Экспроприатор (СИ) - Лимова Александра - Страница 14

— Да, хозяин, блядь. — С оскалом.

Время замерло. Воздух стал настолько густым от ярости, что просто не проходил в легкие. От его и моей ярости. С трудом сглотнув, я осипшим от злости шепотом дополнила основное и самое важное:

— Ударишь меня сейчас, или еще хоть один раз за горло схватишь, или сдавишь до малейшего синяка или боли, или хоть что мне сейчас сделаешь, и я тебя кипятком оболью, когда спать будешь. Случайно оболью маслом и подожгу когда жрать будешь. Хоть что-то мне сделай, мразь. Хоть что-то. Я не стану говорить, что не буду перед тобой пресмыкаться, я на тебя работаю, положение меня обязывает. Но если ты мне сейчас хоть что-нибудь сделаешь, ты за это заплатишь, здоровьем матери клянусь.

Он молчал. Смотрел на меня тяжелейшим и таким обжигающим взглядом, что меня вжимало в стену. Но смотрела на него так же. Не моргая.

Его протяжный выдох сквозь стиснутые зубы и верхняя губа едва заметно дернулась в подавленном оскале. Его горячее дыхание обожгло мне кожу лица, и я почувствовала, как мелкая дрожь тронула кончики похолодевших пальцев. Кожу пропитало адреналином настолько, что она зудела. Он медленно, плавно склонил голову чуть набок. Медленно и плавно протянул руку и коснулся моего предплечья. Медленно и плавно сжал его ровно до названной мной грани — немного сильнее и мне станет больно.

— Если я тебе сейчас сломаю вот эту руку с угловым смещением. — Едва слышно произнес он, переводя взгляд на мое второе предплечье и точно так же, медленно и плавно сжал его, — а вот эту с боковым, то ты меня вряд ли обольешь хоть чем-то.

— Ты это делал? — сглотнув, выдохнула я. Уже зная ответ. Уже его понимая, но задавая этот вопрос совсем для другого.

Он, не переводя на меня взгляда, едва заметно кивнул. Разумеется. Он ведь даже руки по особому поставил. Он знает, о чем говорит.

— Ломай. — Со страхом. С ужасом. С отчаянием. — Только одновременно. — С решимостью, почти на границе безумства. Да нет, не почти. Уже за ней. — Я не любитель терпеть боль.

— И как же я заплачу тогда? — почти неслышно и рассыпалось в горячую тишину.

— Да хуй его знает! — Сбито выдохнула я, чувствуя, как по щекам сбежали слезы. — Я придумаю.

— Дура, Межекова. — Зло бросил он, резко отдернул руки и так же резко отошел на шаг. — Ты действительно мне верила, что я тебе руки сломаю и все равно вперед перла. Ты совсем дура.

Как будто край пропасти внезапно отодвинулся. У меня все тело онемело. В ногах слабость. Качнуло вперед и я, чтобы не упасть, оперлась одной рукой о стену, второй о дрожащее колено, выдыхая так быстро и тяжело, будто только что марафон преодолела. Еще не в силах в это поверить. Что закончилось. Что он мне ничего не сделал.

— А ты бы не сломал? — голос дрожащий. Как и все остальное. Прикрыла глаза, пытаясь унять дыхание и чувствуя, что удары сердца были настолько быстры, что просто слились и сотрясали все в груди.

— Нет. — Его задумчивый голос. — Теперь точно нет. У нас с тобой появились проблемы, Полин.

— Ждешь чтобы спросила, какие? У тебя одна проблема, Казаков, тебе лечиться надо. Изолировать тебя нахуй. Мразь. Не подходи ко мне. Не подходи. Никогда.

«Мне нужно с вами поговорить». — Я еще раз перечитала свое сообщение и отправила на номер, по которому со мной связывался Ерохин.

Ответа не было довольно долго. Я нервничала. Сидела на широкой постели в том же доме на исходе третьего дня и нервничала.

Казаков ко мне не подходил. Вообще делал вид, что меня не существует. Я поселилась на третьем этаже в самой дальней комнате. Почти не выходила из нее. Только чтобы взять немного еды и бутылку воды. У них все три дня шла фееста, с громкой музыкой, с веселым пьянством, с салютами, что превосходили те, которые на день города пускают. Со смехом и шумом почти до рассвета. Уроды.

На ночь, или когда уходила в ванную, смежную с комнатой, подпирала стулом дверь. В принципе, делать это было бессмысленно — меня не существовало для Казакова. Значит и для его людей.

