Дунин мох (Рассказ о торфяных болотах) - Алексеев Яков Яковлевич - Страница 7

Пошел он сначала как следует, а потом потише. Близко к берегу мох стал под ним опускаться, а березки кругом закачались. Пришлось ему вернуться.

— Видите, ребята, как опасно идти. Ведь тут вода, и может быть глубоко, а сверху слой мху. Прорвется — и конец. Мы сделаем вот как: вы стойте на месте. Федя у нас самый легкий — Федя пойдет к краю. Ты, Миша, тоже легкий — ты крепко возьмешь Федю за руку. Ты, Коля, возьми за руку Мишу, а другую дай Сереже. Вот так растяните цепь и подвигайтесь Если кто и провалится, так не пропадет — другие вытащат. А остальные стойте на месте.

Медленно и осторожно Федя добрался до самого края.

— Ну, Федя, рассмотри, как построен край, какие травы там растут, а если можно, то и достань их.

Федя собрал растения. Павел Дмитриевич взял сухую березку, обрезал на ней ветки, заострил конец и бросил Феде.

— Ты, Федя, проткни палкой мох на полметра от края, потом на метр, потом на два метра.

Стал Федя протыкать мох. На полметра от края толщина мха оказалась совсем малая, сантиметров 20, не более. На первом метре слой оказался уже толще — сантиметров 40, а на двух метрах от края мох был уже с полметра толщины. Значит, слой мха не так тонок, как мы думали.

Потом стали мы рассматривать, что Федя собрал. Оказалось всего три растения. Одно — какой-то злак. Павел Дмитриевич нам его назвал. Потом — знакомый уже сабельник и еще одно растение с длинным лежачим стеблем и тройными листьями, похожими и на клевер, и на боб. Павел Дмитриевич сказал, что это растение называют и болотным клевером и бобком, а настоящее, название у него — «вахта».

Федя рассказал, что он видел на краю. Оказывается — длинные стебли сабельника и вахты очень плотно переплелись и лежат прямо на воде, а иные даже от края далеко заходят в воду. Промежутки между стеблями забиты мхом и злаком, который принес Федя.

— А дна, Федя, не видно?

— Нет, не видно. Да вода какая-то бурая, сквозь нее плохо видно.

— Как же ты увидишь, когда оно бездонное? — сказал Игнат.

— Ну, а ты, Сережа, тоже думаешь, что это озеро бездонное? — спросил Павел Дмитриевич.

— Да я не знаю. Говорят.

— Конечно, бездонное. Дед говорил, что бездонное, — опять сказал Игнат.

— Мерил кто-нибудь это озеро? Не знаете? Ну, а я думаю, что его никто не мерил. Лучше спросим у самого озера. Да оно уже дает ответ: смотрите получше. Не видите? Глаза у вас хорошие, а смотреть вы ими не умеете. На росянку смотрели, а видеть не видели. Так и здесь. Видите, что это растет посреди озера — вон с желтыми цветами?

— Болдовки! — крикнул Игнат.

— Ты хочешь сказать — кубышки. По-настоящему их так называют. Ну, скажи — эти кубышки растут на воде или на грунта?

— Из грунта! Из грунта! — закричали все.

— А стебли у них длинные?

— Нет! Нет! Метра, два, не больше.

— Ну, вот и ответ. Значит — посредине озера глубина не больше двух метров. А что Федя не видел дна, так это потому, что дно здесь бурое, из торфа, — ну, его и видно плохо. Так и знайте — бездонных озер не бывает. А теперь мы пойдем вон в тот лесок. Там будет сухо и тень. В тени посидим, закусим и отдохнем. Там я вам и расскажу, как образуются верховые болота.

Действительно — устали. Прошла не так много, а уж очень-таки тяжело идти по глубокому мху. Ближе к лесу опять пошли сосенки, сначала маленькие, потом все крупней и крупней, уже не корявые, а потом и настоящие лесные сосны. Оказалось, что лесок — на горочке, и почва там — не торф, а глинистая. Павел Дмитриевич сказал, что это суглинок.

Вокруг всей горочки — сосны, а в средине ель и даже дуб. Много кустов орешника, но орехи еще не поспели. Травы на этой горочке оказались не болотные, а лесные. Горочка очень маленькая. Если пройти от одного края до другого, так шагов двести будет — не больше. Но отдыхать на ней было удобно — совсем сухо и прохладно. Закусили, у кого что оказалось.

