Олеко Дундич - Дунаевский Александр Михайлович - Страница 27

— А что, если из Донбасса послать эшелон с углем? — предложил Дундич. — Вот выгоним из Донбасса Деникина и пошлем.

Овладев воротами Донбасса, красные конники, поддерживаемые пехотой, неудержимо двигались вперед, освобождая один населенный пункт за другим.

Шахтеры, железнодорожники, крестьянская беднота радушно встречали своих освободителей. Звали их на постой, делились скудными запасами пищи. Женщины стирали бойцам белье, выхаживали раненых.

Дундич вместе с Марийкой попал в семью помощника машиниста депо Переездная Ивана Мелентьевича Попова. Он и его жена Елизавета Васильевна приняли Дундичей, как обычно принимают самых дорогих и желанных гостей.

Олеко редко бывал дома. Он находился в частях, выполняя поручения командарма. Рядом с Дундичем уже не было Якова Паршина — его отпустили из армии по болезни. Не было и Сашка Сорокового — его унес сыпняк, от которого в те дни гибло больше людей, чем от вражеских пуль и клинков.

Дундич вынес Сашка с поля боя совсем ослабевшего, не думая о том, что та же тифозная вошь свалит и его. Это случилось на третий день после смерти Сорокового.

В Переездной на улице Олеко стало плохо. Шпитальный снял его с лошади и усадил возле одинокой вербы. Верхушка дерева была расколота снарядом, на коре ствола виднелись следы осколков.

— Що з тобою? — допытывался Шпитальный.

Дундич не ответил. Проведя рукой по дереву и как бы обращаясь к нему, сказал:

— Вот мой товарищ, на нем столько же ран, сколько и на мне.

— Пишлы в хату, — предложил Шпитальный и взял Дундича под руку.

— Что случилось? — воскликнула Мария, увидев в дверях едва державшегося на ногах Дундича.

— Устал…

Марийка удивилась: ей никогда не приходилось слышать от мужа жалоб на усталость.

— Не бережешь ты себя, Ваня, — сказала она с упреком. — Все думаешь о других, а о себе забываешь. Ел ли ты? Хочешь картошку в мундире?

Дундич не ответил. Лицо его было желтым, глаза слезились. Жена приложила руку к его лбу.

— Да у тебя температура! Надо доктора!

Ординарец побежал за врачом. Он осмотрел больного и определил — сыпной тиф.

Дундича увезли в госпиталь. Больше недели он лежал в забытьи. Очнулся и тихо позвал Марийку.

— Я здесь, Ваня, — ответила она. Все эти дни Марийка, находясь возле Дундича, не смыкала глаз, ухаживала за ним, как за ребенком.

Прошел кризис, и Дундичу стало лучше, но врач не разрешал ему много разговаривать. Он считал, что больному нужен полный покой.

— Покой? — сердился Дундич. — А я не привык к нему. Умирать в постели, да еще от тифозной вошки — такая смерть для меня обидна.

В госпитале было холодно. Иван Мелентьевич уговорил врача, чтобы тот выписал Дундича.

— Сами понимаете, у меня небольшой запас дров есть, и уголек имеется. Сыпняка мы не боимся, уже переболели.

А когда Марийку свалил тиф, Иван Мелентьевич и Елизавета Васильевна по очереди дежурили возле больных. Кормили их с ложечки.

Как-то днем, проснувшись, Дундич спросил у Ивана Мелентьевича:

— Не шумел ли я?

— Как сказать, — не шумел, кричал по-своему: «Момче, напред, на Ростов!»

— Ростов уже взяли?

— Пока еще нет, но скоро возьмут. Послушай лучше, какую песню люди сочинили! — Иван Мелентьевич подошел к Дундичу и торжественно прочел понравившиеся ему слова:

— Нахлынут без Дундича и без Мишки. А где он? Что с ним? Напоен ли он, накормлен?

— Не тревожься. За конем смотрят: он напоен, накормлен…

— Покажите мне его, — добивался Дундич.

— Показать бы показали, да он в двери не войдет.

— Тогда к окну подведите. Хочу на Мишку посмотреть.

Дундич настоял, чтобы Мишку подвели к окну. В открытую форточку он просунул руку и, улыбаясь, стал гладить любимца. Это продолжалось несколько минут.

