Охота на охотника (СИ) - Демина Карина - Страница 25

Благодать.

Правда, Шкеня от этакой благодати готовый был на стены лезть, но терпел, унимал строптивую свою натуру. Небось, у старого Мороза не забалуешь. Про него еще тогда, на каторге, когда Шкеня в поход зимний намылился, упредили, что Мороз не за так с собою молодняк тянет, что приглядится и, коль по нраву будешь, то возьмет в ватагу, а нет... мясо в тайге никогда не лишнее. Тогда ему удалось и к Морозу прибится, и коровой не стать. Правда, о том недалеком по сути времени Шкеня старался не вспоминать, и тайком даже в церкву заглянул, поставил свечу за упокой душ... надеялся, поможет.

...а Мороз знай себе, ворочает кочергу, думает...

...и на что подписались?

Ребята, когда Мороз уходил, шептались, что будто бы дело-то простое, пошуметь, народец попужать, а после пустить огоньку в купеческие кварталы, благо, и огонь им выдадут такой, чтоб полыхнуло знатно... и уже там, когда пойдет гулять петух да огненный, никто спрашивать не станет, пустыми дома горели или как еще...

Шкеня сперва обрадоывался, а после... не даром еще старый городовой, светлой ему памяти, пока жив был, то и весь участок свой в порядке держал, и Шкеню тоже, говорил, будто бы у Шкени чутье крысиное. Сперва-то обидным казалось, а после понял, это ж самая что ни на есть похвала.

Крыса - зверь осторожный.

И ныне чутье твердило, что не будет все так ладно, как им расписали. И пусть уплочено задатку по три рубля, да пропиты они и забыты давно. Прочие-то сидят спокойненько, лопают кашу, жиром заправленную, да добычу делят, еще не добытую, про приметы позабыв.

А Шкене неспокойно.

- Что? - Мороз протянул яблочко, которое Шкеня взял не без опаски. С него бы сталось и кочергою по руке загребущей огреть. - Неспокойно?

И улыбается себе в бороду.

- Неспокойно, - не стал отпираться Шкеня. - На дурное подписать хотят... на... не знаю... только от тут, в грудях, свербится...

- Уйти хочешь?

А яблочко наливное, с бочком полосатеньким, чуть придавленным. И крошки табачные прилипли. Шкеня поспешно головой замотал: знал он, как от Мороза уходят.

- От и верно... держись рядышком. И другим языком не трепи...

- Значит...

- Уговор есть уговор. Подрядились, надобно делать, а то ж честные люди не поймут, - Мороз протянул руки к огню. Поговаривали, что в первый свой побег с каторги он по молодости померз крепко, еле-еле магики откачали. Небось, знали бы, кем станет, сами б добили. Как бы то ни было, тепериче Мороз мерз даже в самую летнюю жару, вона, в шубейку старую укутался, только нос и торчит. - Запомни, дуралей, как бы оно ни повернулось, а заказы отработать надобно.

Шкеня кивнул, в яблоко вгрызаясь.

Отработает.

Только... в гущу самую лезть не будет, лучше уж без добычи остаться, чем без головы.

- И... когда? - осмелился спросить он, раз уж у Мороза настроение разговорное случилось, то грех было не воспользоваться.

- Скоро... вот, почитай, как наследника поздравлять станут, так самое и оно...

Шкеня подавил вздох.

В политику лезть не хотелось бы. Политические - народец дурной, бесноватый, можно сказать, и никогда не поймешь, чего у них в головах творится. Да только разве ж спросит кто, чего там Шкене охота?

Определенно.

Отлынивать он не станет, но и вперед не полезет... ни за какие такие яблоки.

Мороз, будто догадавшись про этакие, вора честного недостойные, мысли, лишь головой покачал: мол, что с тебя, дурня, взять.

Верно.

Ничегошеньки.

Стрежницкий к гостье отнесся настроженно.

- Живой? - поинтересовалась Авдотья для порядку.

Стрежницкий кивнул.

И глаз потер.

- Все-таки по рукам дам... - она устроилась в единственном креслице, огляделась и сказала: - Как-то тут... неуютно.

- Тюрьма же.

- И что? Тюрьма тюрьмой, а половички могли б и вытряхнуть. Картину повесить какую...

- Стрелецкой казни?

- Все шутишь? - с легкою укоризной произнесл она. - Небось, как самого на эшафот поведут, тут тебе не до смеха будет.

- От когда поведут, тогда и заплачу, - Стрежницкий ногу за ногу закинул, что далось нелегко. И то ладно, он хотя бы сидит, а не на карачках ползает или в перинах помирает, как в прошлый раз.

Вот чего он не любил, так это выглядеть жалко.

- Она тебя убить пыталась, - Авдотья разглядывала его и не морщилась, и только от внимания этого становилось слегка не по себе. - Девица эта. Иначе зачем тебе ее убивать?

- Может, оттого, что я сволочь кровожадная?

- Это тебе кто сказал?

- Это все говорят.

- Не верь, - она отмахнулась и мягко спросила: - Очень чешется?

- Очень, - Стрежницкий даже руки за спину убрал, потому как после этого вопроса зуд сделался вовсе невыносимым. И главное, свербела не глазница, а внутри, и потому хотелось неприлично сунуть палец в дыру и почесать, что было бы не только неразумно, но, и как он подозревал, довольно-таки опасно.

- Терпи.

- Терплю.

Она поднялась и подошла, и встала рядом, осторожно коснулась волос. И это прикосновение было до того неожиданным, совершенно неправильным, что Стрежницкий замер.

- Я целитель так себе... но могу позвать Одовецкую. У нее наверняка что-то есть, чтобы не зудело. Хочешь?

- Хочу.

А она с места не сдвинулась.

Красивая.

Пожалуй, прежде он не замечал, до чего она красивая... да и вовсе не смотрел на нее, как на женщину, благо, иных хватало, попроще...

...понятней.

А тут дочка старого приятеля... диковатая, по столичным меркам и вовсе чистая варварка. Верхом носилась по пустошам местным, женского седла не признавая.

Лис пугала.

Тетеревов стреляла. Она вовсе стреляла отменно, вспомнилось вдруг, как Пружанский хвастался, что без промаху бьет... он сына хотел, вот и вырастил. Правда, в женском обличье.

Слишком уж женском.

- Бестолочь ты, - вздохнула Авдотья. - Помираешь и помираешь... помер бы, я бы, может, и успокоилась бы... а так... никаких нервов не напасешься.

И за волосы дернула.

И отступила, будто дразня.

Надобно гнать этакие мысли дурноватые... Пружанский не простит интрижки, а на больше... ей кто-то другой нужен, чтобы и деньги, и титул, и совесть, что важнее. А Стрежницкий, как был паршивой овцой, так ею и останется, теперь уже не переделаешь.

- Помру, - пообещал он зачем-то. - Когда-нибудь...

- Только попробуй, - Авдотья показала кулак и всхлипнула. - Я папеньке пожалуюсь. И он тебя... он тебя с того свету достанет!

Зная Пружанского можно было сказать, что и вправду достанет.

Почему-то это вдруг успокоило.

...с Весницким, как выяснилось, получилось до невозможности глупо. Димитрий, перелистывая страницы, не мог отделаться от мысли, что нелепость этого случая достойна того, чтобы войти в учебники. Был Весницкий весьма охоч до девиц определенного поведения, причем по извращенному вкусу своему предпочитал он вовсе не молоденьких, но таких, которые постарше и подурней. Что уж влекло его в изъеденных франкской хворью шлюхах, Димитрий понять не мог, как ни пытался, однако же, как после выяснилось, Весницкий был завсегдатаем в прибрежных тавернах, где собирался самый цвет городского дна...

Пил.

Играл.

Выискивал себе развлечение на ночь. И платил щедро, это да... в тот раз что-то пошло не так. То ли опиум оказался крепче обычного, то ли яду в ром плеснули, главное, когда потасовка началась, Весницкий не использовал силу, за что и был наказан: небось, череп и магу проломить могут, не посмотрят, что сильный и рода древнего.

Тело нашли у воды, раздетое, разутое, лишенное даже белья. И опознать-то опознали по родовому клейму, а там уж завертелось. Виновных нашли и даже казнили, а род предпочел сделать вид, что ничего-то особого и не было...

...как не было в роду и девиц, ни по имени Катерина, ни по какому другому. Вернее, имелась, конечно, супруга Весницкого-младшего, а у нее две сестры, но обе пребывали в холодных стенах дорогого пансиона.