За тридевять земель (СИ) - Филиппова Екатерина - Страница 55

Она медленно поднялась, немного поплескалась в море, и неторопливо добрела до уже ставшей родной пристроечки. Вода в душе, нагревшаяся за день чуть ли не до кипятка, расслабляла и успокаивала, смывая и соль, и тревожные мысли. Впервые за последние два дня устроившись на кровати, Василиса подумала:

— А ведь завтра — день рождения. И я стану на год старше. И, наверное, на год умнее. Так что и думать обо всём я буду завтра.

Так хорошо Василиса не высыпалась уже давно: без кошмаров, да и вообще — без снов, соответственно — и без заботливых друзей и родственников, нахально в сны заглядывающих. К тому же — на кровати, под одеялом, с настоящей подушкой — как же мало нужно человеку для счастья.

Девушка с удовольствием потянулась, оттягивая момент, когда придётся из этой благодати вылезать и начинать думу думать. Сделав над собой невероятное усилие, она откинула одеяло, немного посидела, рассматривая ноги — вроде бы, краснота с них сошла, спасибо профессорскому крему. При умывании выяснилось, что носу повезло меньше — он не только остался красноватым, но и украсился веснушками.

Девушка ужаснулась: такого безобразия у неё даже в детстве не было, а здесь, как назло, ни пудры, ни тонального крема. Возмущаясь отсталостью сказочного мира, Василиса благополучно забыла, что их у неё и дома не водилось, поэтому в комнату она вернулась недовольная и собой, и миром.

В этот момент Ликси, которая решила провести эту ночь в кошачьем обличии — когда ещё с такой сумасшедшей хозяйкой доведётся на мягком матрасе поспать — соизволила открыть один глаз. С довольной мордой обозрев окрестности, она с радостным мявом бросилась к окну. Последив за ней взглядом, Василиса увидела восхитительный натюрморт: на подоконнике стояла большая чашка, над которой возвышалась гора взбитых сливок, а рядом две тарелки — одна с бутербродами, другая — с эклерами.

Борьба с наглой кошкой закончилась полной Василисиной победой, в основном потому, что глупое животное не смогло сразу решить, с чего начинать — со сливок или с ветчины, замешкалось и к дележке опоздало.

Даже не задумываясь о личности благородного кормильца и поильца, девушка впилась в бутерброд и отхлебнула кофе, испачкав нос в сливках. Правда, кофе слегка подостыл, но всё равно был великолепен. Для трагически таращившей глаза Ликси был оторван кусочек ветчины и, с явным сожалением, зачерпнута маленькая ложечка сливок.

Поставив тарелочку с пирожными на колени, Василиса с ногами устроилась на не очень для этого подходящем узком подоконнике, выглянула во двор и охнула — опять повтор набившего оскомину сериала: прислонившись к стене, точно в такой же позе, как и вчера, сидел Гриша и мирно спал. От неожиданности она вздрогнула, плеснула кофе себе на колено, потеряла равновесие и начала вываливаться за окно.

Остатки кофе, выплеснувшиеся Грише на голову, его разбудили как раз вовремя, чтобы он успел вскочить и девушку поймать, вернее — вынуть из оконного проёма, край которого не доставал ему до груди. Немного подержав Василису на руках, он слизнул у неё с носа остатки сливок, поставил на землю, грустно посмотрел на рассыпавшиеся вокруг ромашки — чуть ли не целый сноп — вытащил из-за уха зацепившийся одинокий цветочек и с глупой улыбкой протянул его новорожденной:

— С днём рождения!

Василиса подарок приняла, понюхала и спросила:

— Завтрак — это тоже ты?

Гриша гордо кивнул, а девушка рассмеялась:

— У тебя, между прочим, на носу тоже сливки. И на волосах.

Она остановила руку, которую парень уже начал поднимать к лицу, оторвавшись от её талии:

— Не смей продукт переводить! С меня — так слизал…

Встав на цыпочки, Василиса потянулась к носу, на котором, если правда, сливок почти и не было, но немного не достала, уткнулась в губы и через мгновение они уже самозабвенно целовались. Ликси, бдительно наблюдавшая за парой с подоконника, довольно фыркнула и деликатно спрыгнула в комнату, не забыв прихватить с собой остатки ветчины.

