Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - Дозуа Гарднер - Страница 28

Вряд ли. Словно подводя итог всей его жизни, это путешествие пошло ему на пользу, оказавшись путешествием к самому себе. «Мы — то, что мы есть», — и он отвернулся от окна, а ледяная буря выла над головой над защитным куполом.

В ту ночь на Титане тоже завывал шторм, но это Титан, здесь всегда так.

В нарративе Пима на сегодня больше двадцати миллионов подписчиков, и мама счастлива, и Пим тоже счастлив, потому что улизнул тайком, пока мама спала, и теперь стоит перед большим иллюминатором корабля (на самом деле — экраном во всю стену) и смотрит вниз, в пространство, на медленно движущиеся звезды.

«Гел Блонг Мота»[4] — старый корабль, поколения «Ман Спеc» жили и умирали в нем, а корабль пересекал Солнечную систему — от самой Земли через внутреннюю и внешнюю системы, весь путь к Брошенному-За-Борт и Драконьим Мирам и обратно — снова и снова.

Пим полувлюблен в Джой, ровесницу, верящую, что Пим станет капитаном корабля. Джой учит его пиджину астероидов, почти общеупотребительному языку Марса и пояса астероидов, а Пим рассказывает о Земле, о вулканах и штормах, о городах на континентах. Он родился не на Земле, прожил там лет пять и переживал из-за отлета, но и был счастлив, и восторгался, и чувства эти перемешались.

Почти пятьдесят миллионов подписчиков следило, как Пим покидает Землю. Он не поднимался на лифте, а летел старым пассажирским МКК[5], Пим плыл в воздухе, когда гравитация пропала, а его не тошнило или там еще что. Потом они вышли на орбитальной станции, где у них была очень классная каюта, и гравитация вернулась, а на другой день забрались на борт большого-пребольшого, но все равно такого маленького и смешно пахнущего «Гел Блонг Мота». Пим видел марикультурные цистерны с угрями, креветками, омарами и кальмарами, ходил в гидропонные сады и разговаривал с главным садовником, а Джой даже показала секретную дверь и провела в служебные коридоры за стенами, где было очень сухо и пахло пылью и старой краской.

А теперь Пим смотрел в космос и думал, каков этот Марс. Глядя туда, он словно наблюдал за собственным будущим: не записанные еще терабайты и петабайты нарратива Пима, ждущие, когда их запишут так, как ему захочется. Странное чувство — Пим обрадовался, когда прибежала Джой и они вместе отправились к марикультурным цистернам: Джой сказала, что научит его ловить рыбу.

Мама снова появилась со своим последним бойфрендом, Жонкилем Сингом, агентом синдиката мемкордистики. «Он нам очень нужен», — сказала мама Пиму однажды вечером, впечатывая в щеку мокрый поцелуй, пахнущий дымом. Пим знал, мама рассчитывала, что Жонкиль поднимет им подписку на Марсе — число подписчиков падает с тех пор, как они в Тонг Юне. «Скучный, провинциальный городишко», — говорит мама, это такое оскорбление у землерожденных.

Но Пиму Тонг Юн нравится. Ему нравится спускаться в гигантских лифтах до нижних уровней города, больше всего Пим любит Аркаду с аренами для боев гигантских дроидов, лавками мироигр и особенно — огромный Базар Многих Вер. Когда ему удается улизнуть из дома — они живут на поверхности, под куполом Тонг, в доме, который принадлежит другу маминого друга, — Пим спускается в Аркаду и оттуда идет на Базар.

Там и Церковь Робота, и исполинский храм элронитов, мечети и синагоги, буддистские и бахайские храмы, и даже площадь Гореан. Пим видел почти нагих девушек-рабынь, странно очаровательные, они улыбались, тянулись к нему и гладили по волосам. Там были воины из возрожденных марсиан, краснокожие и четырехрукие — они верили, что в древности на Марсе властвовал император, а они — потомки жителей великой империи и служат Императору Всех Времен. Пим хотел бы стать возрожденным, когда вырастет, у него будет четыре руки, а кожу покрасят красным, но стоило упомянуть об этом при маме, у нее случился припадок, и мама сказала, что на Марсе никогда не было атмосферы и никакого императора, а возрожденные просто… и тут она употребила очень грубое слово, а потом пошли обычные жалобы от подписчиков нарратива Пима.

