Дьявол на испытательном сроке (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 35

— Надумаешь — спроси, — отзывается Джон, — я расскажу. Гордиться мне нечем, но это и будет твое первое испытание на настоящую непредвзятость.

— Я ведь так и не спросила, как вчера все прошло, — спохватывается Агата, — ты вернулся раньше конца смены. И тебе удалось…

— Я верил тебе и Небесам, ничего странного, — Джон пожимает плечами, — а вернулся раньше… Слабость ощутил. Молитва тоже расходует силу души, а я еще и экзорцизм читал. Короче говоря, выдержал час и едва не рухнул во время полета.

— Тебя не хотят перевести? — встревоженно уточняет Агата. Она знала, что Джон очень ценит работу серафима-стража. Не хотелось бы, чтобы он её из-за Агаты лишился.

— Нет, — Джон качает головой, — поручителем мистера Коллинза все равно считаешься ты. Потому что ты дала мне право… Рози?

Мир вдруг резко становится стеклянным. Таким прозрачным, таким хрупким. У Агаты звенит в ушах. Не просто звенит — колокольным протяжным звоном, будто сообщая о безжалостной воле рока. Видимо, она еще и бледнеет, потому что иначе нельзя объяснить причину беспокойства Джона. Это же просто совпадение? Фамилия не самая редкая. Пусть отмолили суккуба, что вполне подходит ему по характеру. Это все еще может быть случайность.

— Как его зовут? — губы еле шевелятся, страх практически парализовал её, выхолодил до ледяной пустыни.

— Винсент… — во встревоженном голосе Джона Агата слышит голос грома, того самого, что знаменовал вчера волю Небес во время её молитвы. — Винсент Коллинз.

Сердце отказывается биться. Оно вспоминает, что все это иллюзия, что на самом деле её тело — это лишь привычка её души видеть себя в совершенно конкретной форме, и она хочет рассеяться в воздухе прямо сейчас. Но нет, на плечах тяжелый груз её грехов, ей далеко до освобождения.

— Посмертные шрамы, — она уже знает, что услышит в ответ, но надежда на простое совпадение все еще теплится в сердце, — ты видел у него посмертные шрамы? Над сердцем. Два. От пуль.

— Рози, ты его знаешь?

Мир теряет звуки окончательно. Все, что может сейчас Агата, — встать, с оглушенным видом сжать виски, на негнущихся ногах зашагать к двери. Ей нужен свежий воздух. Прямо сейчас.

Дойдя до дверей, Агата чувствует, как мир пошатывается. Опирается на дверь. Плеча Агаты касается ладонь. Она дергается резко, чудом не потеряв равновесия. Видит озабоченное лицо Генри. Она никогда так быстро не выдыхала Слова Защиты, как сейчас. И они действуют — впервые в её словах нет сомнения. Она не хочет сейчас прикосновений. Ничьих. Тем более демона.

Генри отшатывается, отдергивает от её плеча обожженные святым словом руки.

Агата же срывается с места. Страх будто впивается в её спину когтями, подгоняя, торопя. Она должна спрятаться.

Может, от этого урока Небес ей удастся укрыться?

— Что произошло?

У Миллера такой вид, будто его зажали в угол и жестоко пытают, чтобы выведать секретные разведсведения. У Генриха же настроение не ахти, святым словом ему опалило руки, и теперь ожоги на них неприятно пульсируют. Регенерация у него, конечно, выше, чем у простых душ, но все равно пару часов придется терпеть дискомфорт.

А серафим молчит, всем своим видом показывая, что ничего не скажет.

— Миллер!

— Не твое дело, — вспыхивает Миллер. Он растерян. Для этого не нужно даже принюхиваться, растерянность написана крупными буквами прямо поперек широкого лба. А если все-таки принюхаться?

Страх. Чужой страх будоражит охотничьи инстинкты голодной твари внутри, сейчас в Миллере недостаточно решимости для экзорцизма, Генрих вполне может успеть выдрать клок из этой души, насладиться вкусом чужого аскетизма, на много лет ставшего ритмом жизни.

— Миллер, — рычит Генрих, прикрывая глаза и швыряя собственный голод на колени. Это тяжело, это практически невыносимо.

— Хартман, — Миллер тяжело вздыхает и трет переносицу, — мы разберемся сами. Без тебя. Было бы неплохо, если бы ты уже завязал с этой своей вендеттой ко мне…

Генрих сухо растягивает губы в улыбке.

