Любовь и прочие "радости" (СИ) - Резник Юлия - Страница 27

— Что?

— Паспорт Пушкина! Ну? Что ты смотришь? Да где же этот чертов телефон?!

— Ума не приложу, зачем он тебе так срочно понадобился, — пробормотал Тихон и, сам оглядываясь по сторонам.

— Тёме позвонить. Или в полицию…

— Так, стой! Какую полицию?

— Ты что, не понимаешь?! Да твой прораб уже, наверное, его убил, труп расчленил и где-нибудь спрятал… Может, даже на стройке! На твоей, — злорадно сощурилась женщина.

— Эй… Эй… Какие трупы? — Тихон подошел вплотную к Ольге и осторожно ее обнял, пряча в растрепанных локонах наползающую на лицо улыбку. — Пушкин — нормальный мужик. Хмурый немного, так ведь не от хорошей жизни. Помнишь, как в Простоквашино? Это я почему вредный был… — голосом почтальона Печкина продекларировал Гдальский, — потому, что у меня мужичка не было…

Ольга фыркнула. Уставилась на Тихона недоверчиво, откинувшись в его руках.

— Еще скажи, что он гей.

- Кто? Наш Александр Сергеевич? Я, конечно, доподлинно не знаю, свечку не держал. Но, судя по тому, как он залип на заднице Кормухина, когда вы с ним плясали… — Тихон пошевелил бровями.

— Пушкин? Александр Сергеевич? Ты это серьезно?

— Да нет… Пушкин — это прозвище. Исходя из имени отчества. А так он Комисаренко. Отличный мужик — зуб даю.

— Знаешь ли, у Чекатило тоже была ничего себе так характеристика, — шмыгнула носом Ольга, продолжая шарить по комнате взглядом в поисках телефона. Широкая грудь Гдальского дрогнула, и он в голос заржал.

— Чекатило… Ой, не могу…

— Смешно ему! А я места себе не нахожу! Вот зачем он предложил Тёму домой отвезти, м-м-м?

— Зачем-зачем… Может, давай без подробностей? Я, знаешь ли, не настолько толерантный.

— Балбес!

Ольга стукнула Тихона кулачком по груди и отступила на шаг. Телефон нашелся лишь в кухне, где уже вовсю шумели парни.

— О-о-о, — протянул Пашка, — и этот человек нам вчера читал лекции о вреде алкоголя, — заржал он, косясь на зеленую мать.

— Это я вам для наглядного примера, — вышла из щекотливой ситуации Ольга, брезгливо косясь на подгоревший омлет, который уплетал Ник.

— Парни, вы бы на харчи сильно не налагали. Вас дед Сергей таким холодцом накормит — пальчики оближете. Берегите место.

— Нет, Тиш, я не могу, правда… — отнекивалась Ольга, приложив к уху трубку.

— Петь, сделай матери кофе. Я с вашей машиной все никак не подружусь.

Петька послушно посеменил к аппарату.

Ольга прислонилась лбом к холодильнику и отвела трубку от уха, чтобы длинные противные гудки не так сильно били по до звона натянутым нервам.

— Не берет! А я говорила, что это добром не кончится!

- Оль, да ради бога! Ну, может, они еще спят…

Ничего не понимающие парни косились то на мать, то на Тихона.

— Похоже, вы вчера повеселились даже лучше, чем мы… — ухмыльнулся Павел.

Телефон в руках Ольги тренькнул. В мессенджере всплыло не отвеченное сообщение.

«Какого хрена, Фадеева. В такую рань».

А следом прилетел злющий стикер. Ольга выдохнула, чуть трясущимися с бадуна пальцами настрочила ответ:

«Надо было удостовериться, что ты жив. Тебя этот Пушкин не обижал?»

«Пушкин?» — ржущий стикер, а дальше «Нет, так, пару раз надругался».

У Ольги отвисла челюсть. Это что же… Тихон был прав?

«Не отвлекаю. Потом все расскажешь».

Ольга отложила телефон и забрала из рук среднего сына свой кофе. Аромат, который обычно бодрил, сейчас не вызвал никаких приятных эмоций. Ольга сглотнула, но это не помогло. Она резко отставила чашку, так что горячий кофе, выплеснувшись на стол, залил красивую скатерть, и помчалась к туалету.

Да чтоб она… Еще хоть раз… Хоть каплю в рот?

Ольга откинулась спиной на обшитую кафелем стену и положила голову на согнутые колени. Тихон, последовавший за ней в туалет и все время находящийся рядом, открыл кран и загремел шкафчиками. Инквизитор…

— М-м-м…

— Ну, что… сильно плохо? Олька… — пробормотал, водружая ей на голову холодный компресс.

