Лунный курьер (Книга забытой фантастики. Том II) - Фоменко Михаил - Страница 27
- Предыдущая
- 27/51
- Следующая
Шарль-Анри Ирш
НАВСЕГДА КАЗНЕННЫЙ
Как могучая любовная страсть в безумных страданиях, которыми она платит за минуты счастья, созидает мужественное сердце, полное пламенной отваги, так наука создала личность доктора Арка. Двадцати пяти лет, еще в полном расцвете своих сил, он задумал ряд великолепных работ, которые в сорок пять лет уже поглощают всю его беспримерную энергию. Сотни людей, работающих в той же области знания, что и он, считают его одним из первых биологов не только во Франции, но и за границей.
Он обнародовал некоторые из своих открытий, которые имели большое значение в области терапии. Эти открытия дали богатство и почести его случайным ученикам и помогли многим больным.
Лаборатория для него — весь его мир. Только два раза в год он покидает ее, чтобы подышать вольным воздухом на лоне природы, насладиться ее красотами с чарующей наивностью ребенка, не ведающего добра и зла.
Вот почему, когда он, мечтая, ожидает результатов какого-нибудь второстепенного опыта, ему грезятся среди выбеленных известью стен лаборатории снежные Альпы, швейцарские озера, австрийский Тироль, мирная Пиза, Микельанджело в Риме и Веласкес в Мадриде; ибо будущее человечества слишком занимает его, чтобы он мог презирать произведения искусства, в которых прошлое стало вечным.
Вот этот-то человек и видел однажды сон, который мне хотелось бы возобновить в своей памяти.
Некоторые подробности этого сна не вполне соответствуют данным современной науки, но действие происходит на протяжении нескольких веков и некоторые неточности не только возможны, но и неизбежны.
Итак, представьте себе, что наш ученый заснул и его мозг в течение нескольких часов пережил драму, о которой он мне рассказал приблизительно следующее.
20 марта 1901 года я нашел чрезвычайно простую формулу сыворотки, которую и решил сохранить в строгой тайне. На следующий день я пригласил ветеринара Б…, члена академии наук, которого попросил произвести самый тщательный осмотр моей собаки.
Он нашел, что животное вполне здорово и сильно, за исключением небольшого процесса в правом легком.
— Этот процесс, — сказал он мне, — по всей вероятности, следствие обыкновенной простуды, и если бы животное прожило с ним двадцать лет (самый продолжительный срок жизни собак этой породы), я бы ничуть не удивился.
Тотчас же после ухода Б… я впрыснул моему псу четыре кубических сантиметра вновь изобретенной сыворотки. Спэк чуть было не укусил моего служащего и по меньшей мере добрых четверть часа рычал и вертелся в лаборатории, гоняясь за собственным хвостом. Наконец, он свалился на бок и заснул мертвецким сном.
Члены его закоченели и я уже думал, что он издох. Так как, однако, через четверть часа похолодевшее брюхо его не вздулось, то надежда снова озарила меня.
Я пообедал около Спэка и даже приготовился ночевать в одной комнате с ним для наблюдений. В одиннадцать часов я прикоснулся к нему: он показался мне теплым. Температура была несколько ниже нормальной.
Вдруг Спэк вскочил на ноги и начал ласкаться. Он узнал меня и радовался.
Когда мы вместе вернулись домой, жена сделала мне ужасную сцену, так как страшно беспокоилась, — не случилось ли со мной чего-нибудь. Мне надо было ее предупредить. Она даже упрекнула меня в том, что я предпочитаю собаку ей. Собственно, я совершенно не заслуживал неприятности, которую мне устроила эта экспансивная женщина, но перенес ее стоически спокойно.
Какие только животные не побывали под моим шприцем! — зайцы, кролики, куры, даже маленькая обезьянка, жившая у нас пять лет! Она погибла, упав за борт, во время морской прогулки из Конкаоно на Овечий остров.
Мой Спэк здравствует уже более двадцати лет и до сих пор сохраняет ловкость, силу и прожорливость молодой собаки. Шерсть его, однако, стала падать. Я ему сделал впрыскивание в том же количестве, что и десять лет тому назад, и шерсть снова отросла, очень густая, шелковистая и вьющаяся, той темно-коричневой масти, которая возбуждает всеобщее восхищение.
