Герой (СИ) - Ромова Елена Александровна - Страница 21

Кровь стучала у меня в висках, и от страха я не могла даже двинуться.

Мне открыл незнакомец, и от этого, от осознания собственного безумия, от безутешного горя и слез, которые хлынули из глаз, я была готова умереть сию же секунду.

Скинув ботинки, я шлепала босыми стопами по асфальту.

С берега веял бриз, свежий и приятный.

Небо все еще утопало в сером мареве, покуда с самого краю его пробивали робкие лучи осеннего солнца.

Перекинув через плечо сумку, я прошла мимо лодочного магазинчика. Отец установил новую витрину-дела идут неплохо.

Отсюда до дома рукой подать.

Мне хочется увидеть маму и Ива. Как-то раз я позвонила ей — это было в начале моего пути, когда меня только определили в квартиру с другими моделями — и мама попросила присылать ей снимки, чтобы она могла показать их своим подругам. И я часто представляла, как она говорит кому-то между делом: “А вы знаете, кто моя дочь? Нет? Ну, так взгляните, какая она у меня красавица!”

Родители приготовили для меня ужин, и вели себя так, будто я не их дочь, а какая-то знаменитость. А я усадила Ива на колени и без устали играла с ним. Он очень подрос и окреп за эти четыреста восемьдесят семь дней…

— Кесс, — только и сказала мне мама, когда мы остались на кухне, чтобы убрать посуду, — почему ты не сказала никому? Хочешь я позвоню этой… как ее?..

— Эмжи?

— Да. Этой Эмжи и поговорю с ней?

И я даже представила это: “И вовсе моя девочка не наркоманка! Она просто сумасшедшая, и у нее изредка бывают припадки! Немедленно возьмите ее обратно!”

— Полли ведет твою страничку с фотографиями, — сказала мама, — Ты там такая необычная… Я так горжусь тобой, дочка. И… спасибо за деньги, Кесс.

Я не была транжирой, да и на что мне тратиться? Почти все, что я получала, уходило на аренду жилья и переводы в Эмей, моей семье.

И снова я была здесь… как будто, ничего не менялось в моей жизни, кроме декораций.

Ноги сами привели меня в студию Кэтрин.

В моей эмейской истории не стояло точки, и это тревожило. Мне хотелось начать с чистого листа. Для меня это не так сложно: придумать иное начало, сказать себе, что ничего “до” не существовало.

Я не умела ничего, кроме как обслуживать клиентов в местной закусочной или стоять на кассе в лодочном магазине.

И вот теперь я стою напротив кирпичного здания, промокшая до нитки, потому что меня застал теплый осенний дождь. Внутри нарастает напряжение. Колени дрожат.

Я иду к Кэтрин с таким же чувством, с каким восходят на костер. И мне страшно, что она не упомянет Тайлера, будто его и нет. А может его, и правда, нет?

Пока Кэт сообщали обо мне, я сидела в светлом холле, поглядывая на фотографии вокруг. Мне пришлось прождать больше двадцати минут, потому что Кэт была на съемке, и за это время я поднялась и прогулялась по залу. Кэтрин собрала здесь лучшие фото: я никогда не видела таких работ, полных драматизма, игры света и полутонов. Эти фотографии говорили со мной на одном языке: языке взглядов, жестов, на языке композиции. И каждая модель была просто частью композиции, частью истории, которую хотел рассказать фотограф. Сотни мини-историй, в которых боль и разочарование, в которых любовь и тихая радость. Каждый миг пропитан эмоцией. Они кричат: “Расскажи, Кесс!”

Расскажи о себе всему миру, Кессиди Белис!

И в этот момент — когда внутри все кричит от боли — позади раздаются шаги. Я медленно оборачиваюсь, видя совершенно растерянное лицо Кэтрин. Она не верит, что видит именно меня, поэтому замирает, приоткрыв губы, будто вот-вот скажет: “Кесс, боже, это действительно ты?”

Читай на Книгоед. нет

Я решаюсь первая:

— Привет, Кэт… я тут… была поблизости, вот решила заскочить на пару минут. Эм… как дела?

Все это выглядит натужно и странно, учитывая то, как мы расстались.

Кэтрин все еще не может придти в себя. Она разглядывает меня с ног до головы, а затем кричит одному из своих помощников:

— Принесите халат и полотенце! — а потом снова смотрит на меня: — Кесс, ты вся промокла… может, кофе?

