Любовь и прочие "радости" (СИ) - Резник Юлия - Страница 38

— Почему? — удивилась Ольга. — Они же будут пустовать. А Ник будет и за коммунальные платить, и…

— Нет! Это не обсуждается.

— Ладно, как хочешь… Мы найдем квартиру неподалеку. Сейчас это не проблема.

— Вот как поженятся — так и ищи…

— Сказал тот, кто жениться, похоже, не собирается, — вошел в кухню Ник и, как ни в чем не бывало, открыл холодильник.

— Я женюсь на твоей матери! — возмутился Тихон.

— Серьезно? Наверное, она поэтому надела свой свадебный наряд к нам на выпускной. Потому что свадьба близко! — бил сарказмом обиженный парень.

Ольга вспыхнула. Гдальский метнул в нее взгляд, да так и замер. Растерянный. А Ник, между тем, отхлебнул прямо из бутылки кефир и продолжил:

— Мне, Тихон Сергеич, ваши хоромы и даром не упали. А ты, мам, прежде чем такое предлагать, со мною бы посоветовалась.

— Ты прав, милый… Извини. Это было ошибкой. Я… знаете, я… пойду… устала что-то… полежу.

Ольга дошла до своей комнаты и замерла, оглядываясь по сторонам. Зачем она сюда пошла? Что хотела? Она устало растерла лицо, слыша за спиной неровный шаг Гдальского. Господи, только бы не очередное выяснение отношений. Только бы не это… Как же она устала от всего этого дерьма! Как же она устала…

Не оглядываясь, Ольга подошла к кровати. Живот тянул, она легла в постель.

— Я думаю, нам не стоит больше это все продолжать… — наконец заметила Ольга.

— Что именно?

— Наши отношения. Я… старалась, честно. Но, похоже, мы по-разному представляем семейную жизнь… Я хочу делить с тобой все… все, понимаешь? — слезы все-таки подкатили. Ольга сглотнула собравшийся в горле ком. — Ты — глава семьи, да. С этим никто не спорит, но… я так хочу, чтобы, приходя домой, ты сбрасывал плащ супергероя, Тиша. Так хочу, чтобы ты открылся и впустил меня в свою душу… Я хочу, чтобы ты плакал, если хочется, а не держал все в себе. Я в тебя с головой упасть хочу. В настоящего… А ты меня и близко не подпускаешь…

— Оль… — Гдальский сглотнул. Кадык прошелся по его горлу вверх — вниз. Но Ольга этого уже не видела. Болезненная судорога сжала низ живота. И ей не нравилось то, что происходило. Она встала.

— Ты куда, Оль? Что случилось?

Не глядя на Гдальского, Ольга прошла мимо него и скрылась за дверями ванной. Спустила трусы. Сглотнула. Тихон, конечно, вломился следом. И она обернулась к нему:

— В шкафу сумка с вещами. Возьми ее и документы из бордовой сумочки. Мне нужно в больницу.

Тихон мог строить из себя супергероя сколько угодно. И она тоже могла… Но сейчас, когда её малышу угрожала опасность, это было, наверное, неразумно. Ей нужна была помощь Гдальского, и ничего не случится, если он ей поможет. Небо не упадет. Она, в отличие от него самого, не собиралась бить себя пяткой в грудь, щеголяя собственной «самостью». Все к черту.

К счастью, Тихон быстренько сориентировался в ситуации. Подключил Ника, Пашку… Те тащили пакеты, а сам он взвалил на руки Ольгу. Она могла бы дойти пешком, но протестовать не стала. Не хотела тратить на это силы.

Гдальский гнал в нужном направлении. Знал, куда ехать. Больница, в которой наблюдалась Ольга, была одним из немногих мест, где они все еще пересекались с Тихоном. Порой ей вообще казалось, что больше их ничего не связывает — только ребенок, крепнущий в ее животе. Уж не ясно, в чем было дело — в любви или обостренном чувстве ответственности, но приемы Ольги у доктора Гдальский не пропускал. Исправно приходил к назначенному времени, чем бы он ни был занят.

Им повезло. В клинике как раз дежурил лечащий врач Ольги.

— Ну, вот… Слышишь? Сердечко бьется. Все хорошо. Отлежишься, и будешь как новенькая… Ну, Ольга, чего ревешь?

Ольга пожимала плечами, косилась на белого, как полотно, Тихона, и снова заходилась слезами. Она не знала, в какой момент все изменилось. Когда она полюбила своего малыша так сильно? Когда им прониклась? Но факт оставался фактом — теперь она готова была бороться за него до последнего. С чем и кем угодно бороться.