Ему исполнилось тридцать лет. Никто мне не верит, когда я указываю на этот факт. Меня считают помешанным. Я не смею заикаться о впрыскиваниях: в 1921 году это считается ересью!
Впрочем, некоторые из моих сообщений в институте, причем я демонстрировал опыты на фруктах, клонятся к подтверждению моей теории.
Бессмысленно настаивать долее.
Впрочем, достаточно того, что я знаю. В моем возрасте, — мне пятьдесят восемь лет, — нельзя терять времени на пустые споры.
Даже Б… отказывается признать в Спэке ту самую собаку, которую он когда-то исследовал: он, видите ли, столько видел животных с тех пор! Да, кроме того, не надо забывать, что ему уже восемьдесят лет.
Для меня достоинства моей сыворотки несомненны.
Однажды мне приносят останки моей собаки: упавший с неба на Ульмскую улицу, как раз против моей лаборатории, винт аэроплана почти надвое рассек бедного Спэка. Все эти шары, наполняющие пространство, приводят меня в отчаяние! Я никогда не перестану возмущаться ими.
Мозг Спэка оказался мозгом взрослого животного. Его кости большей толщины, но с меньшим количеством мозга в них, чем это наблюдается обыкновенно. Я сохранял в течение месяца одну из его лап, сняв с нее предварительно кожу: мясо не испортилось. Под микроскопом я не заметил никаких, признаков разложения. Материя остается влажной.
Итак, жизнь можно удлинить, если удалить все токсины, которые вырабатывает наше тело для самоотравления, и таким образом увеличить количество свежих клеточек.
Жизнь Спэка длилась 33 года, что соответствует 165 годам человеческой жизни. Моя сыворотка сделала возможным подобное чудо. Несчастный случай положил предел испытаниям, над которыми я работал. Неужели Спэк никогда бы не издох?.. Все мои опыты над другими животными, начиная с грызунов и кончая воробьями, над жвачными, над многокопытными (я вылечил носорога, умиравшего зимой в зоологическом саду), — все эти опыты доказали действительность моей сыворотки. Я, наконец, знаю дозу, необходимую для человека.
Двадцать раз, наполнив шприц сывороткой, я был на волоске от того, чтобы сделать себе укол. По уверениям Т., исследовавшего и наблюдавшего меня, может быть, подробнее, чем ветеринар Спэка (а диагнозы Т… безупречны), я не имею никаких физических недостатков. Неужели я, созданный из земли и извести, стану первым бессмертным? Это — безумие и ужас! Чтобы испытать это бессмертие, надо быть исследователем и очевидцем в то же время. Только я один буду знать, что я существую, так как поколения пройдут передо мной, как быстротечная вода мимо утеса, разделяющего ее. А если жизнь мне надоест?
Каждую минуту умирают люди, в то время как я, быть может, обладаю средством уничтожить смерть. А если бы я населил земной шар бессмертными существами, было ли бы это меньшим преступлением? Ужас перед количеством живущих привел бы необходимо к прекращению рождений.
Что же значила бы тогда человеческая любовь?
О… если бы он знал, этот косоглазый горбун, который на днях так расхваливал мне радости жизни, если б он знал, — он, пожалуй, попросил бы меня сделать его бессмертным!
Голова горит. Я не хочу больше думать обо всем этом, а между тем, я могу умереть сейчас, мгновенно, и тогда!..
Сегодня, 20-го марта 1921 года, я написал доктору Т… письмо с просьбой провести ночь около меня. Он ответил утвердительно. Согласно моей просьбе, он будет меня наблюдать, не больше. Придет ровно в 7 часов.
Чтобы отогнать навязчивые мысли, могущие ослабить мою решимость, я пишу завещание: да! Разве я знаю, что может случиться?..
Слуга докладывает о приходе Т…
Твердой рукой я держу иглу над синим пламенем спиртового рожка, наполняю правасовский шприц темной жидкостью и спокойным взором смотрю на него: это — моя смерть или смерть, побежденная мной.
- Предыдущая
- 27/51
- Следующая