Libertango на скрипке - Блик Терри - Страница 37

руку. Шереметьева внутренне приказала себе не думать о журналистке и сосредоточиться на

общем разговоре. Сосредоточенность и уверенность в правильности выбранного тона помогли

ей, и только странный холодок в солнечном сплетении, будто при скоростном спуске, не исчез.

Александра внутренне усмехнулась своему волнению и подняла взгляд на сидевших за столом:

- Сегодня я не буду говорить.

Эффект был ожидаемым: кое-кто из журналистов хмыкнул, кто-то изумлённо вздёрнул брови, кто-то разочарованно скривил рот, и только Кира встревоженно посмотрела на Шереметьеву.

Александра не стала долго молчать и продолжила:

- Сегодня говорить будете вы. Проект, который мы обсудим, есть только в форме идеи. У меня

есть предложение: я хочу, чтобы вы все высказали свои «за» и «против», чтобы не было

готовых решений и рецептов, чтобы не получилось так, что я вам говорю уже готовые шаги.

Вопросов много, сомнений тоже, поэтому давайте попробуем такой необычный формат, как

откровенность. Как вам такая идея?

Кое-кто из журналистов опять хмыкнул, кто-то неуверенно оглядел коллег, кто-то приосанился

и стал лихорадочно придумывать свои доводы, кто-то равнодушно пожал плечами. Кира

подумала: сейчас самое мудрое – молчать. Нужно подождать и посмотреть, во что выльется

этот либерализм, удастся ли удержать в нормальном тоне разговор или начнётся свара... Но ход

хороший, безусловно. Только – зачем?

Повисла долгая пауза. Никто не решался начать разговор. Шереметьева внутренне вздохнула, в

очередной раз понимая, что придётся начинать самой, и предложила:

- Давайте поговорим, что вас смущает в этом проекте?

Первым откликнулся чернявенький паренёк, который представился Азатом Сабаевым из

регионального отделения ГТРК:

- Я не понимаю, что власть хочет сказать этим законом. С одной стороны, вы говорите, что

хотите снизить уровень насилия над человеком, над личностью. С другой – вы это насилие

удваиваете. Об этой проблеме говорят не первый год, но так и не определились, что же делать с

такими людьми.

Журналисты оживлённо зашевелились. Нервно убирая спадающую чёрную прядь, заговорила

Дарья Воронцова, напарница Димки:

- Какой смысл в этом законе? Уголовный кодекс – для тех, кто нарушает общественный

порядок, посягает на жизнь, имущество и так далее, а что здесь? Кто на кого посягает? Мы же

не дети, все прекрасно понимают, что будет с такими заключёнными на зоне. Кто выйдет потом

на свободу? И, опять же, предполагается, что лишение свободы должно исправлять. Что тут

исправлять? Может быть, таких людей нужно лечить? И можно ли это вылечить?

Не успела Дарья договорить, как её жёстко прервал Иван Измайлов от регионального отделения

агентства «Россия сегодня»:

- А я считаю, что затраты государства на содержание или лечение таких ненормальных не

могут быть оправданы. Почему не рассматривается вариант высылки таких людей за пределы

страны или, к примеру, смертная казнь? Или депортация куда-нибудь в глухие места, пусть

копают себе землянки и живут в тайге или в тундре, отдельно от нормальных людей!

Кира слушала начавшийся спор и понимала, что здесь – всё то же самое. Кто-то не то чтобы

«за», но по-человечески старается понять, кто-то – категорически против, но нет и не будет

публичной защиты, публичного признания, что такие люди тоже могут жить рядом… Всё, что

говорилось, не было новым, но от этого не было менее страшным. И зря Александра затеяла эту

откровенную беседу.

Между тем Измайлов распалился:

- Мы – за традиционные ценности, за нормальные отношения, за семьи с отцом и матерью и

детьми. Об этом говорит Президент, об этом говорит народ, и так и должно быть. Вон, Охлобыстин или Киселёв вообще говорят, что таких уродов сжигать надо. Ну и пусть в зоне их

грохнут, никто не заплачет!

Шереметьева, стиснув свои яростные возражения в кулак, спокойно прервала:

- Иван, мы услышали Вашу точку зрения. Есть другие варианты?

Все замолчали. С дальнего конца стола тихо, не представляясь, спросила журналистка:

- Может быть, мы узнаем, что планируется в проекте, и это обсудим? Есть уже какой-то текст?

Шереметьева отрицательно покачала головой:

- Есть только идея, и она очень сложна в реализации. Чем она подкрепляется? Возможно, такими эмоциональными эскападами, как то, что мы услышали от Ивана. Но отрицание

гомосексуализма в российском обществе существует, и очень многие люди требуют защитить

их. И согласно социальным опросам, таких людей большинство. Что пугает их? И чем могут

быть опасны люди с другой ориентацией?

Некоторые из журналистов хмыкнули, но большинство задумались. Тогда Дарья продолжила:

- Я могу понять, если мы хотим защитить детскую психику. Но в Уголовном кодексе уже есть

статья за педофилию, совращение, растление малолетних. Если вводить то же самое, это будет

дублирование. Смысл?

Её поддержал Азат:

- Насилие сексуальное и в отношении совершеннолетних тоже наказуемо. Тогда – тоже

дублирование. Мне кажется, что из-за этого проекта некоторая часть людей уйдёт в глухую

оборону, как в сталинские времена. Просто мы не будем знать об этих людях. Об этом

перестанут говорить. Но это же не значит, что таких людей не станет. Если мы не говорим, к

примеру, про сахарный диабет, не значит же, что люди этим не болеют…

Шереметьева кивнула, соглашаясь, и сказала:

- Я тоже достаточно много времени провела за изучением этой проблемы. И знаете, что

показалось мне неприемлемым? Страницы в социальных сетях. Да, никто не отрицает, что

людям с общими взглядами нужно общаться и находить друг друга. Но когда на страницах

гомосексуальных знакомств пишут девочки и мальчики двенадцати – пятнадцати лет

сообщения вполне определённого содержания, это вызывает… Отторжение? Брезгливость? Но, с другой стороны, на страницах знакомств людей с традиционной ориентацией творится то же

самое. Что нужно сделать? Стоит ли говорить с детьми о таких вещах, как сексуальное

воспитание, или же не обращать внимания? И действительно ли здесь есть угроза

гомосексуального извращения личности?

Журналисты заговорили почти все, превратив беседу в гомон, в котором слышались разные

точки зрения, вспыхивали споры, которые тут же угасали, но ни одной реальной угрозы не

прозвучало. Никто не нападал на присутствующих с требованием провести ночь, ни у кого

близкие или родственники не подвергались гомосексуальному насилию, а других угроз

журналисты придумать не смогли. Только Измайлов выступил в очередной раз с заявлением о

том, что гей-парады оскорбляют его как гражданина и как мужчину, но на это почему-то никто

уже не обратил внимания. Когда стало ясно, что журналисты никак не могут придумать

реального повода для уголовного наказания, Шереметьева вздохнула и прекратила разговор:

- Всё, о чём мы с вами говорим, пока не может быть основанием для преследования. Какие у

вас будут предложения, кроме уголовного наказания?

Повисла пауза. Становилось понятно, что конкретных предложений ни у кого не было, потому

что никто всерьёз никогда не задумывался, что у него, как у представителя пресловутого

народа, могут спросить подобное. И от этого Кире стало противно.

Между тем Шереметьева, не дождавшись ответа, продолжила:

- Всё становится лёгким и понятным, когда, как вы правильно сказали, есть угроза жизни. В

этом же случае мы говорим об угрозе культурным ценностям и традициям, но, опять же, человек – тоже ценность. Проблема слишком неоднозначна, чтобы решить её, просто издав

закон. Поэтому я и мои коллеги встречаемся с общественностью, как бы пафосно это ни

звучало. Мне кажется, что этот разговор ещё не закончен, и, если у вас появятся предложения, я прошу вас направить их мне. Спасибо за беседу, всего доброго.