isre l’ange si nedri az’lenm

Isre ti’a ali di’ suletuum…»

«Единый Бог наблюдает за его шагами.

Знать судьбу свою — сложнее,

Ибо быть лидером — значит жертвовать.

Затерянный в приливах времени и смысла,

Он следует к первому свету Моста,

К искре во тьме,

Когда он познает, что эта жёсткость берет верх,

И что всё, что он делал,

Он делал во имя всеобщего блага…»

Когда он доходит до части про неё, что-то в его голосе перехватывает.

Но он не сбивается со слов.

Когда они заканчивают, эхо их совместных голосов задерживается в утреннем воздухе.

Ему удаётся повторить каждое слово вместе с пожилым видящим, и когда они закончили, Менлим всё ещё смотрит на него неподвижными жёлтыми глазами. Он не шевелится, когда мальчик возвращается к еде, не отводит взгляда от молодого, более округлого лица.

Мальчик это чувствует, но притворяется, будто не замечает.

Глава 34.

Ответить на зов

Он плачет.

В этот раз я с ним, настолько затеряна в нём, что не могу ощущать ничего другого.

Я даже не могу видеть его.

Я вижу его руки, наши руки, на его коленях. Я вижу грубое пальто, в которое он одет, пятно крови на желтовато-белой рубахе. Он держит пистолет обеими руками, почти баюкает ствол на коленях тёмных тканых брюк с дырками.

Он смотрит на ржавый склад и не видит ничего за его разрушенными стенами.

Он приходил сюда.

Он приходил сюда раньше, когда дяди не было рядом. Когда за ним не наблюдали.

Это единственное место, которое он использует, чтобы побыть одному.

Он сидит там, и я чувствую, что он хочет сделать. Я чувствую, как он бьётся над этим, и какая-то часть меня борется с ним, хотя время уже прошло, этот момент уже случился. Я не могу дотянуться до него, не могу его урезонить.

Я могу лишь быть там, внутри него, когда он впервые приставляет пистолет к своей голове.

Он держит его там, сняв с предохранителя. Его палец дрожит на курке, и я чувствую его мысли, боль в его свете. Он помнит своих родителей, но теперь это тоже размылось.

Он помнит Жизель.

Боль усиливается, и он едва может дышать. В эту паузу он опустил пистолет, но тут снова поднимает его, поднося к голове сбоку.

Он закрывает глаза…

— Нензи!

Он выдыхает, и злость заменяет всё другое. Он опять позволяет пистолету опуститься на колени, но не ставит на предохранитель и не убирает палец с курка.

— Нензи, что ты делаешь?

— Уходи! — говорит он. — Оставь меня в покое.

Но пожилой видящий лишь молча стоит в колышущейся траве. Как он подошёл к нему, оставаясь не услышанным и не увиденным… но мальчику всё равно. Он уже не мальчик. Он достаточно взрослый, чтобы решить умереть.

— Ты в этом так уверен, племянник? — спрашивает Менлим.

Нензи не думает над его словами; он не хочет думать. Его голос звучит зло, почти как рычание. Такой голос он никогда не использует с пожилым видящим.

— Тебе больше не придётся делать это, — говорит он. — Ты перестанешь убивать их, когда меня не станет. У тебя больше не будет причин делать это.

Молчание.

Затем пожилой видящий мягко щёлкает и грациозно опускается на камень недалеко от места, где сидит юный видящий. В его глазах нет злости, лишь какое-то задумчивое терпение.

— Ты сегодня пропустил урок.

— Нах*й урок! — он поднимает взгляд, глядя в глаза другого видящего. — Я никогда не сумею это сделать! И неважно, что ты предпримешь! И окажется, что ты убил их всех впустую! — он подносит пистолет обратно к голове, прижимает дуло к виску. — Если я сделаю это, всё прекратится. Это… всё… прекратится!

Пожилой видящий складывает руки на груди, вновь щелкает языком и качает головой.

— Нет, брат, — просто отвечает видящий, впервые используя с ним обращение как к равному. — Эта война всё равно произойдёт, с тобой или без тебя. Будет много смертей, с тобой или без тебя.

— Мы не на войне!

— Мы на войне, Нензи… просто ты всё ещё слишком далеко, чтобы ощутить её влияние! — пожилой видящий прищуривается. — В этот самый момент твоих братьев и сестёр жестоко убивают в Азии. Их перемещают. Порабощают.

— Мне всё равно, — он опять кладёт палец на курок. — Мне… совершенно… похер.

— Эта война случится, хоть будешь ты здесь, хоть нет, — выразительно повторяет пожилой видящий. — Но если тебя здесь не будет, Нензи, тогда мы проиграем. Раса видящих исчезнет.

Нензи качает головой, стиснув челюсти.

Пожилой видящий громко щелкает языком.

— Мы не готовы к этому сражению, Нензи, — резко говорит он.

Когда мальчик лишь вновь качает головой, Менлим повышает голос.

— Мы слишком много столетий провели в пещерах. Молились Предкам. Говорили себе, что наша способность видеть в Барьере защитит нас от происходящего здесь. Наши братья и сестры — более развитые создания, Нензи, а их сейчас массово убивают просто потому, что у них нет ментальной силы дать отпор.

— Я не могу это изменить, — отвечает он.

— Нет, можешь, Нензи! Разве ты не понимаешь? — Менлим наклоняется вперёд, сжимая свои длинные ладони. — Ты можешь обучить их. Ты можешь обучить их сражаться. Ты можешь научить целое поколение, как надо давать отпор… как надо выживать!

Нензи снова держит пистолет на коленях, но качает головой, глядя на него.

— Может, нам не суждено выжить, дядя, — говорит он.

Пожилой видящий хмурится и качает похожей на череп головой.

— Нам суждено вывести людей на новый уровень эволюции, друг мой, — говорит он будничным тоном. — Это сделает твоя жена… и ты должен быть готов для неё. Ты должен подготовить всё для неё, — его голос звучит нежнее. — Ты бросишь её здесь? Ты позволишь ей прийти сюда в ожидании встречи с тобой и оказаться в одиночестве? Ты бы поступил так с ней?

Боль стискивает его грудь, и его ладони сжимают пистолет.

— Боги, — говорит он, и его голос почти напоминает плач. — Я не могу это сделать. Даже ради неё.

— Ты можешь, Нензи, — говорит другой. — И ты это сделаешь. Я вижу это в твоём свете. Ты уже так близок, и единственное, что тебе мешает — это ты сам.

— Но я пытаюсь. Я пытаюсь каждый день… даже больше, чем говорю тебе. Я всё время пытаюсь!

— Тогда перестань делать это для меня, — говорит пожилой видящий, и его голос впервые становится суровым. — Перестань делать это, чтобы избежать боли, Нензи! Перестань делать это, чтобы облегчить себе жизнь. Делай это потому, что тебе суждено это делать. Делай это, чтобы выполнить своё предназначение. Делай это для неё!