Место нашей любви (СИ) - Окишева Вера Павловна "Ведьмочка" - Страница 3

Я усмехнулась, а в душе было пакостно. Скорее бы эта практика закончилась.

- Знаешь, - обратилась к сокурснику, - что-то устала я смеяться.

Как и предсказывал Вадик, правитель посла раскатывал и вдоль и поперёк, да на глазах-то у всех подчиненных. И самое главное, все прониклись и пали ниц. Посол на животе вымаливал прощение у отца народа. Мы с Вадиком жались в углу и тихо посмеивались, поражаясь пресмыканию перед правителем. Закончилось всё тем, что отправили бедного, но прощённого посла поститься и молиться до завтрашнего утра! Я чуть от радости не визжала! Есть все же справедливость! Есть!

После собрания мы с Вадиком отправились на ужин, где собирались все наши. Я, как обычно, присоединилась к моей подруге, а сокурсник к нашим парням.

- Линда, он такой! - мечтательно закатила глаза Люся, рыжая красавица с нашего потока. - Он позвал меня сегодня к себе в каюту!

- Будешь круглой дурой, если пойдёшь, - равнодушно высказалась я, с завистью глядя на безупречный маникюр подруги. Унжирцы очень щепетильны в вопросах красоты. Они считают, что мир прекрасен, и все обязаны соответствовать ему. Уродства они не терпели. Интересно, как они нонарцев терпят. Или я красоты этой расы не заметила?

- Не завидуй, - бросила она мне, все ещё продолжая мечтать о сладком унжирце, который предложил ей подарить свои хвостатые мужские клетки.

- Чему завидовать? - усмехнулась я. - Он на тебе опыты будет ставить, а не в любви признаваться.

Так хотелось дать ей ложкой в лоб, чтобы сняла с глаз розовые очки.

- Да, что ты такая вредная! - возмутилась подруга, недовольно глядя на меня. - Пусть ставит, мне не жалко. Он же мне такую особенную ночь подарит!

Ночь… Неужели она готова ради одной единственной ночи позволить себя осеменить! Не понимаю, а как же гордость? Или чувство собственного достоинства, самолюбия. Не такие уж они и красавцы, чтобы сходить по ним с ума и ложиться под них.

- Не понимаю я тебя. Тебе реально себя не жалко. Они же свободные мыслители. Ты влюбишься, а он пойдет по другим, - попыталась я образумить Люсю.

- Линда, какая же ты зануда, - бросила мне подруга. – Всё, не пойду я никуда, успокойся. Всё настроение романтическое сбила!

Вот тут уже не стерпела я:

- Да какая романтика! Он вчера с кем был?

Под моим возмущённым взглядом подруга стушевалась.

- С Тори, - недовольно буркнула она, пряча глаза, и что-то высматривая на полу.

- Вот-вот, а на завтра кого запланировал? - язвительно спросила, зная, что Люсе наверняка об этом уже известно, а может, она даже расписание свиданий унжирца на эту неделю вызнала. - Стоит одна ночь этого?

Люся молчала, обиженно отворачиваясь от меня, поэтому я продолжила:

- Поверь, не стоит. Пусть и красивые они, но меня от них оторопь берёт. Одна их идея смешения ДНК о многом говорит. Как мотыльки перелетают из кровати в кровать. Люська, тебя Вовка любит! Дай ему шанс, всё больше пользы будет!

- Не хочу, - высокомерно ответила та, косясь на брюнета, который не сводил с девушки взгляда.

Вовку мне всегда было жалко. Он давно уже в неё был влюблён, да так сильно, что многие завидовали и не понимали девушку. Правда, это её жизнь, и я не имею права вмешиваться. Но как же хочется, чтобы и меня так же преданно кто-то полюбил. Унжирцы - прекрасные создания, но, на мой взгляд, были слишком сладкие, аж зубы сводило!

После ужина, прихватив с собой альбом, отправилась в свой уголок. Вечерние тренировки – это мечта художника! Они там такие разгорячённые сейчас. Удары сильнее, резкие, опасные, движения плавные, отточенные. Пластика и грация. И самое возбуждающее - это, конечно же, спарринги.

Незаметно прокравшись в каморку, выглянула из своего укрытия в окно и радостно улыбнулась. Пока ещё никого не было, только Он! Мужчина разминался, размахивая длинной палкой, нанося удары невидимому противнику. Открыв альбом, вглядывалась в уверенные линии, пытаясь уловить вдохновение. Закусив карандаш, бросила взгляд вниз и увидела! Рука ожила и, паря над листом, наносила новые линии. Вот волосы взметнулись от резкого движения. Но глазам лучше остаться хищными. Именно таким он казался мне сегодня. Поза полная напряжения, тугая как пружина. Неосторожный шаг, и он накинется на тебя, поймает и... Неожиданно картина стала настолько реалистичной, что дыхание сбилось в груди. Всё тело проснулось, сладко заныло. Он был готов, я тоже. Затронь и я взорвусь. Тряхнув головой, отогнала очень яркое видение.