Только вот почему-то не покидало перманентное такое ощущение, что меня пока не трогают.

Телефон в руках оповестил об ответном сообщении. Я открыла его и у меня упало сердце.

«Полина Викторовна, я без лести сообщаю, что я вами очень доволен. Вчера наш общий знакомый проявил к вам, так скажем, глубокий интерес. Вам волноваться не о чем — удовлетворение этого интереса я взял на себя. Из этого я делаю два вывода. Во-первых, вы работаете очень эффективно, советую продолжать в том же духе. Второй мой вывод, а скорее рекомендация: не контактировать со мной в ближайшее время, причина — вчерашнее событие. Через две недели я выберу момент, и мы с вами встретимся. Хотелось бы видеть первые результаты. Успехов».

Змея подколодная. Доволен он. Мне эта мразь руки хотела сломать, а ты доволен. Еще и распинается как. Нет, чтобы проще написать:

«Межекова, ты красава. У этого больного явно к тебе интерес — тебя пробивают, но ты там не очкуй, я тылы прикрыл. И давай не отсвечивай со мной пока, а то тебе трындец если все вскроется. Через две недели я тебя выцеплю, расскажешь чо почем. Гуд лак».

Прекрасно. Лучше не бывает.

Через час мне из-за двери мне сказали собираться. Голос был незнаком. Конечно, не царское это дело самому ходить. И слава богу.

Я села в машину с необычайно тихой Мариной и Русланом. Выглядел он просто ужасно.

— Ты как? — тихо спросила я, когда кортеж тронулся.

— Все нормально. Ты?

Я понимала, о чем он спрашивал. И промолчала. Но ответ он тоже понял. Тяжело вздохнув, бросил соболезнующий взгляд на меня через зеркало заднего вида.

Когда вернулась домой, поехала к маме. Грустная Светка вызывала одно временно желание истерично рассмеяться и с силой ее ударить. Но она была не виновата. Она просто тупая. Я сама ввязалась, меня не заставляли.

Вернувшись в свою съемную квартиру я напилась в дрова. Думала пореветь, но что-то не вышло. Поржала. Надрывно так, с всхлипами и скулежом и вскрыла еще бутылку. Видимо, крыша у меня все-таки уехала.

Рабочий день начался чудесно. С того, что налоговая прислала встречку по Казаковской левой компании. Им нужны были доки. Спасский по телефону сказал, что они с печатями у Казакова и звонить ему. Ага, счаз. Я нервно попросила его самого ему набрать. Мне показалось, что тяжело вздохнувший Спасский пробормотал что-то вроде: «вот и влилась в коллектив», но я не была уверена.

Через час мне набрал Казаков и сказал спуститься, что ждет у входа и ему лень подниматься. Типа тебе надо ты и иди, у царя настроения нет задницей шевелить.

Сука, вот как у него получается одновременно и пугать и злить.

Я торопливо выбежала из кабинета. Вчера был дождь, за ночь температура резко упала и вылетев из дверей и оскользнулась на тонкой корке льда и эпично впечаталась в прохожего несущего внушительное зеркало в массивной раме.

Он его выронил и оно разбилось. Семь лет несчастий, мамочки.

Я рефлекторно отступила, взгляд натолкнулся на черный Порше припаркованный в трех метрах левее, где у капота стоял Казаков и курил, глядя в телефон. Даже глаз не поднял.

Мужик начал орать, что я кривоногая, что он из службы доставки и у него теперь проблемы. Я сначала молча слушала, потому что действительно вина была моя, ждала когда он прервется, чтобы предложить ему деньги. Он назвал такую сумму, что у меня глаза на лоб полезли, потому что это зеркало явно того не стоило, попыталась мирно снизить до приемлемого варианта. Но этот козел перешел на личности, чем вызвал у меня озверение.

Я только открыла рот, гневно глядя ему в глаза, как за его спиной прозвучал ровный, холодный приказ:

— Съебался.

Я застыла, глядя в спокойное лицо Влада, остановившегося в метре от оборачивающегося к нему мужика.

— Ты че так разговариваешь, блять? — с угрозой спросил он. Явно храбрясь. Потому что вот даже мне жутко стало.

— Портак прикрывай, опущенный, когда так базар ведешь. Я бы прописал, но с меня спросить могут. Съебался. Три секунды. — Негромко ответил он, внимательно глядя в лицо мужика и медленно склоняя голову чуть на бок.