— Не весь мой мир вертится вокруг тебя, святоша, — выплевывает он.

— Да? — серафим иронично щурится. — И это просто совпадение, что обхаживаешь ты именно важную для меня женщину?

Ложь сказывается на кредитном счете. Ложь сразу увидят на выверке и скажут о ней Агате. Ложь сделает его голод на маленькую толику невыносимее. Крупица в чаше весов, но однажды этих крупиц скопится столько, что они перевесят. И в конце концов, не столь уж много нужно грехов, чтобы нарушить условия испытательного срока.

— Лишь отчасти, — произносит Генрих, глядя выше плеча Джона, — но вендетты нет. Я не могу это себе сейчас позволить.

Миллер скептически смотрит на демона, всем своим видом выражая недоверие.

— А ты-то ей сказал, а, «друг»? — ухмыляется Генрих, засовывая руки в карманы. — Или тоже молчишь?

— Ты хочешь, чтобы я выставил тебя в её глазах совершенным мудаком? — уточняет Миллер все с той же насмешливостью. — Отнюдь, Хартман, мне это делать незачем, я-то тебя не ненавижу.

Генрих хотел бы сказать, что это взаимно, но это все-таки будет ложь. Он загнал это чувство в самый угол, он старательно давил его как мог, но оно при этом никуда не делось. Нет. Не думать о причинах. Думать о настоящем. Он может выпить Миллера, но при этом можно сказать «до свидания» амнистии. Он не хочет обратно. Он не хочет снова оставаться наедине с самим собой. Не сейчас, когда в его жизни впервые за долгое время вновь началось движение.

— Что с Агатой? Что ты ей сказал? — спокойно произносит Генрих, по-прежнему глядя не на Миллера. — Я не чуял в ней такого сильного страха сколько её знаю.

— Страх? — Миллер, кажется, задумывается и не особенно торопится отвечать.

— Я тебя когда-нибудь выпью, — раздраженно сообщает Генрих, — когда-нибудь мое терпение кончится.

— Сомневаюсь, что ты считаешь это достойной тебя мести. — Отмахивается Миллер.

— Так что с Агатой.

— Я точно не знаю, — наконец отвечает серафим, — но за последние несколько дней она не единожды просила Небеса о милостях, возможно, они решили её проверить.

— Возможно?

— Скорее всего, — Миллер качает головой, — испытания — необходимая часть пути для таких, как она.

Испытания… Черт его знает, в чем они заключаются. Но страх… Страх Агаты был ужасающе сильным. Даже отрешаясь от того влечения, что Генри к ней чувствовал, он совершенно точно не хотел, чтобы своим заступничеством за него она столкнулась с чем-то, оказавшим на неё такой эффект.

Миллер касается запястья, находит пальцами черный треугольник «гаммы», недовольно морщится.

— Не отвечает?

— Хартман, — устало выдыхает Джон, — оставь меня, будь так любезен.

— Ладно, — Генрих пожимает плечами и отворачивается. От Миллера не будет толку. Он ничего не скажет, он ревностно оберегает свою территорию, пусть даже своей территорией он теперь считает Агату. Генрих может выследить Агату по запаху — она ушла достаточно недавно, чтобы её след сохранился в воздухе. Но все же интуиция подсказывает, что если даже компанию «лучшего друга» она сочла сейчас излишней, то и ему тоже не обрадуется.

Генрих возвращается к работе. Нужно сделать хотя бы что-то. Как и ожидалось, Агаты в их кабинете нет, зато есть Анна — сидит на его столе, болтая ногами.

— Это моя просфора и мой стол, — сдержанно улыбается Генрих, глядя прямо в глаза суккубе и искренне желая, чтобы она в его лице прочитала, что ему хочется с ней сделать. С грамотностью у девицы оказываются проблемы — хлеб она положила, но со стола слезать не спешит. Ну ясно…

— Ну, как прогрелась? — Генрих усаживается на стул, откидывается, нарочно глядя Анне именно в глаза и никуда иначе.

— Не пойму, что больше действует на бесов, — Анна очаровательно хлопает глазами, — обстановка или свет.

— Спрашивай у них, коли не понимаешь, — Генрих едва удержался от зевоты. Суккубы совершенно не меняли спектр своих приемов. Или ему попался какой-то очень неопытный экземпляр?