Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - Дозуа Гарднер - Страница 72

Молли помолчала, подумала и снова попыталась:

— Хорошо, но почему тот, кто провел всю жизнь — он ведь начал еще подростком, верно? — на такой работе, мучился угрызениями совести?

— Интересный вопрос, — сказала Джада. Она тоже на некоторое время замолкла. — Не могу ответить. Я никогда не выясняла, стояло ли за этим какое-то особое задание, или я что-то сделала, или он что-то увидел. Это не угрызения совести, как вы там решили. Думаю, у него их не было. Ты не убиваешь людей, если у тебя есть совесть. Но мне кажется…

Молли прижала скальпель к обнаженной коже, на этот раз она чувствовала себя свободнее. Первый разрез заставил Джаду задержать дыхание. Второй — резко выдохнуть. Она посмотрела на свою руку и уви- дела волнистую линию, которую Молли провела под лепестками цветка.

— Мне кажется, — продолжила она, — он устал.

Люди вроде нас не должны жить долго. В тебе что-то не так, если ты смотришь на то, чем мог бы заниматься, и думаешь, что убийство по найму — отличный легкий выбор. Адреналиновые наркоманы, люди, полные ненависти, или такие, вроде меня, кто большую часть времени ничего не чувствует, — вы действительно думаете, что они годятся для старческого слабоумия?

Нет. Нет, мы все готовимся к тому, что умрем еще до тридцати, но умрем с честью и в блеске славы. Этену стукнуло тридцать пять, он устал и хотел соскочить, но нельзя сбежать, когда забираешься так высоко. Как он. Как мы. За побег убивают. Так что из-за всей этой вины он мог покончить с собой. Или сдать босса, а возможно, и всю компанию разом, потому что просто мог, потому что тогда в его смерти был бы смысл.

Он выбрал славу. Он выбрал месть. Я это понимаю. А может, я сама поступила бы так же, если бы измучилась и была не в силах работать дальше, поэтому проецирую свои чувства. Думаю, он просто устал и оказался слишком крутым, чтобы умирать в одиночку. Он должен был забрать с собой синдикат. Должен.

Сначала я ничего не стала делать с информацией, которую мне сообщили. Нет, мне надо было убедиться. Я велела шпионке захлопнуть ее гребаный рот и никому ничего не говорить, пока я не покопаюсь. Поэтому слухи до босса не донесли — он любил показательные расправы над предателями, и я скорее убила бы его голыми руками, чем позволила бы ему добраться до Этена. Понадобится — сделаю все сама, быстро и чисто. Я решилась на это без особого труда, но кое-что тогда почувствовала. Было неприятно и больно, потому я отбросила эмоции и начала охоту.

— Так легко? — спросила Молли. — Разве просто было их отбросить, замышляя убийство своего партнера, человека, которого вы любили всю жизнь?

— Я думала, что да, — ответила Джада. — Думала, что да… Теперь заткнись и дай мне рассказать.

А вообще-то отвечу, потому что, по-моему, это придаст истории смысл.

У меня была жизнь, и меня она устраивала. И все, что я имела, дал мне босс. То есть да, я это заработала, но мне ничего не принадлежало. Не по- настоящему. Всю мою жизнь составлял синдикат. Как будто меня попросили выбрать между огромной семьей, если бы она у меня была, и любовником. Так что нет, решение далось не просто. Я поняла: если мы сбежим, Этен будет таким же: уставшим, старым и конченым. И убьет себя, а я все равно останусь одна и вдобавок окажусь предательницей. Это помогло сделать выбор.

Так что я все взвесила. Жизнь без Этена, но с семьей, почетное место в синдикате, уважение за то, что разобралась с таким грандиозным предательством, на какое пошел Этен. Невозможное решение, одно из тех, которое просто нужно принять, потому что не принять — это то же самое. И только я определилась с тем, что убью Этена, как стало легче. Оглядываясь назад, я думаю, что, наверное, была в шоке, потому что нельзя чувствовать себя легким, как перышко, охотясь за уликами ради чьей-то смерти.

Тебе кажется, что ты не смогла бы выбрать, но ты смогла бы. Корыстная сука. Я же заметила, что ты прикидывала, стоит ли связываться со мной. Тут нет ничего зазорного. На моем месте ты поступила бы так же. Ты предана самой себе. И я была предана самой себе и своей семье, своему синдикату.

