Обреченные стать победителями (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 5

– Вы двое! Ты вытираешь полки, ты расставляешь. Начинайте со второго яруса.

Невольно я перевела взгляд на ведро с водой и мокрую ветошь, свисающую с края.

– Привычная работенка? – тихо промурлыкал Форстад.

– Свали за грань, – огрызнулась я.

Он стянул мантию, оставшись в черных брюках и таком же черном свитере, как-то по-особенному ладно облегающем широкие плечи. Сразу видно, что подлец не гнушался тренировками. Конечно на фоне здоровяка Бади, у которого крепкие мускулы при любом движении натягивали ткань опрятной рубашки, он выглядел бледновато, но по сравнению с низкорослым субтильным Ботаником – проклятие! – Флеммингом казался внушительным. Невольно я заметила, как замерли девчонки, когда придурок задрал рукава, открыв крепкие красивые предплечья. Тильда даже очки поправила. Видимо, чтобы получше разглядеть.

– Чего застыли? – рявкнул старшекурсник. – Хотите получить отработку за саботаж отработки?

Божечки, такое тоже бывает?! Я немедленно принялась расстегивать мантию, но потом передумала. Белая блузка не заслужила испытание архивной пылью, а ученическую форму все равно придется стирать. Пусть послужит хозяйственным халатом, простите меня академические боги, если вы существуете.

Учебники пристроила на видное место – водился за мной грешок забывать вещи везде, где ни попадя. Подхватив тяжелое ведро, я взяла штурмом крутые деревянные ступеньки. Правда, на последней ноша едва не перевесила. Вода выплеснулась на мантию, моментально прилипшую к ноге.

– Да что б тебя! – выругалась сквозь зубы.

В проход между стеллажами и деревянным ограждением я забралась едва не на карачках. Вообще после покорения, так сказать, лестничной вершины с тяжеленым ведром наперевес тянуло чуточку полежать на полу, но подняться и дотащить воду до нужного стеллажа все-таки пришлось.

Начать решила с верхних полок. На всякий случай проверила упоры на колесиках приставной лестницы, чтобы часом не откатиться, и с опаской начала подниматься, ощущая, как под ногами неприятно поскрипывают перекладины. Утвердившись на вершине, почти под потолочными балками, я тяжело вздохнула. В последний раз стеллажи мыли в то время, когда… Короче, никогда.

Только начала, так сказать, превращаться из рейнсверского игуанодона в человека путем уничтожения пыли, как лестница подо мной истерично закачалась. От страха забыв взвизгнуть, я вцепилась в полку обеими руками и с ненавистью глянула вниз. С кипой папок в руках, запрокинув голову, мне скалился белобрысый придурок, и я с трудом подавила позорное желание зажать широкий подол юбки между коленок. Надеюсь, он там не пялится.

– Поставишь? – спросил он, намекая на стопку.

– Прополощешь? – без колебаний я уронила на него грязную тряпку. К сожалению, в глумливую физиономию не попала – с меткостью у меня всегда имелись досадные проблемы, но ветошь живописно плюхнулась белобрысому придурку на плечо и так красиво повисла, просто загляденье!

– Ты бессмертная что ли? – рявкнул Илай и с брезгливостью повел плечом, сбрасывая тряпку.

– Тогда сам расставляй папки, – отозвалась я и слезла с верхотуры, стараясь не думать, какой замечательный вид открывался снизу. Попыталась протиснуться к ведру между Форстадом и ограждением, но он даже с места не сдвинулся.

– Ты статуя? – буркнула я.

– Свитер постираешь, – спокойно заявил он.

– Тогда ты, может, мою мантию постираешь? – парировала я.

Мы работали молча, стараясь по возможности друг друга не задевать. Во всех отношениях. И если угроза скандала решилась гробовым молчанием да натужным сопением (моим), то избегать случайных неловких прикосновений в узком пространстве оказалось чрезвычайно сложно. Клянусь, я показывала волшебство телесной гибкости, лишь бы случайно не столкнуться с напарником. Вдруг захочется двинуть локтем ему под ребра? Потом выслушивать замучаешься.

Но все хорошее быстро заканчивается. Мирный совместный труд, призванный пробудить в нас сознательность, особенно в белобрысом придурке, тоже.

