О тех, кто не слушает добрых советов (СИ) - "Чемерица" - Страница 171
- Предыдущая
- 171/349
- Следующая
– Хочешь поговорить с Королем в лохмотьях? – Боркул отступил назад и скрестил ручищи на груди. – Ладно. Но заплати за доступ к телу.
Имперка вспыхнула от злости.
– И чего же ты хочешь? Предупреждаю, я свои анатомические отверстия в аренду не сдаю. Если уж ты настаиваешь, то учти, потом я обязательно тебя прикончу. Или вырежу твои яйца. Я это смогу, даже не сомневайся, пусть даже это будет последнее, что я сделаю в жизни!
– Жалко. – Боркул поскреб грязную шею. – Ладно, можешь по-другому заплатить. Я вот хочу заточку... Не то чтобы она мне так уж нужна, но пригодится, если вдруг кого-то надо будет... подточить.
Он заржал. Имперка медленно попятилась и уточнила:
– Значит, я приношу тебе заточку, а ты пускаешь меня к Маданаху, все верно?
– Угу.
Банри угрюмо вернулась к костру. Заточки делал только Грисвар, а он свою цену уже назначил. Женщина поразмыслила немного, отмела мыслишку о том, чтобы уступить «ухаживаниям» норда, и отправилась на его поиски. Грисвар сидел в своем забое и отдыхал после праведных трудов. Его напарник, Одван, разбирал щебень, выискивая куски серебряной руды.
– Мне нужна заточка, – уведомила Банри. Снова.
– Могу достать, – немедленно отозвался Грисвар. – Мои расценки ты знаешь...
– Не пойдет. Вернее, если уж так хочется, давай, но потом, позже, я подкараулю тебя спящим и прикончу. Обещаю. Я это сказала Боркулу, теперь говорю и тебе. Так что если хочешь получить услугу, может, придумаешь, что-нибудь другое? Ради твоего же блага.
Норд слегка напрягся.
– Ладно, – сказал он. – Давай тогда так: у Дуаха есть бутылка скумы. Из чистейшего лунного сахара. Я как о ней подумаю – аж руки трясутся...
Скрипя зубами, Банри отправилась на поиски Дуаха под насмешливым взглядом Боркула и любопытствующим – Урацена. Имперке казалось, что они наблюдают за ней, будто за крысой в лабиринте. После долгого блуждания по холодным тоннелям и особенно после того, как ее опять попытались облапать, мысль о том, чтобы по-быстрому перепихнуться с Грисваром в каком-нибудь темном закоулке пещеры, а затем забыть об этом, не казалась такой уж отвратительной. Расспросив нескольких каторжников, имперка все же отыскала нужного человека, правда, на контакт он не шел.
– Ты Дуах? – спросила она заключенного, без устали размахивающего киркой.
– Нечего тут болтать, – огрызнулся тот, – а то другие на нас озираются.
– Говорят, у тебя есть скума...
Дуах опустил кирку и свирепо повернулся к женщине:
– Еще раз на меня глянешь, я тебя порешу. Это моя скума.
– Мне нужно хоть немного, – взмолилась Банри. – Очень.
Она ни на что не надеялась, но Дуах вдруг сменил гнев на милость:
– Что, уже ломка началась? Ладно. – Он пошарил в складках своей драной рубахи и достал крошечную бутылочку, – бери. Да хранят тебя старые боги.
Банри схватила флакончик и унеслась, забыв даже поблагодарить. Когда Грисвар увидел заветную бутылочку, то расплылся в счастливой улыбке, похоже, у него и в самом деле были проблемы. Выпалив «Я щас», норд скрылся в темноте тоннеля. Имперка осталась наедине с Одваном. Грисвар все не появлялся, чтобы нарушить давящую тишину, Банри кашлянула и спросила:
– Давно ты тут? В Сидне?
– Года два, пожалуй, – сообщил Одван после секундного раздумья.
– Тоже был Изгоем?
– На воле не был, но теперь я один из них. Так легче.
– За что тебя?
– Стража говорит, я кого-то убил. Я просто отсыпался после попойки в теткином доме, но меня все равно арестовали. Прямо из кровати вытащили. Я даже не знаю, кого убили-то.
Одван умолк. Вернулся довольный Грисвар с маленьким тонким предметом в руке.
– Вот твоя заточка, – заискивающим голосом объявил он, протягивая самодельный стилет Банри. – Обещай, что мне не нужно ее бояться, ладно?
