Офелия (СИ) - Семироль Анна - Страница 9

С тех пор Питер начал рисовать. Сперва просто закорючки из плавных линий, соединяющиеся в узоры, несущие в себе зёрнышко красоты. Потом он открыл для себя богатство цвета, гармонию неброских акварельных полутонов. Он смотрел во все глаза, улавливая и запоминая великолепное цветение весны, насыщенную, жаркую красу лета, драгоценное увядание осени, и блёклой сырой зимой Питер Палмер брал бумагу и краски и открывал прекрасному окошки в свой мир. Комната, увешанная рисунками, становилась живой, ночью мальчишка видел яркие, счастливые сны.

Сегодня красота взглянула на Питера Палмера из тёмной толщи воды по ту сторону стекла. Идеальная белизна, завораживающая поэзия медленных, плавных движений, существо, словно сотканное из тончайших полупрозрачных тканей. Она казалось совсем юной – ровесницей Питера, девочкой-подростком. Тонкие белокожие руки, хрупкие плечи, ещё совсем детское тело в окружении развевающихся в воде длинных белых лент делали её похожей на пушистый цветок с множеством тонких лепестков. Точёная шея, аккуратная головка в ореоле длинных светлых волос – словно солнце в короне лучей. Лицо напомнило мраморные статуи Ренессанса: маленький рот, округлые щёки, аккуратный носик, плавная линия скул… А потом мраморная статуя открыла глаза, и Питер вздрогнул. Красота глядела ему в лицо глазами, полными тьмы – чёрными, бездонными, с алым проблеском зрачков. От этого взгляда сбивалось дыхание и под рубахой становилось очень холодно. Одни лишь глаза кричали о том, что перед Питером – не человек.

«Она опасна…»

Существо за стеклом замерло, словно кто-то сделал фотографию. Или будто время остановилось не только для медленно поворачивающейся вокруг себя девочки-актинии, но и даже для её странного платья. Застыли пышные кипенно-белые воланы и тонкие ленты, и лишь взгляд жил на белом-белом лице. И Питеру показалось, что той, с которой их разделяло толстое стекло, страшно и одиноко.

А через мгновенье русалка метнулась к иллюминатору, ощерив в оскале мелкие ровные зубы – идеально-острые зубы хищника. Люди, стоящие перед окном, подались назад.

- Она нас видит? – прозвучал испуганный голос Агаты. – Папа, она что – видит нас?!

- Успокойся. Да, видит. И воспринимает как угрозу, - обняв дочь за плечи, спокойно сказал мистер Палмер. – Это нормально, она абсолютно дикая. Но я её воспитаю. А ты, милая, не приближайся к кромке воды. И за Питером смотри, чтобы он…

- Я слышу, пап, - мрачно отозвался Питер за его спиной. – Я не подойду.

Леонард Палмер обернулся, нашёл сына взглядом, кивнул ему.

- Ну что ж, наша прекрасная Офелия перестала прятаться и явила себя. Предлагаю разойтись, - объявил хозяин дома и первым поднялся по лестнице; присутствующие потянулись за ним.

В гостиной возле иллюминатора остались только Питер и Ларри. Питер подошёл поближе, опёрся ладонями о стекло и вгляделся в темноту воды по ту сторону. Ничего. Будто девушка-цветок растворилась в одно мгновенье.

- Ларри, прости, - произнёс мальчик.

- Чего простить? – не отрывая взгляда от окна, спросил брат.

- Ну… я тебе не поверил. А ты правду мне сказал.

Питеру было стыдно. Будто он повёл себя с Ларри, как с заправским вруном. А брат хоть и был едким шутником и язвой, лгуном никогда не был.

- А, ерунда, - махнул рукой Ларри. – К тому же, она пряталась в гротах. Я бы тоже не поверил, если бы мне сказали, что в пруду у нас русалка. Хороша, да?

- Очень красивая… - прошептал Питер.

Размытый светлый силуэт мелькнул в глубине – и снова исчез. Питер отошёл, сел в кресло, его место у окна занял брат. Белый блик появлялся ещё несколько раз. Будто обитательница пруда ходила кругами у островка с подводными гротами.

- Мечется-то… Наверное, есть хочет, - прокомментировал Ларри. – Отец её три дня не кормил.

- Почему?

- Добивался, чтобы она сама к людям вышла. Первый этап дрессировки: показать, кто хозяин и кто даёт пищу.

- Так… никто же не даёт, - растерялся Питер. – Что она может понять, когда она там одна и еды нет?

Ларри бросил на него взгляд, полный недоумения. «Странно, подумал Питер. – Он ведёт себя так, будто ему тут неуютно».

