На кладбище Невинных (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна - Страница 28

Аббат тихо поинтересовался у высокого сержанта, стоявшего рядом, о каком кощунстве говорилось, когда был обнаружен первый труп?

— На спине девиц негодяй вырезает кресты.

Отца Жоэля передёрнуло.

Неприязнь и презрение к юной мерзавке до сих пор поддерживали дух аббата в равновесии, но едва он взглянул на стонущего Анри, сердце Жоэля заболело. Банкир попросил разрешения глотнуть свежего воздуха, и был выведен герцогом де Конти на двор. Вскоре к ним присоединились и остальные. Банкир поморщился, когда речь зашла об организации похорон, но мсье де Кастаньяк не успел стать мужем мадемуазель, и потому эта неприятная процедура была обязанностью опекуна. Было видно, что Тибальдо тяжело.

Его светлость герцог де Конти в трудную минуту, надо сказать, проявил себя истинным другом, заявив, что все заботы возьмёт на себя: сейчас же пошлёт за Камилем д'Авранжем и за Реми де Шатегонтье, он просил их помочь, они оба здесь совсем неподалёку, у Робана, один съездит на кладбище и все устроит с похоронными принадлежностями, другой позаботится об отпевании, а сам он, Габриэль, будет распорядителем похорон. Банкир растроганно кивнул.

— Благодарю вас, Габриэль, благодарю вас.

Его светлость спешно отправил слугу с поручениями.

Между тем предстояло выяснить последовательность событий. Сержант полиции Филибер Риго уже допросил портниху мадемуазель, успел побывать в театре и даже побеседовать с подругами Люсиль. Теперь предстояло свести имеющиеся сведения воедино. Картина получалась следующая: мадемуазель де Валье покинула гостиную мадам де Граммон в сопровождении подруг — Аньес де Шерубен, Женевьёв де Прессиньи и Мадлен де Жувеналь. Все девицы были едины в свидетельстве о том, что возле Королевского моста мадемуазель покинула их, сказав, что намерена посетить мадам де Виэль, свою тётку. Однако Флора де Виэль категорически утверждает, что в тот вечер племянница к ней не приходила, да и не обещала прийти вовсе. Слова мадам подтвердили и лакеи, и камердинер, и дворецкий.

В эту минуту в комнату вошли Реми де Шатегонтье и Камиль д'Авранж.

Лейтенант полиции приветствовал гостей и продолжил. Накануне мадам Флора чувствовала себя неважно, она давно и безнадёжно больна, приходил доктор, и вся челядь не знала покоя, все были на ногах.

— Приди мадемуазель Люсиль к мадам де Виэль, её, конечно, заметили бы. Затем через час с четвертью мадемуазель в наёмной карете приезжает к своему опекуну. — Мсье Ларю отвесил поклон в сторону банкира. — Вы отвезли её домой, и это подтвердили только горничная и привратник, кухарка на этот вечер была отпущена. И Дениз Лани, горничная, и Жюльен Ренан удостоверили, что мадемуазель приехала поздно, была в гневе. Ренан рассказал, что мадемуазель оттаскала горничную за волосы и ударила её по щеке, придравшись к какой-то провинности. Мадемуазель Лани сказала только, что госпожа была сильно не в духе и вскоре приказала ей убираться вон. — Анри де Кастаньяк оторопело выслушал это свидетельство, но ничего не сказал. — Привратник запер дверь, и направился к себе в подвал, а Дениз ночевала, как всегда, на мансарде. Утром парадная дверь оказалась закрытой, но не запертой, засов был отодвинут, а мадемуазель исчезла. Таким образом, мы не знаем, где провела мадемуазель больше часа после полуночи и куда она ушла после того, как отпустила слуг. Это неизвестно. Ни у портнихи, ни в театре она не показывалась, сержант ручается за это.

— Нет-нет, это известно, — слабый голос Анри де Кастаньяка был еле слышен, — расскажите же им, Жоэль.

Аббат де Сен-Северен сообщил инспектору, что упомянутая особа после полуночи была у него. Все обернулись к аббату. Он не знает, сообщил отец Жоэль, в какое время она пришла, это может сообщить его дворецкий, Франческо Галициано. Они не договаривались о встрече, и по его возвращении от маркизы де Граммон ему было сообщено, что некая женщина дожидается его в гостиной. Мадемуазель была обеспокоена тягостными предчувствиями перед своей свадьбой, задала несколько духовных вопросов и исповедалась. Вскоре она покинула его дом и направилась, как он понимает, к своему опекуну.