Он слегка побаивается элронитов — они хотят втереться в доверие и чересчур белозубо улыбаются. Пим не очень доверяет другим. Он предпочитает тихие пути и места, где мало людей, и не хочет, чтоб другие знали, кто он.

Иногда Пиму самому интересно, кто он или кем станет. Один из маминых друзей спросил его: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» — и он, вспомнив Джой, ответил: «Капитаном звездолета», — а мама рассмеялась фальшивым смехом, взъерошила ему волосы и сказала: «Пим уже стал тем, чем стал. Разве не так, милый?» Обняла его и добавила: «Он — Пим».

Но кто такой «Пим»? Пим не знает. Внизу, на Базаре Многих Вер, он думает, что, наверное, хочет стать священником или монахом — но какой религии? Каждая религия по-своему замечательна…

Пятнадцать миллионов следят, как он проходит через храмы, церкви и святилища, в поисках ответов на вопросы, которые сам себе еще задать не готов и, возможно, никогда не будет готов.

Итак, наконец он добрался до Брошенного-За-Борт, дальше некуда — только совсем уйти, и снял маленькую темную комнатку в маленьком темном ко-опе, в заднице луны, месте, соответствующем настроению.

Двадцать три миллиона подписчиков — мало для него и много для жителя Брошенного, вместилища краденого софта и хакерских сайтов, диких технологий и изгоев — города Брошенных-За-Борт, тех, кого вышвырнули в последний момент из огромных величавых звездолетов, покидающих Солнечную систему, уходящих навеки в путешествие без возврата по галактическому пространству. Найдет ли хоть кто-то из них новые планеты, новые луны, новые солнца, вокруг которых можно осесть? Будут там чужие или один лишь Бог? Никто не знает точно, а Пим — меньше всех. Однажды он спросил маму, почему бы им не отправиться с одним из кораблей. «Не будь дурачком, — сказала она, — подумай обо всех своих подписчиках, они разочаруются».

«Да в задницу всех моих подписчиков», — ответил Пим теперь вслух, зная, что некоторые обязательно пожалуются, некоторые отключатся и уйдут в другие нарративы. Никогда Пим не был особенно популярен, да, по правде, и не особенно хотел. «Все, что я делал в жизни, — подумал Пим, — все записывалось. Все, что я видел, все, чего касался, все, что чуял или говорил». Но было ли в сказанном или сделанном достойное быть сказанным или сделанным?

«Однажды я любил всем сердцем, — подумал Пим. — Довольно ли этого?»

Он знает: она была в Брошенном год назад. Но уехала прежде, чем прибыл Пим. Где она сейчас? Можно узнать, но Пим не делает этого. Она на обратном пути через внешнюю систему — может, в Лунах Галилея, где ее популярность высока. Пим решает напиться.

Несколько часов спустя он, шатаясь, плетется по темному переулку мимо кальянных и «кукольных домиков», клиник бодимодификации, одинокой миссии Церкви Робота, нескольких старомодных распивочных. Все, что растет в Брошенном, рано или поздно перегоняется в алкоголь. Или в курево.

Голова болит, сердце колотится. «Слишком стар», — подумал Пим, наверное, вслух. Два инсектоида материализовались из темноты и набросились на него. «Что это вы де…» — начал Пим, путаясь в словах, пока две машины умело обшарили его карманы, вторглись в главный узел — Пим только и мог, что тупо моргать, но отмечал, что подписчиков прибавилось, и понимал, что его грабят.

«Устройте шоу», — захихикал Пим. Попытался врезать одному инсектоиду, и тонкая, изящная металлическая рука протянулась и коснулась его — укус иглы в горло…

Парализован, но в сознании — не может звать на помощь, да и какой смысл? Это же Брошенный, если загнешься здесь, то виноват только ты.