На единорогах не пашут (СИ) - Ледащёв Александр - Страница 5

— Государь майората Вейа, герцог Дорога, повторяет свои слова — я не оставлю этот дом без боя. Это мой дом и моя земля.

Гёрте отвешивает неглубокий поклон, ты отвечаешь тем же, скрип двери — темнота и вы с Шингхо стоите в небольшом зале, освещенного закатным Солнцем.

— Вот теперь ты и впрямь все сказал — негромко и как-то равнодушно говорит Шингхо. Теперь перережут всех. Нет выхода, — и в его голосе нет укора.

— Что я могу сделать? — повторил ты во второй раз. — Что мог бы сделать простой пришелец из-за Кромки, каким я был не так давно? Уйти? Сдаться? Спасти людей, нежитей и незнатей, зависящих от него? Да, он — он — мог это сделать. Но что могу сделать я, повелитель майората Вейа, герцог Дорога? Мы будем драться, — ненужно подытожил ты, тем самым обрекая на смерть сотни людей и нелюдей.

Впрочем, другого ответа они бы мне никогда не простили.

… В оружейной меня снаряжал Одноносый Грут. Никому другому он бы этого не доверил, да кроме того, именно Одноносый Грут был здесь моим пестуном в деле владения мечом, луком, верховой езде… Да, странноватое прозвище, спору нет. И воины мои отнюдь не могли похвалиться множеством носов. Просто когда-то, в юности, в лицо Грута влетел шар моргенштерна, шипом сорвал кожу ровно от середины переносицы и оторвал одну ноздрю, проломил лицевые кости и, собственно, сделал сам нос в два раза тоньше — так туго натянулась, затягивая рану, от места где была оторвана, к щеке, кожа. В результате нос Грута был совершенно обыкновенным прямым носом справа, и лишь синеватая пленка, почти под прямым углом натянутая от середины носа к щеке, была у него слева. «Синеносый» стоил кому-то выбитых яблоком на рукояти меча зубов, и прижилось «Одноносый». Молчаливый, невысокий, худой, малозаметный и очень проворный, Грут — предмет зависти многих местных князей и баронов. Знаток всех здешних видов ведения боя, недурной стратег, ревностный служака и виртуоз во владении множеством видов холодного оружия. Остальными он владел просто мастерски. О его верности говорить не приходится — в майорате Вейа не было неверных, тем более, придворных такой степени доверия, тем более, уже очень далеко не в первом поколении, тем более, что так оно и должно было быть, так и никак иначе, и так оно и было.

Он появился возле меня, когда мы с Шингхо только вышли с собрания нежитей и тихо сказал: «Собираться, государь». И мы — все трое — пошли снаряжаться, точнее, снаряжать меня. Шингхо снаряжаться было не надо, а что до Грута — он был уже готов. Тяжелая темная дверь оружейной бесшумно открылась, и свет факела, который нес Одноносый, сплясал на поверхности кольчуг, броней, шлемов и прочего холодного, благородного металла, кружащего голову как своим видом и блеском, так и запахом. На боковых стенах висело оружие, которым сражались герцоги Вейа, а на фронтальной стене висел одинокий родовой меч, не замечающий своего одиночества, как и любой Вейа. Как и я. Другие мечи, ничуть, возможно, не менее славные, секиры, наводившие на мысль о рассеченных до паха супротивниках, боевые бичи, говорящие свистяще и надменно, круглые, шипастые, самовлюбленные колючие яблоки моргенштернов, похожие на последнюю точку в послании от короля, стройные древки копий, и изогнутые чуть ли не в обратную сторону луки без тетивы, наводившие на мысль о своей неотвратимости, арбалеты, ненавязчиво демонстрирующие сокрытую в них ужасающую мощь, кинжалы, смирившиеся лишь внешне со своими вторыми ролями, стилеты, гордо молчащие, словно закутанные в глухие плащи убийцы благородной крови, засапожники — последняя опора в драке, отчаянные, лихие клевцы и чеканы, гордые и молчаливые булавы все же создавали мысль о единстве своих рядов, о некой, связующей их общности. А Меч майората Вейа нет. Он был сам по себе. Ни высокомерием — хотя и им, не горделивостью — хотя и ей, не самоуверенностью — хотя и ей тоже! — в первую очередь веяло от этого клинка по имени «Крыло полуночи». Нет. А леденящей любого не-Вейа мыслью о самодостаточности, одиночестве, давно осознавшем самое себя и принявшем самое себя, гордым соратничеством с равными, надменностью многовекового рода Вейа, неистовой жестокостью, безжалостностью совершенной. Чары чарами, а мысль взять «Крыло полуночи» в руки ясно говорила о безумии того, кому пришла и причем ему же первому. Если он не был Вейа. А я Вейа. На моей шее сухо поблескивала тяжелая цепь государя из рода Вейа, повелителя по прозвищу «Дорога». Полуторник, «меч левой руки», по длине и по форме рукояти — классический меч западных воинов. Чинкуэда по форме клинка — у своей изогнутой полумесяцем, уже взятой у чинкуэды, крестовины шириною чуть больше половины пяди, сужающегося дальше по длине своего тела и сходящего на иглу у кончика клинка — если только бывают чинкуэды такой длины, в чем я лично сомневаюсь — им можно и колоть и рубить. Рукоять, оплетенная шероховатой кожей, — узкими, толстыми ремешками сложнейшей вязки, крестовина украшена гербом рода Вейа, тускло поблескивающее, заточенное до бритвенной остроты, лезвие — вот он, меч моего рода — «Крыло полуночи». Учился я с его точным — почти — подобием. Кто бы из Грутов позволил бы кому-то из Вейа учиться с «Крылом» и кого бы, кроме — своего каждый — Грута, они послушались! Я часто заходил в свою оружейную комнату, но со стены снимал «Крыло полуночи» очень редко. Сейчас я присмотрелся к лезвию — излишне придирчиво — и заметил по всей длине клинка, даже на режущей кромке, несколько более темных, чем тускло блистающий меч, пятнышек, словно бы вкраплений. Провел внешней стороной указательного пальца по лезвию в одном из таких мест — ничего… Покосился на Грута и перевел взгляд на меч. «Что это?» — немой вопрос, не ставший укором, так как мысль о небрежении Грута, которая привела бы клинки оружейной к порче, пришла бы мне в последнюю очередь.