— Сказала ли она что-нибудь, что проливало бы свет на её гибель? — полицейский задал этот вопрос осторожно и весьма вежливо, отдавая дань уважения не столько духовному сану, сколько аристократической красоте и изяществу аббата и его полному спокойного достоинства поведению: ведь мсье де Сен-Северен был единственным, кто вёл себя в мертвецкой, как мужчина.

Аббат вздохнул и решительно ответил:

— Думаю, что если бы я даже нарушил тайну исповеди и сообщил вам каждое слово, сказанное мадемуазель, вы едва ли извлекли бы хоть что-то полезное. Она собиралась замуж и не ждала смерти.

— Согласен, — густым баритоном устало подтвердил Тибальдо ди Гримальди, — дорогой мы разговаривали о деталях свадебной церемонии, она спрашивала, приглашать ли на свадьбу старую графиню де Верней и посылать ли приглашение герцогу д'Арленкуру, интересовалась меню свадебного ужина. Никаких странностей я не заметил.

— Простите, мсье ди Гримальди, — в тоне полицейского снова звучало уважение, но теперь оно относилось к дорогому жюсокору банкира с шитым золотом позументом по краям обшлагов, драгоценной бриллиантовой булавке в шёлковом галстуке и баснословной цены перстням, — а не заметили ли вы того раздражения в мадемуазель, о котором говорят слуги?

Банкир задумался, потом покачал головой.

— Нет, не заметил. Люсиль всегда умела владеть собой, но челядь за людей не считала. Однако если у неё было дурное настроение, я бы об этом не узнал. Буду откровенен с вами, лейтенант. Я — старый холостяк, и просьба моего приятеля Таде де Валье стать опекуном его дочери была мне в тягость. Если бы её тётка была покрепче здоровьем…  — Тибальдо вздохнул. — Я не умею находить общий язык с девицами её возраста. Я никогда не претендовал на её откровенность, да и не знал бы, что делать, реши она открыть мне душу. Я следил, чтобы ей аккуратно выплачивались причитающиеся проценты с её капитала, раз в неделю заезжал осведомляться, как дела, иногда покупал билеты в оперу. Всё остальное время она была предоставлена самой себе, но я не слышал о мадемуазель Люсиль ничего компрометирующего и потому считал её особой весьма здравомыслящей. Она согласилась вступить в брак с Анри де Кастаньяком, человеком безупречной репутации, и это решение очень подняло её в моих глазах. Но мне трудно ответить на ваш вопрос о женских чувствах. Я в них не разбираюсь.

— Простите, мсье, а кто унаследует её капиталы?

Банкир остался безмятежен.

— Капиталы? Дело в том, что состоянию де Валье были нанесены значительные увечья ещё в предыдущем поколении, и хотя Таде делал много, чтобы спасти оставшееся, но…  — Банкир безнадёжно развёл руками. — Капитал мадемуазель исчислялся суммой в восемьдесят три тысячи ливров. Это и было её приданое. Да ещё — вы же были в доме? — эта старая развалюха на углу улицы Сен-Луи-ан-Л'Иль и набережной Анжу. Если бы брак состоялся, и мадемуазель стала бы женой Анри — он бы все и унаследовал, однако, и таково было распоряжение покойного отца мадемуазель, в случае, если она не выйдет замуж или умрёт до совершеннолетия, наследником этих денег являюсь я. При этом, — он усмехнулся, глядя в лицо полицейскому, — моё личное состояние далеко превышает три миллиона ливров, и эти деньги можно потратить либо на булавки, либо пустить на благотворительность. Это вообще не деньги.

Полицейский опустил глаза и кивнул. Было понятно, что он уже наводил справки о финансовом состоянии присутствующих. Он знал, что банкир — богач и скопидом, у которого, что называется, «снега зимой не выпросишь», положение же его банка весьма стабильно, он как сыр в масле катается. Что до остальных, то Кастаньяк — выдвинулся сам, и сегодня он — второе лицо в министерстве финансов, присутствующий здесь герцог де Конти от денег просто лопается, да и этот красавчик-аббат из какого-то старинного итальянского рода тоже ни у кого взаймы не просит, имеет собственный дом и держит свой выезд, говорят, будущее светило Церкви. Когда ему это сообщили, лейтенант презрительно поморщился, но увидев аббата, морщиться перестал.