В больнице Ольгу для порядка продержали пять дней. И все это время Тихон был рядом. Держал за руку, гладил по животу, отлучался, но каждый раз возвращался — уставший, осунувшийся и небритый. Ни детей, ни свадьбу они больше не обсуждали. Разговаривали лишь о насущном. Каждый из них понимал — Ольге нужен покой и поменьше нервотрепки.

Дома Ольгу встречали дети и украшенная шарами гостиная. А еще вещи Тихона, упакованные в два небольших чемодана, стоящих неразобранными в углу.

— Я… — Тихон сглотнул. Растер грудь и с шумом выдохнул. — Я… тут все перевез.

Вот и все. Вроде как объяснился. Ольга вздохнула:

— Тихон…

— И ничего не говори! Я все равно никуда не уйду! Выгонять будешь, а я останусь… И буду на пороге сидеть.

— Тиша…

Он замотал головой. Выставил вперед руку. Не глядя, преодолел разделяющее их пространство. Обнял ее осторожно, но крепко. Коснулся губами виска и зашептал рвано, то и дело сбиваясь:

— Ты только не выгоняй меня. Я… знаю, что дурак дураком. Но я люблю тебя, Оль… Честно. И, знаешь, это страшно… Очень страшно любить. Когда тебя однажды… А! — Тихон не договорил и сокрушенно взмахнул рукой, другой — еще сильнее вжав в себя Ольгу. — Но я тоже хочу. Как ты сказала… Чтобы с головой и вообще…

Ольга скользнула ладонями вверх по спине мужчины. Зарылась пальцами в отросшие пряди.

— Тиша…

— И я не против, чтобы Ник с Катей жили в моей студии. Ты была права. Я вел себя, как дурак, но… Оль, это было так больно…

— Что больно? Дочь отпускать?

— Нет… Отца…

— О, Тиша…

— Не могу смириться, когда представляю, что в той квартире будет кто-то жить… Это мамы и папы, понимаешь? Я… к этому пока не готов. Может быть, потом… Пока — нет.

— Конечно… Конечно, хороший мой.

— Папа — однолюб был. Я в него… — Тихон опустил голову и говорил ей куда-то в щеку, а его сильные плечи дрожали. — Он перед смертью знаешь мне что сказал? Что теперь за меня спокоен… — Тихон всхлипнул, — потому… что… ты… у меня и…

Замолчал. Сделал несколько жадных вдохов. Вытер ладонью нос, так и не глядя на Ольгу. Слабость давалась ему нелегко, но он справлялся…

— Я у тебя, — подтвердила Ольга. — Люблю тебя… очень-очень.

— Он прощался, Оль… А я так и не понял… Знаешь, я ведь раньше думал, что он следом за мамой уйдет… Ни дня без нее не сможет! А он жил… Теперь я понимаю, что ради меня… А я чуть все не просрал…

— Но не просрал ведь? — улыбнулась Ольга.

— Нет… — замотал головой Гдальский, — и теперь уже не просру. Я… однолюб, Оль.

— Ага. Ты уже говорил…

— Я для вас… все, что только понадобится, я… все смогу.

— Тиш, а никто и не сомневается. Ты, главное, не перестарайся. Материальное — оно, конечно, хорошо… Но нам папочка нужен. Счастливый, здоровый, и дома хоть иногда. Приоритеты, надеюсь, понятны?

— Полностью, — наконец улыбнулся Тихон, украдкой вытирая лицо. — Оль…

— М-м-м?

— Ты влипла. Я ж теперь…

— Знаю-знаю… Не отпустишь, всех как бобик порвешь…

— Угу.

— Вот и не отпускай. Я тебя такого всю жизнь ждала.

— Эй-эй! Ну-ка, брысь отсюда!

— Оль, да я ж просто галстук взять…

— Говорю же! Карма у меня — он все время является, когда я как черте что выгляжу! — проигнорировав явившегося мужа, Ольга с возмущением обернулась к Кормухину и чуть сощурилась. Застывшая на лице корочка грязевой маски пошла трещинами, и, спохватившись, женщина подбежала к зеркалу, чтобы посмотреть, не слишком ли та пострадала. — Вот скажи, как мне наводить таинственность, как то рекомендуют психологи, и оставаться для него, — Ольга ткнула подошедшего Тихона в бок, — загадкой?!

Тёма заржал, отворачиваясь к разложенным на туалетном столике кисточкам, делая вид, что чем-то страшно занят. А Гдальский ухмыльнулся и миролюбиво погладил обожаемую жену по руке:

— Оль, так ведь это самая большая загадка и есть…

— Что именно?