Марионетки в зазеркалье (СИ) - "Extyara" - Страница 19

— Это довольно просто, — признался Чуя. — Я точно знаю, что моё тело нереально, и всё вокруг — лишь проекции моего сознания, реализуемые через программу. Когда я внутри оболочки, я знаю, что моё настоящее тело находится в чистом, хорошо проветриваемом помещении и не подвергается никаким вредоносным воздействиям.

— Вы только что говорили что исследовательская программа «Шорох» создаёт неотличимую подделку реальности, — продолжил развивать свою мысль доктор Пассед, — и так же сказали, что отличаете без труда, что реально, а что является лишь проекцией. Могу я узнать, каким образом?

— Тотем, — ответил Чуя. — У любого сотрудника компании, что работает внутри оболочки, имеется своего рода отличительный знак, который всегда присутствует при любом подключении. Обычно это что-то не очень приметное внешне. Информация о тотемах относится к закрытому типу личной информации и не разглашается, поэтому опознать другого работника только по этому признаку невозможно. Но тотем помогает всегда точно определить, реально ли пространство вокруг или лишь является проекцией в случае возникновения сомнений в этом.

— Весьма любопытный способ, — хмыкнул доктор Пассед. — Тотемом может быть что угодно?

— Да, — подтвердил Чуя. — Фактически что угодно: родимое пятно на коже, татуировка, украшение, но чаще что-то, что сложно отделимо от проекции тела. Украшения и элементы одежды в этом плане не очень удобны.

— Что ж это действительно любопытнейший способ преодоления симптомов заболевания, — признался доктор Пассед. — Эта работа действительно хорошо вам подходит, — он немного помолчал, рассматривая свои сцепленные пальцы. — Мистер Накахара, — наконец заговорил он, поднимая взгляд на Чую, — я не хотел бы настаивать, но могли бы мы ещё немного побеседовать об истоках развития вашего заболевания? Не в рамках работы или исследования, чисто из научного интереса, — добавил он.

— Почему бы нет, — пожал плечами Чуя. — Полагаю, вы хотите, чтобы я рассказал вам о моём прошлом? О том, что послужило причиной? — уточнил он.

— Если это вас не смутит и не затруднит, разумеется, — отозвался доктор Пассед.

— Нет, в общем-то, в этой истории нет ничего столь щекотливого, — признался Чуя. — Мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне было четыре года. Так как никаких близких родственников у меня не осталось, я, само собой, попал в детский дом, где провёл около двух лет. Затем меня усыновила женщина средних лет. Моя приёмная мать жила в деревне в большом старом доме. Знаете, частично кирпичном, но с немалым количеством деревянных пристроек.

Какое-то время всё шло хорошо: я начал учиться в местной школе и привык к размеренной деревенской жизни. К скрипучим полам, рассыхающимся заедающим окнам, необходимости заниматься садом и огородом. Всё это было в новинку, но довольно быстро стало привычным. Однако потом крупное предприятие, где работала моя приёмная мать, разорилось, производство было приостановлено, люди остались без работы. Многие уехали, но тот дом и земля — всё, что у неё было с ранних лет, и она отказывалась его продавать.

Она находила то одну, то другую работу в ближайшем городе. Дела шли неважно. Временами она пропадала сутками на дежурствах, временами перебивалась случайными подработками. За домом она следить перестала вовсе.

Дом был действительно большим, и я не успевал совмещать учёбу с каждодневной уборкой и работой в огороде и в саду. Так как заработки моей приёмной матери стали весьма нестабильными, то больше внимания уделялось выращиванию овощей и фруктов, чтобы не остаться голодными зимой.

Постепенно в доме завелись тараканы. Под полом и за обоями стали чаще шуршать мыши. Со временем деревянные части дома стали портить термиты, попавшие к нам от соседей. Денег на услуги, оказываемые профессиональными службами по борьбе с насекомыми, у нас не было, поэтому какое-то время мы пытались бороться с паразитами самостоятельно. Особого эффекта это не принесло.