— Сдохнуть бы, — мечтательно протянула та.

Дверь открылась, в щель сунулась патлатая Пашкина голова:

— Эй? Ты как, ма? Нормуль?

— Жить будет! — вместо Ольги ответил Тихон. — Давай, Паш, шуруй! Видишь, не до тебя совсем…

— Вот так, доверь мать кому-то, — пробурчал Пашка.

Интересно, как Тихон их различал? Никто не различал, а он — с момента знакомства с точностью мог определить, где кто. Спросить бы, да только сил нет. Тут хоть бы до кровати дошлепать.

— Пойдем, приляжешь…

— А как же отец?

— На завтра встречу перенесем. Холодец лишь вкуснее будет.

— Нет, так некрасиво…

— Так! Не спорь. Зеленая, вон, вся. Дать бы тебе по заднице. Или Кормухину твоему за то, что мне бабу спаивает.

— Артем ни в чем не виноват.

— А кто виноват? Дядя Вася-китаец?

— Если уж кому и надо съездить — так это тебе. Устроил не пойми что и сбежал, как мальчишка!

Тихон свел брови. Откинул одеяло, помогая Ольге забраться в постель, и пробормотал:

— Да не мог я ответить. Там у нас…

— Завал. Я слышала… Ладно, давай мы это потом обсудим. Что-то мне так хреново, Тиша… Прикрой шторы, а?

Наверное, нужно было и правда все отменить. Тихон прикрыл шторы, как она просила, сделал еще один компресс. В дверь позвонили, кто-то пришел, из коридора донеслись голоса. Похоже, его Катька явилась. Но Тихон не спешил навстречу. Сев на тумбочку возле кровати, он крепко задумался.

Сам не понимал, что так сильно его вчера разобрало. Хотя, нет. Понимал он все. Слишком крепким был мужиком, для того, чтобы принять помощь. Дался ему тот кредит! Ни за что он его не возьмет. У нее не возьмет! Потому что это неправильно. Он — мужик. Он свои проблемы сам решать должен, а не через женщину. Как увидел Ольгу в том кабинете — так и все. Сорвало планку. И это его «я сам»! Чтобы ей доказать, чего, как мужчина, стоит — вышло на первый план. Не зацепи его Ольга так сильно, может быть, он бы и съел. А тут — нет. Все в Гдальском противилось этой мысли. Как и всякий порядочный шовинист, он был твердо уверен, что место женщины за мужчиной. По крайней мере, если между ними намечается что-то серьезное. А ведь у них намечалось! Просто однажды, сидя на разложенном диване в своей холостяцкой берлоге, Тихон поймал себя на мысли, что просто не понимает, почему сидит здесь один.

Вот здесь, рядом с ней, примостившись на тумбочке, было гораздо лучше и правильней.

Влюбился. И теперь, зная, как долго и как много она на себе тащила, он всеми жилами был готов защищать Ольгу от любых трудностей и испытаний. Чтобы она ни на секунду не пожалела, что впустила его в свой дом. И в свою душу впустила. Сама Ольга, кстати, могла по этому поводу думать все, что угодно. Орать по привычке, что взрослая девочка и сама знает, как надо. Да только это ничего не меняло. Это его женщина, а значит, ничто не должно мешать ему утверждаться в своей новой роли. Роли главы семьи. Того, кто несет за семью всю ответственность и решает свалившиеся на неё проблемы. И ни в коем случае не добавляет новых. Пусть привыкает.

Ольга перевернулась с бока на бок. Открыла мутные глаза.

— Чего не спишь?

— Ни спится чего-то. Тиш, я поговорить хотела… Мы ведь так до конца и не решили, что…

— Оль, я вчера все сказал.

— Ты знаешь, что ты невыносимый?

— Угу. Невыносимый, властный, жесткий… Трудоголик до мозга костей. Я именно такой, Оль. И хочу, чтобы ты понимала, с каким мужиком тебе придется связать свою жизнь.

Тихон протянул руку и, серьезно глядя в глаза, погладил Ольгу по волосам.

— Вот, прям, так сразу придется? — закусила дрожащие губы та.

— Придется. Мне эти свидания… Ты уж прости, но несерьезными кажутся.

— Чего же ты хочешь?

— Женщину. Ту, которая примет меня таким, каков я есть, со всеми изъянами и выщерблинами моего далеко не сахарного характера. Ту, которая будет жить со мной, встречать с работы ужином и греть постель. Каким бы я ни пришел. Уставшим, злым… да всякое ведь может случиться. Ту, с которой я рука об руку встречу старость… Пафосно и по-дурацки звучит, я знаю…