— Ну, теперь, ребята, слушайте, я расскажу вам, как этот мох образовался. Ты, Сережа, говорил, что есть несколько озер. Все это — остатки одного большого озера. Когда-то здесь было озеро, может быть даже и очень глубокое. На нем были островки.

— Павел Дмитриевич, значит эта горочка — островок?

— Может быть. В озеро впадали речки. Речки приносили ил и всякий мусор. Этот мусор попадал на дно, и озеро постепенно становилось мельче. Затем, в озере могли жить разные плавучие травы, которые в грунт корней не пускают. Такие травы могут жить и в глубоких озерах. Эти травы умирали и падали на дно, но разлагаться без остатка они не могли. Почему — вы уже знаете.

— Знаем. Потому, что в воде мало кислорода.

— Значит, на дне накоплялись остатки растений и ил. Когда озеро обмелело, на дне могли поселиться и такие травы, как кувшинка, потом камыш и другие растения с длинным стеблем. Они тоже сгнивали и остатки накоплялись на дне. Эти остатки, если выкопать очень глубокую яму в болоте, вы и сейчас найдете: под толстым слоем обыкновенного торфа окажется совсем другой — озерный торф. Конечно, могли пройти многие тысячи лет, пока озеро совсем обмелело. Самые глубокие места и сейчас не заросли. Мы с вами сейчас такое место видели. А мелкие места, особенно у берегов, заросли давным-давно. По мелким местам пошли разные осоки, ситники, сабельник, калужница и другие травы. Их остатки загромоздили все дно. И когда оно поднялось выше воды, по нем стали расти и мхи, но сначала не беломошники, а другие — зеленые мхи, такие, которые растут у вас на болоте около речки. Вместо озера, стало болото — низовое. На это болото могла попадать вода из речки и грунтовая вода из ключей по берегам. Беломошников на этом болоте сначала не могло я быть, потому что многие беломошники от речной или грунтовой воды пропадают. А когда уровень болота так поднялся, что речная и грунтовая вода на него уже не могла затекать, по нем пошли и беломошники, и получилось верховое болото.

— Часто, — продолжал Павел Дмитриевич, — приходится изучать торф, чтоб узнать, сколько его и на что он годен. Для этого сверлят торф буравом. В бураве есть особый канал — гнездо, которое может открываться и закрываться. Бурав ввинчивают в болото насколько нужно, ну, скажем на один метр; при этом канал бывает закрыт. Потом поворачивают бурав в обратную сторону; при этом дверка канала открывается, и в канал набирается торф. Потом опять поворачивают бурав в прежнюю сторону, и дверка закрывается. Бурав вытаскивают и смотрят, какой торф набрался в гнездо. Оказывается, на разных глубинах бывает разный торф. Иногда в одном и том же месте будет лежать несколько слоев разных торфов. Сверху, например, будет торф из беломошника, как его называют — сфагновый. Ниже — из зеленых мхов. Еще ниже — осоковый, под ним — тростниковый и, наконец, на самом дне будут озерные остатки, иной раз очень плотные. В них будут и остатки водяных растений и животных, и ил, который приносили в озеро речки, ручьи и дождевые потоки. Вы уже знаете, что в торфе растения разлагаются очень медленно. Опытный человек легко может узнать, от каких растений имеются остатки, и если он знает, с какой глубины какие остатки добыты, он может сказать, как жило, как росло болото.

— Павел Дмитриевич, выходит, что каждый мох раньше был озером. Это не так, — сказал Сережа. — У нас в лесу к Жуковке есть небольшое болото, также с беломошником, так оно образовалось без всякого озера. Теперь на нем даже мох берут, а моя мать еще помнит, как на этом месте никакого болота не было и чернику брали.

— Я и не говорю, что каждый мох был раньше озером, — ответил Павел Дмитриевич. — Я говорю про этот мох, на котором мы сейчас. Этот, конечно, был озером — вы остатки озера сами видели. А потом я знаю, что года три назад это болото изучали и сверлили: на дне оказался озерный торф. Но моховое болото может образоваться и на сухом месте, не только на озере. Вот Сережа знает такое болото. Очень часто лес начинает портиться, — почва в нем зарастает зелеными мхами. Зеленые мхи, если они густы, тоже много набирают в себя воды и мешают воздуху проходить в почву. Почва под ними закисает, корням становится трудно дышать, и деревья болеют и сохнут. По зеленым мхам начинает расти кукушкин лен. Знаете такой мох?