Я выжимала тряпку, когда Форстад очередной раз спустился с лестницы. Грязные брызги случайно попали ему на штаны.

– Извини, – по привычке сказала я, напрочь забыв, с кем имею дело.

– Брюки тоже постираешь, – спокойно объявил он.

– Давай тогда уж и туфли почищу! – в сердцах я швырнула тряпку ему на чистенькую туфлю их формованной кожи. Грязная ветошь плюхнулась на обувку, поди, сделанную в лучшей сапожной мастерской столицы, с замечательным чмокающим звуком. Это стоило провернуть только ради того, чтобы увидеть, как белобрысого придурка перекосило.

Скрипнув зубами и пробормотав неразборчивое ругательство, он тряхнул ногой, пытаясь скинуть тряпку, но та дорогой обуви покидать не собиралась, прикипев к ней со всей невозможной страстью. Форстаду пришлось нагнуться. Клянусь, это была маленькая победа! Держа ветошь двумя пальцами и рассматривая меня немигающим злобным взглядом, он уронил ее обратно в ведро. Поднялся фонтан брызг. Я-то успела отскочить, только едва-едва испачкав краешек и без того изгвазданной мантии, а вот ему прилетело на туфлю, все еще остававшуюся чистой.

– Похоже, обувь тебе все-таки самому мыть, – немедленно прокомментировала я.

Он свалил обратно на нижний ярус, откуда доносился пронзительно громкий голос Тильды, а меня ждали средние полки. Честно говоря, даже думать не хотелось, насколько длинные хвосты и большие размеры у мышей, бегавшим по этим стеллажам до генеральной уборки. Стараясь перебороть брезгливость, я смахнула тряпкой мусор и немедленно услышала вопль:

– Да ты, демоны дери, издеваешься!

Прижимая кипу папок одной рукой, другой – Форстад пытался смахнуть с заметно растрепанной шевелюры грязь. Пожалуй, теперь моя душенька была спокойна. Он, конечно, выглядел почище меня после взрыва конспекта, но, по крайней мере, я точно знала, что именно налипло тогда на волосы.

– Клянусь, я случайно.

– Случайно?! – в ярости задрал он голову и ловко подставил колено, когда чужие дипломные работы едва не посыпались на пол.

– Значит, тебя мне тоже надо постирать? – съехидничала я.

– Эден! Твою… Просто слезь оттуда, – он запнулся, глубоко вздохнул, видимо, пытаясь сдержать поток брани, но злость победила:

– И дай мне наконец поставить эти треклятые папки!

Вернее, он сказал вовсе не «треклятые», а кое-что покрепче, по в приличном обществе адептки, облагороженные генеральной уборкой архивов, такие слова не произносят. Точно не в ученической мантии. Даже если она выглядит, как половая тряпка, а не сакральный наряд, в котором получаю академические знания.

– Божечки, зачем так орать? Можно просто попросить, – фальшиво охнула я и, спустившись, махнула рукой:

– Милости просим. Поклониться не надо?

Он смерил меня нарочито высокомерным взглядом, специально останавливаясь то на грязном пятне, украшавшем вымазанную одежду, то на кое-как завязанной лентой косе. Многозначительно изучил пыльные туфли и вдруг спросил:

– И что я хочу от провинциальной подавальщицы?

– Действительно, что может хотеть папенькин сынок с золотой ложкой во рту от подавальщицы, всю жизнь себя содержавшей, – протянула я, когда он уже начал подниматься к полке.

Форстад на мгновение замер и вдруг с такой яростью запихнул папки, что они посыпались на пол. Пришлось прижаться спиной к стеллажу, чтобы сверху не прихлопнуло чужой дипломной работой. И все равно прилетело. Острым углом по темечку, даже в глазах потемнело.

– Извини, – сверху бросил кретин. – Соскользнуло.

– Ты специально! – взвилась я, потирая ушибленное место.

– Руки совсем не слушаются, – ухмыльнулся он.

От злости я пнула лестницу. Та истерично затряслась, и сверху донесся сдавленный поток брани.

– Рехнулась?!

– Извини, нога соскользнула! Такая непослушная! – объявила я.

– Вы двое! – завопил снизу архивариус:

– Что у вас происходит?!

– Трудимся на благо империи! – отрапортовал Илай. Он ловко спрыгнул с лестницы, отряхнул руки, свитер и небрежно бросил: