Н 5 (СИ) - Ильин Владимир Алексеевич - Страница 1

Среди жарких признаний в любви летнему солнцу, волнительного ожидания первых теплых весенних лучей и яркой радости от созерцания скованных в лед озер под синим небом, найдется в душе тихая любовь к поздней осени.

Не той ранней и слякотной, с размытыми дождями дорогами – хотя и ей достанутся добрые слова от тех, кто встретит ее в тепле своих покоев, и кому хлесткий ливень за порогом, приглушенный оконной рамой, станет аккомпанементом треску огня в камине.

И не середине осени, наполненной нотами увядания и прощания – под звуки птичьих стай, зовущих за собой: к теплому морю, в страны с ранним рассветом и поздним закатом, переждать студеную пору и, быть может, остаться там навсегда. Кто-то поддастся, но там, под знойным бризом, на горячем пляжном песке, глядя поверх голов шумной и многочисленной толпы на горизонт, рано или поздно затоскует о ней.

Поздняя осень – с твердой, слегка промерзшей землей. С холодом, пока еще не столь колючим, чтобы прятать ладони в теплые перчатки и нагружать плечи тяжелыми шубами, но достаточным, чтобы очистить разум от тревог. С ощущением выполненного дела, наполняющим странным спокойствием – будь то собранный урожай или сданный квартальный отчет, за порогом которого видится новое начало – но оно, вместе с большим снегом, ожидается еще нескоро…

Еще будет покров – тонкий, белоснежный, без единого следа – и ощущение первопроходца всякий раз, когда подошва продавит первый снег, оставив четкие отпечатки шагов. Он же скроет все запахи, оставив в воздухе только морозную свежесть, да приятные дымки от костров.

И самое важное – тишина, нетронутая суетой птиц и шумом дождя. Промолчат под ветром деревья, лишенные листвы, не мешая мыслям. Благостно.

Особенно прекрасна эта пора поздним утром среды, за городом, с похмелья.

Во всяком случае, князь Юсупов, глядя за окно на подворье усадьбы Еремеевых, куда явился прекращать сватовство своего внука к местной невесте, но вдруг стал главным сватом, чуть не прослезился от нахлынувших чувств.

Высокая нотка романтической задумчивости старательно не замечала сожжённый дотла гостевой домик, остов впившегося в землю боевого вертолета, пустую карету скорой помощи на вершине дуба и старательно вырытую посреди поляны у дома яму, с проглядывающими в ней крупными купюрами и воткнутой рядом лопатой.

– Твое сиятельство? – Окликнули князя слева задумчивым голосом.

– А? – Недовольно поморщился Юсупов от постороннего звука и покосился в сторону соседа по столу.

Они все еще занимали главный зал поместья Еремеевых – князь Юсупов, князь Долгорукий, сосредоточенно изучающий этикету минералки слева от него – как всякий образованный человек, испытывающий потребность в чтении в момент бездействия. Князь Галицкий, уронивший голову на сложенные руки по ту сторону стола. Князь Шуйский, дремавший рядом с ним, откинувшись на спинке кресла. Князь Панкратов, уснувший головой на пачке бумаг, отчего – было видно – на щеке его трафаретом перенеслась карта ближнего востока с крайне важными и секретными отметками, нанесенными ручкой. Где-то еще должен был ходить князь Давыдов, но Юсупов даже знать не хотел, где – потому что найдется, и опять придется пить.

