Тайны Васильков или мое нескучное лето (СИ) - Филимонова Лина - Страница 38

— Я не хочу суп, — говорю я. — Я же его в обед ела!

— Это не тебе, — улыбается бабушка. Сейчас дедушка придет голодный.

Через три минуты открывается входная дверь и входит дедушка. С портфелем и букетиком каких-то весенних цветов, кажется, подснежников…

— Я знаю, — сказал Степан Пантелеевич, — что смерть Федора была для Катерины страшным ударом. Я всерьез опасался за ее душевное здоровье. Но она смогла взять себя в руки. И, мне кажется, ей было тяжело оставаться там, где все напоминало ей об их счастье… Поэтому она уехала. Оборвала все связи, кроме родственных. Купила этот дом в Васильках. Васильки ей очень нравились, но она бывала здесь с Федором всего пару раз и никого не знала, кроме бабы Груши и меня. Я тогда уже поселился здесь, в лесу. И, по-моему, она не собиралась возвращаться в город.

— Да, — подтвердила я. — Мама с папой всегда ее звали, а она ни в какую.

— А вам не скучно тут одному? — спросила я Степана Пантелеевича перед уходом. — И не страшно?

— По поводу «страшно» — точно нет. А вот по поводу «скучно»… — Степан Пантелеевич посмотрел на меня с хитрой улыбкой. — Пожалуй, тоже нет. Я долго мечтал о спокойной и тихой жизни в глуши и в уединении.

— И что? — спросила я, так как он замолчал, а мне казалось, что должно быть продолжение.

— Моя мечта сбылась.

— И вы разочаровались?

— Почему ты так решила? — Степан Пантелеевич поднял брови.

— Я слышала, что сбыча мечт обычно разочаровывает.

— Глупости. Это только если мечты не настоящие. Кстати, мое уединение редко бывает очень уж долгим. Обычно его кто-нибудь нарушает. Что-нибудь где-нибудь случается.

— И вы, как Чип и Дейл спешите на помощь…

— Как кто?

— Да, неважно, — махнула я рукой.

— Вам нужно подумать вот о чем, — сказал Степан Пантелеевич, остановившись возле калитки.

Я смотрела на доберманов, развалившихся возле крыльца и даже не поведших ухом при нашем появлении. А мне так хотелось, чтобы они подбежали к нам, виляя своими короткими хвостиками и заглядывая в глаза, как это делают все нормальные собаки… Тут до меня дошло, что Орлиный Глаз смотрит на меня очень серьезно и, видимо, собирается сказать что-то важное.

— Вы приезжали в Васильки сразу после смерти бабушки? — спросил он.

— Да, — кивнула я. — То есть не совсем сразу, а уже потом… после похорон. Мы приезжали все вместе.

На мгновение я очень явственно вспомнила те чувства, которые владели мной в то трудное время: растерянность, недоумение, даже обида… Глубокая печаль пришла позже, когда я осознала, что действительно больше никогда не увижу бабушку.

— Попытайтесь вспомнить, все ли было так, как обычно?

— Я не понимаю…

— Я спрашиваю об обстановке. О вещах в доме. Все ли было на своих местах? Может, вам бросилось в глаза, что какой-то предмет находится не на своем месте?

— Я не помню. Вроде бы все было на местах. Я не обращала внимания.

— Это понятно, — сказал Степан Пантелеевич. — Тогда вам было не до этого. Но сейчас вы можете что-нибудь вспомнить. Только не слишком старайтесь.

— Ага, — с пониманием кивнула я. — Обычно, когда стараешься что-то вспомнить, ничего не получается. Но потом, в какой-то момент, это вспоминается само собой.

— Вы очень хорошо уловили мою мысль, — сказал Степан Пантелеевич. — В этом деле многое будет зависеть от вашей способности вспоминать.

Я долго думала над его словами. Конечно, он говорил не только о переменах в обстановке бабушкиного дома. Это относилось и к той ночи, когда меня пытались… когда кто-то хотел меня очень сильно напугать. Может, даже до смерти. Я понимала, что в моих воспоминаниях есть провалы, что что-то стерто из моей памяти кошмаром той сцены, когда сморщенные руки тянулись ко мне, а темная пустота на месте лица приближалась, вызывая парализующий ужас. Что-то было такое, чего я сейчас не могу вспомнить. Может, потому, что не хочу.