Уход кошки Василиса с Гришей даже не заметили, как и слегка завибрировавшую говорилку. Только когда жёлудь затрясся и истерически заверещал, Василиса отскочила в сторону и попыталась членораздельно ответить на традиционный бабушкин вопрос:

— Ты почему такая растрёпанная?

Не отрывая глаз от Гриши, девушка с удивлением спросила:

— А я растрёпанная?

Гриша виновато развёл руками, и это помогло придумать новый вариант ответа:

— Только что встала.

— А красная такая почему?

— На солнце вчера перегрелась.

Бабушка смотрела недоверчиво, но от продолжения допроса воздержалась и плавно перешла к поздравлениям, а после них огорошила требованием не позже, чем через час, прибыть к ней для предварительного празднования, получения подарков и ещё для массы мероприятий, которые нужно будет ещё предварительно обсудить.

Василиса клятвенно обещала не опаздывать и причесаться, посмотрела на Гришу и расстроенно сказала:

— Ну, вот!

Гриша мгновенно оказался рядом, уткнулся в макушку, и расстроенно признался:

— И мне тоже нужно идти.

— Экзамен?

— Да нет. Ты сядь подальше, чтобы я вообще мог говорить, и я каяться буду?

— Что ты успел натворить?

— Ты только не сердись, ладно? У меня просто выхода другого не было.

— Да что ты сделал, в конце концов? Кого-нибудь пришиб?

— Хуже. Я монетку твою продал. Анатолю. Вернее, обменял — на квартиры для Инги и для меня.

Василиса помрачнела:

— И как она?

— Не знаю. По-моему, осталась не очень довольна — хотела на Красной Пресне, а получилось только в Печатниках.

Пересев поближе, Василиса прижалась к плечу, и грустно сказала:

— Вообще-то я немного другое имела в виду. Как она восприняла — ты ведь ей сказал, да? А она ведь на свадьбу надеялась…

— Не надеялась, а рассчитывала. Это немного разные вещи. И вообще, как выяснилось — я был запасной вариант, пока ничего получше не найдётся.

Василиса попыталась возмутиться, но Гриша остановил её:

— Не нужно. Я сам виноват. Когда понял, что ты на меня никогда не посмотришь — тоже ведь запасной вариант выбрал, первый, какой подвернулся. Так что не нужно Ингу осуждать, я и сам не лучше. Ты вот не разменивалась…

Кивая в такт покаянным словам, Василиса одну руку так и оставила зажатой в Гришиной лапе, а свободной рассеянно вытаскивала из травы щепочки, мелкие веточки и сухие листочки. Критически оглядев жалкую кучку, она констатировала:

— Значит, нужно костёр развести, только ещё веток нужно.

Гриша замолк на полуслове, потряс головой, и тоже уставился на собранное топливо:

— Костёр? Зачем?

— Как зачем? Костёр прогорит, мы пепел соберём и будем голову посыпать. Сначала себе, потом — друг другу.

— Ты хочешь сказать…

— Уже сказала. Мы все ошибаемся — и когда что-то делаем, и когда от чего-то отказываемся. И о том, чего не было, жалеем больше. Наверное, это у нас семейное. Да, ты в курсе, что мы с тобой дальние родственники? Твой прапрадед и мой…

Гриша отпустил Василисину руку и отодвинулся:

— Да, были братьями. И это ещё одна причина, почему я в сторону отошёл.

— Глупость какая! Это такое дальнее родство, что его, можно считать, и нет!

— Да не в этом дело. Просто слишком сильно наши семьи разошлись — твоя в сказочную элиту входит, а мы как были дикими лесовиками, так и остались. Так что, сама понимаешь, внучка главы Совета и потомок захудалой деревенской ветви… Я как домой фотографии с первого сентября послал — так меня и просветили.

Василиса вскочила и обвиняюще ткнула в Гришу пальцем:

— Так ты всегда знал! И про сказки, и кто я такая! И мне ничего не сказал!

Гриша тоже поднялся и затоптался на месте, не решаясь подойти:

— Так я был уверен, что ты всё знаешь. Поэтому и держишься так.

— Как так?

— Как принцесса. Я только в этой поездке идиотской начал догадываться, что тут что-то не так. Ну, как будто ты всё это в первый раз в жизни видишь.