— Это, государь, серебро. Самородное серебро. «Крыло полуночи», государь, не выкованный, а взятый меч, — объяснил, ничего не скажешь. Должно быть понятно все, а непонятно ничего. Откуда в металле клинка серебро?! Зачем? У кого «взят» меч?

— Можешь заменить «взятый» на «явленный», или «данный» меч, Дорога — сказал Шингхо, заметив мое недоумение. Заметил его и Грут, но, само собою, промолчал. — То есть, его не ковали мастера в известном тебе понимании этого слова. Его сделали, создали, явили этому миру, взяли для этого мира, другие мастера. Колдуны, — закончил Шингхо. — А серебро там ничуть не ухудшает меч. Вкупе же с наложенными на меч чарами оно способно убить даже старшего оборотня — режущая кромка не становится тупее от нескольких крупиц серебра и позволяет клинку войти в плоть нежитя.

«Крыло полуночи» бесшумно лег в ножны, чуть слышно щелкнув у устья окованных ножен.

— Броня, государь, — тихо произнес Грут Одноносый, поведя рукой в сторону сундуков и делая к ним шаг. Формальная вежливость — на крышке одного из сундуков уже лежала броня, очищенная Грутом от масла, у сундука же стояли окованные по носкам и каблукам и покрытые полосами железа по всей длине голенища боевые сапоги, а на краю сундука стоял шлем. Было ясно, что мне предстоит одеть, но Грут ни на миг не позволил бы себе никакого — видимого — подавления моей герцогской воли. Если он переживет меня, то на похоронах, я уверен, негромко скажет — ссутулившийся, седой, с начавшей трястись головой, но все еще гордый своей службой Вейа и своей незаменимостью: «Гроб, государь», — если таковой у меня вообще будет. «Броня, государь!» — и на меня был надет поддоспешный кожух, толстый и очень плотный, на голову — толстый, войлочный, обшитый кожей подшлемник и лишь затем сама броня — убаюкивающе — приятно тяжелая, темно-фиолетовая, почти черная кольчуга, с вытравленной на груди красным золотом разъяренной совою. Длиной она пришлась аккурат на палец выше коленей, почти накрывая уже надетые Грутом боевые сапоги. К рукавам кольчуги — от концов рукава до подмышек — притачаны кожаные ремешки, бахромой свисающие вниз. У манжет кольчуги они короче, к бокам — длиннее. Бахрома? Скорее, перья — сами звенья кольчуги сделаны в виде набегающих друг на друга совиных перьев, разница в том, что здесь они все одинаковые по длине, в отличие от перьев ночного хищника, и выглядят заметно толще того, как выглядят живые перья на сове. Форма же каждого «пера» почти идеальна и на каждом вытравлены мельчайшие рубчики, срисовывающие узор совиного пера. На груди, животе, на боках и спине звенья кольчуги ощутимо толще остальных. На плечах напротив — тоньше. Туда ляжет кольчужная брамица и, кроме того с плеч спускается некой пелериной темно-фиолетового же окраса кожаный плащ, в развернутом виде доходящий до пят, а в том, в каком он сейчас — до лопаток. Так что звенья на плечах кольчуги облегчены неспроста — на них ляжет сложенная втрое кожа и уже упомянутая брамица. К чему делать кольчугу для узких плеч Вейа еще тяжелее?