- А давай её покормим? – предложил мальчишка. – Я с ней ужином поделюсь!

Брат невесело усмехнулся, пожал плечами, провёл пятернёй по зачёсанным назад густым тёмным волосам. Отцовский жест. Как Агата с возрастом начала копировать маму, так Ларри похож на папу. Только в отце больше уверенности в себе, а в Ларри – кладезь дурацких шуток. Только что-то сейчас он какой-то растерянный.

- Ладно, валим отсюда, - пробурчал старший брат, засунул руки в карманы брюк и, насвистывая, вышел за дверь.

Питер подошёл к иллюминатору вплотную и погладил толстое холодное стекло. Так странно оставаться наедине со своим же сном… Мальчишка чувствовал себя слегка обманутым. Он изо всех сил надеялся, что та, которую он видел несколько дней назад из окна оранжереи, окажется обычной девчонкой. С которой можно общаться, кататься на велосипеде, слушать музыку. С которой можно было бы подружиться.

- А ты не человек, - подвёл итог своим мыслям Питер, пытаясь разглядеть в воде хоть что-то. – Йон сказал, ты опасная. Я ему не хотел верить, потому что ты слишком красивая, чтобы быть опасной и злой. Но… Я не знаю, что ты такое. И можно ли с тобой общаться, тоже не знаю.

Он поднялся по лестнице, щёлкнул выключателем у двери. Свет погас, осталась лишь неоновая подсветка иллюминатора. Питер вернулся обратно, сел на пол перед окном.

- Мне кажется, ты не враг, - негромко сказал он. – Я сейчас подумал, как бы сам себя чувствовал на твоём месте. Знаешь… я бы в штаны наложил от страха, вот честно. Тут же для тебя не только люди чужие, но и мир вообще, да? Я вот почти взрослый, а расплакался бы. Ты плакать не умеешь, наверное. У тебя и так кругом вода.

У самого края иллюминатора что-то мелькнуло. Питер вытянул шею, стараясь увидеть скрытое от него рамой, и отпрянул обратно, встретившись с русалкой лицом к лицу. Она тоже испугалась, метнулась прочь.

- Фу, глупая, - выдохнул Питер, ощущая, как сильно колотится его сердце. – Я правда чуть не это… Напугала!

Она снова выглянула из-за нижнего края рамы. Питер замер и умолк, наблюдая за белоснежной девочкой-цветком. Она медленно двинулась вдоль проёма окна, трогая стекло с той стороны тонкими пальчиками. Когда русалка раскрыла ладонь, Питер рассмотрел между пальцами едва заметные полупрозрачные перепонки. «Забавно. Как у лягушки, - удивился мальчишка. – Только лягушачьи перепонки от начала пальцев идут, а у неё – от третьей фаланги. Ух ты! Да у неё и ушки есть!»

Уши были смешными. Когда русалка поднималась, волосы током воды относило назад, и проявлялись ушки, похожие на вытянутые вверх плавники с бахромчатым краем.

- Если у тебя есть уши, значит, ты что-то слышишь, - прошептал Питер. – Привет, Офелия. Ты на эльфа похожа. Я в «Хоббите» картинки видел.

Русалка замерла, алые зрачки метнулись, взгляд остановился на мальчишке. Питер улыбнулся и медленно поднял вверх раскрытую ладонь. Офелия отпрянула, но не спряталась. Лишь увеличила дистанцию. Повисла перед окном, согнув в локтях руки и сжав пальцы в кулаки. Склонила голову к правому плечу, потом к левому, будто прислушиваясь. Оборки и ленты её платья шевелились в воде, как живые.

- Не, ты не эльф. Медуза? Неа. Медуза не так красива. И похожа на гриб. А ты на гриб не похожа. Вообще. Ты как цветок. Астра или хризантема. Только с двумя ножками. Ну, стебельками.

Он говорил негромко, спокойно, доброжелательно – как с незнакомыми собаками, с которыми хотелось наладить общение. Питер понимал, что толстое стекло надёжно отрубает все звуки, да и в воде слышимость очень странная, но втайне надеялся, что русалка его слышит. Может, так оно и было, а может, она просто изучала его, рассматривала, пытаясь понять, опасен он или нет. Во всяком случае, она не уплывала. Медленно кружила возле иллюминатора, подплывая то сбоку, то снизу, то выглядывая из-за верхнего края рамы вниз головой. Питер смотрел во все глаза, улыбаясь. С каждой минутой странное прекрасное существо казалось ему всё более дружелюбным и менее опасным.