Я бродила из комнаты в комнату, озираясь по сторонам, как будто я впервые в жизни сюда попала. Я старалась видеть не только то, что было перед моими глазами сейчас, но то, как это все выглядело раньше, шесть лет назад. Когда я приехала, мне показалось, что в доме ничего не изменилось. Но, может быть, что-то не так? Может быть, я просто не помню или не обращаю внимания? Васильки всегда были. Интересно, почему бабушке так нравились именно эти цветы? Васильки на обоях, васильки в вазе, васильки на картине… Мне казалось, что-то ускользает от меня. Скорее всего, так и есть. Мысли расползаются, как коричневые усатые насекомые. Чего мне сейчас меньше всего хочется, так это сидеть на одном месте и думать. Я бы лучше пробежку совершила километров на десять. Или огород вскопала. Или еще что-нибудь сделала, требующее выброса бурлящей во мне нездоровой энергии. Орлиный глаз сказал, что я не должна напрягаться. Это воспоминание придет само собой. Вот только неизвестно, когда. А вдруг через год? Или вообще лет через десять. Я не могу ждать так долго!

Я надела кеды и вышла из дома. Лучше я прогуляюсь. Во-первых, хождение пешком всегда меня успокаивает, во-вторых, как же воспоминание может придти неожиданно, если я буду сидеть и ждать, когда оно придет?! Надо дать ему шанс.

Моя прогулка оказалась совсем не долгой — всего лишь до соседнего дома. Мои ноги сами повернули в сторону бабыгрушиной калитки. У Белки обнаружился детский сад в полном составе в сопровождении родителей. Колька, Света и Белка сидели в саду, развалившись на старом диване, покрытом овечьими шкурами. Перед диваном стоял стол, заставленный тарелками с пирожками и чашками с чаем. Алинка и Колькины наследники возились с игрушками в огромном корыте, наполненном водой. Кораблики пускали, кажется. Баба Груша вышла из дома и остановилась, глядя на меня.

— Что-то ты совсем к нам носа не кажешь, — произнесла она обиженно.

— Я? — я искренне удивилась. — Разве? Вроде я недавно к вам заходила.

— Недавно, — покачала головой баба Груша. — Я уж за это время и забыла, какая ты худая. Иди пирожков поешь с капустой.

— О! — обрадовалась я. — С капустой я люблю. Больше всего на свете, — добавила я, чтобы польстить бабе Груше.

— Да ей некогда к вам ходить, — сказал Колька. — Занята с утра до вечера. И с вечера до утра.

Он улыбнулся и подмигнул мне.

— Занята? Чем же это она занята? Чай отдыхать приехала, не работать…

— Отдых — тоже дело не простое, — продолжал Колька. — Особенно, если не одна отдыхаешь.

— Некоторым надо на рот молнию пришить, — сказала я, сердито глядя на Кольку. — И застегивать, когда нужно, чтобы не болтали не к месту.

— Хорошая идея, — задумчиво проговорила Светка.

Колька подвинулся и жестом пригласил меня сесть на диван.

— Я тут для тебя место расчистил.

— Я лучше на стул сяду. Мне отсюда вас всех лучше видно.

— Соскучилась? — спросила Белка.

— Ага, — согласилась я. — Чем занимаетесь?

— Пирожки трескаем, — грустно вздохнула Светка.

— Печальное занятие, — согласилась я и взяла пирожок.

— Вот и я про тоже, — Светка тоже взяла пирожок и, откусив примерно половину, принялась его жевать. — У меня уже джинсы не застегиваются, — поделилась она своим горем.

— Хорошо, что ты спортивный костюм взяла, — фыркнул Колька. — Он эластичный и может растягиваться до невообразимых размеров. Так что ешь, не стесняйся.

Света положила пирожок и толкнула его плечом.

— Ты чего? — возмутился Колька.

— Да это я с тобой заигрываю, — сказала Света и щелкнула по лбу.

— Эй! — воскликнул Колька и схватил ее за руку.

— Сиди тихо, — прикрикнула на него Светка, — а то я сейчас к тебе на колени сяду.

— Не надо, — испуганно прошептал Колька и сделал большие глаза.

Мы с Белкой захохотали.

— Да ладно, садись, если хочешь, — Колька обнял Свету за плечи. Ты еще не настолько увеличилась в размере, чтобы меня этим можно было напугать.