Пили вшестером они уже пятый день – с субботы по эту среду, но возлияния их были исключительно во благо общего дела. Потому как успешно решенный вопрос сватовства перерос в стратегическую проблему строительства судоходного канала из Каспия в Аравийское море. Вон и бумаги с заметками и картами оттого раскиданы по столу – с пометками, схемами, исполненными как ими самими, так и срочно вызванными консультантами. Территория бывшей Персидской империи все еще оставалось местом, где не получалось просто провести прямую линию от океана до океана – хотя кое-кто в самом начале предложил именно этот маршрут, использовав вместо линейки грань бутылки из-под водки. Но там и Юсупов припомнил пару священных мест, пресекать которые было неразумно, если нет желания вступать в войну со всем правоверным миром. А консультанты Панкратова добавили отметки трех мертвых городов, не к ночи помянутых… Человек Долгорукого дополнил двумя местами Силы, которые удерживались местными племенами – и штурм которых мог затянуться на годы даже для объединенных княжеских сил. Галицкий предоставил консультанта по водным ресурсам, ловко указавшего, какие природные маршруты можно приспособить под канал с минимальными затратами. Ну а Давыдов, не желая ударить в грязь лицом, отправил с курьером записку, адресат которой – странный человечек с бегающим взглядом и постоянно потеющим лбом, обрисовал контрабандные пути по ныне мертвой империи и озвучил их бенефициаров – из империй вполне здравствующих. В пустыне оказалось на редкость много жизни – медленный и несуетливый наркотрафик, сумасшедшие гонки на бензовозах по ночной пустыне без единой включенной фары от ничейных нефтяных скважин к границам Османской империи, трансфер золотого песка и археологических редкостей из погребенных под песком забытых поселений… Информация стоила просто диких денег, но досталась исключительно за уважительные взгляды Давыдову, горделиво крутившему усы в ответ на похвалы. Присутствующие осознавали, что трогать маршруты, которые уже давно стали наследными предприятиями для караванщиков и родовой привилегией у собиравших с них дань аристократов – означало изнурительную партизанскую войну и саботаж на каждом шагу. Местная специфика, знание которой могло сэкономить прорву ресурсов или позволить превентивно уничтожить мешающие им силы. Словом, мысли и желания князей постепенно собирались в стройную картину – а когда напоенные до невменяемости консультанты проснутся и возглавят общий штаб, то и в пошаговый план к действиям по строительству канала.

Ясное дело, пока никто консультантов из поместья отпускать не собирался, равно как до времени обеспечивать связь с внешним миром (уж больно тема была щекотливая), обеспечивая горячительным в той мере, чтобы не казалось, будто их удерживают – скорее, консультантам было просто плохо самим выйти из гостевых комнат. По утру новорожденными пингвинами – неуклюжими и грустными – они собирались на верхних этажах, делали новые пометки и записки, выбирали жребием парламентера, спускавшегося к князьям вниз и под полные надежды взгляды столпившихся у лестницы второго этажа коллег обменивавшего бумаги на водку и еду. Похмелье заставляло припоминать все новые и новые детали – потому что листы внимательно читались пока еще трезвыми князьями, не принимающими повторы. За пять дней материалов набралось на небольшую гору – память выжималась до донышка.

Правда, часть бесценных бумаг отчего-то валялась на полу, и никто не торопился их поднимать…

Автоматически поведя взгляд вниз, Юсупов зацепился взглядом за край сброшенной на пол скатерти. Ах да, присутствовал еще отец невесты – Еремеев-старший, на правах хозяина дома и совладельца одного процента от будущего канала. Этот с мудростью кота выбрал место для ночевки под широким и тяжелым столом – просто так не сдвинуть, да и ноги пнуть не достают. Еще и скатертью укрылся, стервец…

Польза от Еремеева была значительная – он знал, где в этом доме есть еда и питье. Вернее, где она есть еще после того, как все, что было на кухне и в погребах съели и выпили. Под домом же были какие-то совершенно несуразные катакомбы, из которых глава дома всякий раз деловито являлся с ящиком горячительного и мешком продуктов. Пять дней подряд, три раза в день. И не похоже, что запасы собирались заканчиваться.

Свите же князей настрого было сказано не беспокоить – они и не беспокоили, оставаясь за воротами усадьбы. Особенно после вертолета. Скорая приехала на чадный дым и отчего-то возжелала лечить не вертолетчиков, а Долгорукого с Давыдовым, яростно споривших на крыше усадьбы, у кого из них лучше получается строевая подготовка молодых бойцов. Вместо молодых бойцов были примы большого театра – первое и второе отделение. Собственно, после того, как дамы озвучили принадлежность к первому и второму театральным отделениям, спор и был затеян… Карета скорой помощи, понятное дело, подготовке мешала. Денег откупиться не было, но была лопата и знание, где деньги есть – исключительно в долг. Мелочи жизни.