Потом стало хуже. Разумеется, стало хуже, иначе меня бы тут не было; я бы сидела на постели из денег с десятью голыми мальчиками, массирующими мое больное старое тело, а босс пел бы мне хвалы. Принять решение мало.

Хотя я поискала. Убедилась. Нашла его банковские счета, откопала его секреты, отследила имена, которыми он пользовался. Все, о которых знала наверняка, и немногие, о которых догадывалась. Никакого следа денег. Как я и сказала, его не купили. Он сам все решил, и я рассердилась, потому что, черт возьми, он не просто предал синдикат — он меня предал. Если бы нас арестовали, меня бы казнили, и, проклятие, он знал об этом. Раз он решил покончить со мной, отлично. Все по справедливости.

Мне не стоило злиться. Гнев на охоте — недоступная роскошь.

Я нашла нужные доказательства. Аккаунт, зарегистрированный на одно из тех имен, о которых я догадывалась, действительно принадлежал ему. Я знала его стиль достаточно хорошо, чтобы понять, что сообщения писал он. Он ежедневно отправлял в полицию отчеты — убийственное количество информации, но копы должны были притащить его в суд, чтобы он все подтвердил. Так работала система. Анонимные доносы, какими бы они ни были сочными, нужно подкрепить, прежде чем давать им ход. Ясное дело, этот закон протолкнули синдикаты. Облегчают нам жизнь: сложнее соблазниться и стать крысой.

Я распечатала копии компьютерных записей и большой стопкой сложила их на кухонном столе. Подравнивала ее, наверное, раз пятьдесят, ожидая его возвращения домой. А потом сообразила: если сначала дам ему объясниться, чтобы состоялась честная схватка, он может и победить. Мы были равными соперниками.

А он же знал, что творит. Знал, что и мне подписывает смертный приговор. Поэтому я отнесла бумаги в кабинет. Позже их следовало показать боссу. Помню, я плакала. Просто не могла остановиться. Это должно было стать для меня намеком. Я ждала у двери. В руках держала кусок толстого провода, очень удобного. Он бы не мучился. Все бы произошло быстро. Я ждала и ждала, дрожа и рыдая, как ребенок.

Но или он, или я. Он сделал свой выбор, и я делала свой.

Тишина повисла почти благоговейная. Молли посмотрела на дело своих рук — вихрь линий, закручивающихся и сбегающих волнами по локтю Джады. Та побледнела, словно кровотечение выжало из нее все соки, а может, виновата была история. Глаза Джады стали слегка влажными. Молли отвела взгляд.

— Сейчас мне нужно прерваться, — сказала она.

Джада вздрогнула.

— Я знаю, я знаю, опасность шока. Нельзя делать слишком много сразу.

— Тебе нужен перерыв, — произнесла Молли, снова посмотрев на биоклей и повязки. — И мне. Тяжело слушать.

— Сделать было тяжелее, — почти прорычала Джада.

Молли вздрогнула.

Уборка прошла в молчании. Джада прикусила нижнюю губу, пока Молли обрабатывала и перевязывала ее раны. Тонкое сияние красного и белизна зубов. Молли сопротивлялась желанию сказать, чтобы она перестала. Боль принадлежала Джаде, и она имела право поступать с ней как ей нравилось. В комнате стало душно, ни одна из женщин не заметила, как день перевалил за середину. Нить истории протянулась между ними, нить искусства, крови и надрезов.

— Если не хочешь, можешь не заканчивать, — прошептала Молли. — Я догадываюсь, что будет дальше.

Ее сердце превратилось в ноющий тяжелый комок, а внутри, там, куда не могла дотянуться летняя жара, поселился холод.

Джада покачала головой, уже одеваясь, ее мышцы дрожали, а пальцы тряслись.

— Это ритуал. Это его слава. Я должна тебе рассказать. Ты художник, я убийца.

Вот и все… Она подняла сумку и, пошатываясь, вышла. Дверь захлопнулась, а Молли уставилась на нее, гадая, куда, черт возьми, эта женщина отправлялась после их встреч. Она слишком выделялась для бара или гостиницы. Должно быть, нашла какое-нибудь жалкое пристанище за пределами города. С путаницей в голове Молли опять сидела за столом, ее желудок ныл от голода. Нужен был поздний обед или ранний ужин, но она не могла заставить себя поесть.