Когда я учился уже в средней школе, моя приёмная мать познакомилась с мужчиной, устроившим её на стабильную работу в городе. Дела стали налаживаться, но спустя полгода их знакомства, он исчез, подставив её на работе. Мою приёмную мать не только уволили, но и обязали выплатить немалую сумму денег компенсации. Всё вернулось на круги своя: она вновь подолгу пропадала на случайных подработках и иногда не появлялась дома по неделе. Позже она стала чаще выпивать и перестала следить за собой. В её комнате царил жуткий беспорядок, но она не давала мне даже близко подойти к ней. Когда уходила из дома, запирала половину комнат, в которых проводила время.

К привычным домашним паразитам вскоре присоединились клопы. И если с остальными ещё удавалось худо-бедно бороться, эти оказались для меня самым настоящим испытанием. Что бы я ни делал, я постоянно ходил, покрытый укусами. У моей приёмной матери и вовсе обнаружилась аллергия. Дважды её увозили на скорой, но в третий раз машина не смогла добраться до нас вовремя из-за раскисшей после дождей дороги, моя приёмная мать скончалась от анафилактического шока незадолго до приезда медиков.

Тогда мне было шестнадцать, и я только окончил школу и готовился поступать в университет. Я попал под государственную программу помощи несовершеннолетним. Получил комнату в общежитии, ежемесячные выплаты и возможность бесплатного обучения. Дом и земельный участок были проданы, и часть этих денег ушла на оплату скопившихся задолженностей по налогам. На оставшиеся же я предполагал обзавестись жильём на первое время.

Впервые мизофобия проявилась спустя почти год с того происшествия: я устроился на подработку в маленьком ресторанчике, где сильно пренебрегали санитарными нормами. Я долгое время не обращал внимание на развившуюся у меня тягу постоянно мыть руки, списывая её на негативные рабочие условия. Но я сменил работу, а ситуация всё усугублялась.

Дошло до того, что я не мог нормально посещать институт и работать, тогда и обратился к врачу. Я прошёл полный курс лечения, добился ремиссии и вернулся к учёбе дистанционно. После сменил несколько работ. Несмотря на то, что острый период миновал, заболевание не исчезло бесследно, поэтому с работой и поиском подходящего жилья у меня постоянно возникали проблемы. Ну а потом мне предложили работу в ИП «Шорох». Но эта работа важна мне не только из-за мизофобии. Не так давно я узнал, что продают дом моих родных родителей, и взял кредит под поручительство компании, чтобы выкупить его. Это, пожалуй, основная причина, по которой я порой излишне ответственно подхожу к своей работе, — закончил свой рассказ Чуя.

— Вам и правда весьма нелегко пришлось, — вздохнул доктор Пассед. — Извините, что мой профессиональный интерес заставил вас вновь мысленно вернуться к тем безрадостным событиям прошлого.

— Ничего страшного, я пережил это и сейчас вспоминаю уже без прежнего ужаса. Рад, что всё давно позади, — заверил его Чуя, перелистывая очередную страницу своего блокнота. Неосознанно он стал листать свои записи во время рассказа и только сейчас заметил это.

— Рад это слышать, — признался доктор Пассед. — Я бы с удовольствием побеседовал с вами ещё, но боюсь, если задержу вас дольше, вы опоздаете на пропускной пункт.

— И действительно, — очнулся Чуя, взглянув на время на слабо мерцающем дисплее своего телефона.

— Надеюсь на столь же продуктивную работу и дальше, — доктор Пассед встал и протянул ему руку, чтобы попрощаться, когда заметил раскрытый блокнот у Чуи на коленях.

— Что-то случилось? — спросил Чуя, заметив, как доктор замер и, казалось, даже слегка изменился в лице.

— Этот символ, — отозвался доктор Пассед, указывая на рисунок в углу на полях, — он что-то означает?

— Символ? — Чуя послушно опустил глаза. — А, это, наверное, Дазай нарисовал, когда одалживал у меня блокнот для написания отчёта. Совершенно не умеет обращаться с чужими вещами, — возмутился он.

— Как по-вашему, что это означает? — поинтересовался доктор Пассед, поправляя чуть съехавшие очки.