— Я… — мне не хочется утруждать ее. — Спасибо, но я всего на секунду. Кхм, — кашляю в кулак. — Отличные фото, — и показываю куда-то себе за спину. — Я таких в жизни не видела, а я насмотрелось всякого…

Кэтрин ничуть не изменилась за полтора года: все такая же хрупкая женственная блондинка. На ее губах замерла болезненная улыбка. Она подошла ко мне, разглядывая фотографии.

— Да, они чудесны, — произнесла хрипло. — В этих работах весь мир. Жаль, что не я была их автором. Это фотографии Тайлера…

Что-то ощутимо дернулось внутри меня. Едва устояв на месте, я зажмурилась.

— … красиво, правда? — тихо говорила Кэт. — Он сделал эти снимки больше десяти лет назад, еще до того, как погиб Стен. Мы с Тайлером вместе грезили о собственной студии, купили ее на свои деньги… едва не прогорели. Он был отличным фотографом.

Мне хотелось спросить о многом, но голос дрожал.

— Он перестал снимать в один миг, — между тем, продолжила Кэт. — Просто выгорел, потерял интерес. Так бывает. Я не смогла ничего сделать и потеряла его… Господи, Кесс, а ведь я старалась. Я сделала все, что могла. Я… — и она замолкла, закусив губу.

— Что ж… — еще никогда до этого, мне не приходилось так тщательно подбирать слова. — Мне пора, наверно…

— Кесс, — и Кэтрин улыбнулась мне. — Ты не против, если я тебя сфотографирую?

— Меня? — и зачем ей это понадобилось?

Впрочем, мне хотелось хоть как-то утешить Кэт, раз уж я — тень из ее прошлого — явилась и снова разбередила рану у нее на сердце.

Впервые я снималась, как Кессиди Белис. Не изображая из себя никого другого. В мокром объемном свитере, который сполз с плеча, с потекшей тушью — такая, какая есть. Кэт не подпустила ко мне визажиста, усадила на пол перед объективом камеры и попросила быть собой.

Быть собой! Ну надо же…

Кэтрин вошла в азарт, заражая и меня, заставляя показать такую Кесс, какую никто не видел.

История в каждом снимке.

Прощаясь, Кэтрин крепко обняла меня, по-матерински поправила волосы.

— Ты больше, чем модель, Кесс, — сказала она, глядя мне в глаза, — ты личность.

Шутит она или серьезно?

Я вернулась в Эмей вечером. Погуляла по пляжу, постояла на берегу, раскинув руки, чувствуя себя птицей, которая не может взлететь. Слушая шум прибоя, я угадывала в нем голос Мейси: “Живи, Кесс! Живи вместо меня!”

Я все еще глотала таблетки от эпилепсии и была той самой сумасшедшей Белис, но в другой версии… улучшенной, что ли.

Заскочив в магазин к отцу, я застала его с покупателем в зале и спокойно прошла за кассу, села, закинув ноги на низкий столик. Как в старые добрые времена. Втянула запах резины и масла — ох, это запах “Магазина моторных лодок Белиса”! До слез пробирает.

— Кесс, я помогу господину Коллинзу отвезти его лодку, — крикнул отец. — Ты справишься?

— Так точно! — отрапортовала я, поднимаясь и вытягиваясь по струнке.

Проводив отца, я медленно бродила по залу, заложив руки в карманы.

Мне нравился наш магазин, но одно я любила больше: ходить по подиуму.

Мой первый выход я запомнила на всю жизнь. На смертном одре я буду думать только о том, как вышла на подиум в великолепном летнем платье, двигаясь под ритмичную музыку, наполняясь ею, повинуясь ей. Вспышки камер, тихий ропот голосов, внимательные взгляды и стук собственного сердца — меня переполнял трепет!

Я встала на цыпочки и, закрыв глаза, прошагала до кассы и обратно, будто на модном показе. Нужно выгодно показать наряд — руку на талию, покрутись, Кесс!

А потом овации — все для меня…

Я медленно распахнула глаза, видя по-прежнему лодочный магазин и…

Была бы я послабее сердцем, меня ждал бы удар.

Кровь бросилась к щекам, пульс участился и перед глазами расползлись разноцветные круги.

Я остановилась посреди зала, словно зачарованная, не веря собственным глазам — Тайлер Шоу каким-то чудесным образом проник в мою реальность. Стоит себе у кассы, опираясь о прилавок локтем и любуется мной. И этот мужчина, как и прежде, потрясающе красив. И я даже не злюсь на него.