— Когда поправишься, станет на ноги Мария, — уговаривал Иван Мелентьевич Дундича, закрывая форточку, — я вас обоих в Ростов отвезу. Если удастся — на своем паровозе, если нет — в теплушке. Так или иначе, в Ростове будем.

Иван Мелентьевич сдержал свое слово. В Ростове Дундича ждало радостное известие: 28 февраля 1920 года постановлением Революционного Военного совета Первой Конной армии он был награжден орденом Красного Знамени *.

В первых числах марта на Таганрогском проспекте выстроились красные конники. Их приветствовал член Реввоенсовета Кавказского фронта Серго Орджоникидзе. В руках Серго был список награжденных бойцов и командиров. Их было четверо: Голубовский, Дундич, Левда, Литвиненко.

По рядам разнеслась команда:

— Командира образцового кавдивизиона Дундича на середину!

Мишка вынес еще не окрепшего Дундича к тому месту, где стоял Серго Орджоникидзе.

— Орденом Красного Знамени, — сказал Орджоникидзе, — Советское правительство награждает всех граждан РСФСР, проявивших особую храбрость и мужество. Мне приятно вручить эту высокую награду интернациональному бойцу, проявившему героизм на полях гражданской войны. Носите ее, дорогой Дундич, как память благодарной революционной России.

Служу трудовому народу! — ответил Дундич.

— Хорошо служишь, — сказал Орджоникидзе, прикалывая к груди Дундича орден. — О твоих подвигах Москва знает, Ленин знает: Михаил Иванович Ильичу рассказал. В общем, приходи вечером в «Палас-отель», поговорим.

В «Палас-отеле» помещался штаб Кавказского фронта. Дундич застал Серго стоявшим у карты, которая занимала чуть ли не полстены. Она вся была усеяна красными флажками.

— Вот погляди, — сказал Серго, подводя Дундича к карте. — Скоро весь Северный Кавказ будет полностью очищен от белых. Деникин удрал в Крым, Мамонтова не успели подобрать корабли Антанты: в Новороссийске от сыпняка скончался. Шкуро добиваем. Теперь пришла очередь освобождать Закавказье.

— Выходит, войне конец?

— Увы, не выходит. Над Украиной собираются тучи. Пилсудский грозится на нее напасть. А раз грозится, значит, готовится. А раз готовится, значит, нападет. Впрочем, его готовят. Франция прислала в Польшу шестьсот офицеров — наставников, самолеты свои дает. Англия — танки, Америка — оружие.

— А народ, а польские коммунисты как к этому относятся?

— Они говорят, если пан Пилсудский нападет на Советскую Россию и Красная Армия даст ему отпор, она будет защищать не только русских. Она будет одновременно помогать польским пролетариям освобождаться от капиталистического ига.

Зашел адъютант и доложил, что Москва вызывает Орджоникидзе к прямому проводу. Серго извинился и, попрощавшись с Дундичем, направился в аппаратную.

Ночью по тревоге командарм Буденный поднял свои полки. От Майкопа через Ростов три дня проходили эскадроны. Три дня по мостовым цокали копыта, гремели колеса орудий, тачанок. Первая Конная шла походным порядком к западным границам.

Молодые конармейцы, слыхавшие о Дундиче, спрашивали старых бойцов:

— Где Красный Дундич? Что с ним?

Не все еще знали тогда, что за несколько дней до того, как Конармия начала свой тысячекилометровый героический переход, Дундич снова оказался на госпитальной койке.

Здесь он узнал о предательском нападении белой Польши на Советскую Украину, о занятии белополяками Киева и других украинских городов.

Олеко рвался на Украину, чтобы вместе с другими конармейцами дать отпор зарвавшимся шляхтичам, но рана заживала медленно.

В середине мая Дундич выписался из госпиталя, чтобы поехать на фронт. Он отвез жену на хутор к родным. В Колдаирове пробыл два дня, а на третий Марийка, по обычаю своих отцов, вывела с база коня и подвела его к Дундичу.

Он крепко обнял жену и медленно поехал в сторону железнодорожной станции, где его ждал вагон, следовавший к западным границам. Едва Мишка сделал несколько десятков шагов, как Дундич повернул голову. Не выдержав Марийкиного взгляда, он остановил коня.