Выглянув в зал, испуганно взвизгнула, натолкнувшись на внимательный взгляд красных глаз. Замерев от страха, услышала, как бешено бьётся моё сердечко. Хищная улыбка тронула его тонкие губы, а глаза... О, нет! Резко села на пол, прикрыв ладонью рот. Что же теперь будет! И чего я расселась, меня же сейчас поймают! Похватав все свои вещи, бросилась из каморки, боясь быть настигнутой. Манаукцы не шутят. Они даже земные анекдоты уже не понимают. Так что, тут не отшутишься, и влетит мне по полной программе.

Ворвавшись в свою каюту, устало упала на кровать. Тяжело дыша, проклинала свою легкомысленность. Как я умудрилась выдать себя? Не понимаю. Вроде ничем себя не запалила! Вздрогнула, когда дверь в ванную комнату открылась и из неё вышла Люська в одном полотенце.

- О, Линда, что-то ты сегодня быстро, - обрадовалась подруга моему присутствию. Подойдя к кровати, она вальяжно разлеглась на ней, томно глядя на меня. – Покажи, что хоть рисуешь-то, - попросила она и, ловко дотянувшись до альбома, быстро выхватила из него лист.

Среагировать я не успела. И Люся смогла лицезреть прекрасный образ моего воина.

- О, мать моя женщина! - в ужасе воскликнула подруга, выпучив глаза, уставилась на меня. - Ты совсем с головой не дружишь! Сожги эту дрянь! Как тебе такое может нравиться?

Я встала и выхватила из её рук моё сокровище. Разгладила любовно лист и спрятала обратно в альбом. Вот что она понимает в искусстве!

- Отвали, - огрызнулась я, - всё красивее твоих унжирцев.

- Да ты совсем ополоумела, что ли?! Манаукцы страшные, как ... как не знаю что! Даже нонарцы и то приятнее выглядят, - припечатала Люся, садясь на кровать.

- Отвали, он красивый, - взвилась я. Вот, что она пристала! С лица воду не пить. - Ну, подумаешь, шрам на щеке. Страшно, конечно, не спорю. Но глаза-то у него какие, а тело! - пыталась объяснить я ей очевидное.

- Он урод, - припечатала Люська и занялась приготовлениями к вечеру.

- Ты не права, он - красавец, - пробурчала я, устраиваясь на кровати.

- Да ни разу! - воскликнула подруга и начала перечислять недостатки манаукца. - Что это за нос? Широкий такой, что муха залететь может. А брови! Проредил бы для приличия. А губы?

- Нормальные губы, - спрятала я альбом, засунув под кровать. Как же я хотела поскорее отправить его сестре, чтобы некоторые эстеты успокоились уже.

- А глаза-то, глазюки, - пыхтела Люся, намазывая крем себе на лицо. - Не смотрит, а дыру прожигает. Это хорошо, что рисунок чёрно-белый.

- Всё, замолчи! - приказала я ей. – Иди, давай, размножайся и плодись с унжирцами.

- И пойду, - обиделась Люська, забирая с собой косметичку, отправилась в ванную. А я осталась лежать в одиночестве. Перед глазами всё ещё стоял образ манаукца. Настоящий хищник, выслеживающий свою добычу. Поймав настрой, я свесилась с края кровати и достала альбом. Села удобнее на подушках, приготовила рисунок и принялась дорисовывать по памяти. Не понимаю Люську. И чего она говорит, что он урод? Конечно, не классическая красота, но в этих выразительных чертах было что-то удивительно притягательное, особенное. Я таких никогда не встречала, даже среди манаукцев, которые занимались с ним в том зале.

Подруга ушла, пожелав спокойной мне ночи, и заодно похваставшись, что ей покоя сегодня не предвидится. А я продолжала рисовать, с наслаждением нанося последние штрихи. Осмотрев законченную работу, прикоснулась к листу губами. И что мне теперь делать? Я же умру, если не смогу вновь его увидеть. Грустно вздохнула и убрала рисунок. Забравшись под одеяло, стала придумывать план. В детстве я часто на палку зеркальце привязывала и подглядывала за родным братом. Может сделать так же. Не пройдет, есть вероятность, что зеркало отблеск поймает и всё, конец мне придёт. Были случаи, когда манаукцы, не объясняя причины, могли с лёту без предупреждения бить неугодных. Только потом при разбирательстве выяснялось, что пострадавший посмел нелестно отозваться о них. Нет, мне подглядывания манаукец точно не простит. Мне так резко стало плохо, когда, наконец, до меня дошёл весь ужас происшествия. Да какое там, ещё раз! Я теперь платок стану завязывать так, как нонарцы учили, одни глаза только видны и будут!