Имперка молча удалилась. Давать, возможно, невыполнимых обещаний она не собиралась. Боркул маячил на своем месте. Получив заточку, он повертел ее в ручищах и заткнул за пояс штанов.
– Ладно, заходи, – проговорил он и открыл дверь. – Но чтоб без глупостей. Маданах умнее, чем ты думаешь.
По сравнению с другими узниками Маданах и правда жил по-королевски. У него была настоящая кровать, покрытая настоящим меховым одеялом (это в то время как остальные узники спали на голом полу пещеры, положив кирку под голову), стол со стулом и бочки, как поняла Банри по запаху, со съестным. На одной из бочек возлежала початая головка козьего сыра, аромат от нее исходил такой, что имперка едва слюной не захлебнулась. Сам Король в лохмотьях – седой мужчина с роскошными висячими усами – восседал за столом и что-то быстро строчил на листке бумаги, едва успевая обмакивать перо в чернила. При виде гостьи он поставил перо в чернильницу, повернулся к вошедшей женщине и осмотрел ее с ног до головы, не вставая с места.
– Так-так. Вы только посмотрите, – протянул он. – Норды превратили тебя в животное. Заперли дикого зверя в клетке и оставили сходить с ума. Ну что, зверь, что ты хочешь от такого же зверя? Узнать правду об Изгоях? Отомстить тем, кто хотел тебя убить?
– Для начала я хочу выбраться отсюда, – мрачно отозвалась Готтлсфонт. – А потом выпустить кишки Тонару.
При упоминании Серебряной Крови глаза Маданаха вспыхнули как уголья.
– Придется встать в очередь... Банрион.
Банри вздрогнула.
– Меня не так зовут.
– Ну конечно же, – фыркнул Маданах. – Ты Банри. Эх, Банри, Банри, где ж твой Ри?
Он расхохотался. Имперка разозлилась.
– Я сюда пришла не для того, чтоб ты над моим именем потешался! – прошипела она.
– Да, да, прости, – Изгой отсмеялся и поднялся на ноги.
Роста он был не особо высокого, но выглядел весьма представительно, не в пример хмырю-Тонару. Харизмой Маданах обладал впечатляющей, что и говорить, Банри пришлось напомнить себе, что это его люди убивают народ на дорогах Предела, и, частью, из-за него она оказалась в Сидне. Низложенный король Предела, меж тем, подошел к имперке, обхватил ее голову мозолистыми ладонями – Банри пришлось приложить усилия, чтобы не начать вырываться – и повернул лицо женщины к свету.
– Откуда ты родом?
– Из Сиродила. С юго-запада.
– Так почему же имя твое родом из нашего языка? – медленно проговорил Изгой.
Этим вопросом имперка и сама задавалась не раз с тех самых пор, как ей объяснили значение слова «Банрион». Случилось это уже после того, как она поселилась в Скинграде и несколько лет не была в родном приорате. Когда она решилась навестить своих воспитательниц в Готтлсфонте, оказалось, что монахини, когда-то принесшей ее в монастырь уже поименованной, теперь нет в живых, и тайну происхождения и самой Банри, и ее имени старушенция унесла с собой в могилу.
– Вообще-то похожа на нашу, – заметил Маданах, налюбовавшись, и отпустил гостью. – Маленькая, но бойкая, хоть и уши острые. Ладно, я буду звать тебя Риган.
Он уселся на свой стул, жестом пригласив Банри устроиться на кровати.
– Я хочу вернуть свободу, – напомнила женщина. – Не может быть, чтоб ты за двадцать лет отсидки ничего не придумал по этому поводу.
– Свободу тебе подавай? Ну конечно. – Изгой взял листок бумаги со стола, прочел написанное и изодрал страницу в клочки. – Но даже если ты сможешь сбежать из Сидны, твое имя все равно будет запятнано кровью. Ты теперь там же, где и все мы, понимаешь? В рабстве. В рабстве под пятой нордов. Если ты это поймешь... тогда, быть может, я смогу помочь тебе.
– Понять? Что именно?
– Нас.
– Допустим, кое-что я понимаю. Или есть еще что-то?
Маданах прищурился.
– В шахтах есть один человек по имени Брейг. Дольше него тут пробыл только я сам. Скажи ему, что ты от меня. И спроси, за что он сюда попал. Я хочу показать тебе, как чудовищна несправедливость, что царит в Маркарте.
Банри неуверенно посмотрела на него.
– Иди, иди, – нетерпеливо проговорил Король в лохмотьях. – Да, можешь спокойно передвигаться по Сидне, никто тебя не тронет больше.
- Предыдущая
- 171/349
- Следующая