Охота на охотника (СИ) - Демина Карина - Страница 19

...кровь...

...они смешивали ее, резали руки кухонным ножом, который Димитрий стащил у старшей кухарки. И смешивали. Над огнем и еще над водой. Братья навек... братья...

Ну же, Лешек, отзовись.

Туман молчит и сердце тоже. Значит, надо иначе... как? Вернуться самому. Ведь где-то там осталось тело, спеленутое кровавыми рунами. И Димитрию всего-то найти его...

...и еще рыжую.

С темными, что вишня, глазами. С умением ее всегда оказываться не там, где нужно... сосредоточиться... и нет, она не услышит.

А кто?

Та, которая ходит меж мирами.

- Асинья! - закричал Димитрий, и не удивился почти, когда туман обернулся вихрем белых перьев. Крылья распахнулись, а из пустоты на Димитрия взглянули синие нечеловеческие глаза.

И он взмолился:

- Выведи...

Глава 9

Матушка пряла пряжу.

Иногда находило вот на нее. Усаживалась у окошка, приоткрывала ставенки, впуская в жаркие покои свои летний ветерок. Она трогала каменную кудель с каменными же нитями, прикасаться к которым дозволено было лишь некоторым людям.

...толкала.

И волчок крутился сам собою, а белые пальчики знай себе, тянули нить, тонкую да звонкую, уже не каменную, но и не такую, к которым привыкли люди. Матушка слегка наклоняла голову, а порой и песню заводила, правда, со словами непонятными.

После, когда пряжи вдоволь станет, она уберет кудель, а на место ее кросна поставят. И тогда заскользит по ним заговоренный челнок, из камня ткань выплетая. И будет та ткань тонка, тоньше шелка, но и прочнее гранита. Ни стрела ее не возьмет, ни даже пуля...

...батюшке она рубаху сшила.

И Лешеку.

И стало быть, не только ему надобно, если матушка вновь прясть села.

А нить-то белая, полупрозрачная.

Женская?

- Заходи, дорогой, - она выпустила кудель из рук, но та плясала, сама нить вытягивая. - Присядь. Выпей вот.

Она сама поднесла Лешеку ковшик резной, наполненный до краев самых водою. И была вода та студена, а еще горька без меры. Лешек пил, давился, но все равно пил, до самого дна, до...

- Больно? - матушка заглянула в глаза и волосы тронула, ласково, как в детстве. А Лешек уткнулся головой в живот ее, вдохнул родной запах и с трудом удержался, чтобы не разрыдаться. - Кровью пахнет... стало быть, ходил?

- Ходил.

- Узнал что?

- Узнал... ты тоже знаешь, верно? Без тебя она бы не укрылась, так? Почему ты ей помогла, а отцу... он...

- Он бы не отпустил, - она перебирала светлые прядки, вытягивая из них печаль и горе. - Он был одержим мыслью род восстановить, и никогда бы не позволил ей уйти, держал бы здесь, в клетке этой.

- Но ты...

- Я сама в клетку пошла. Мой выбор и только мой. А она другого желала.

- Свободы?

Это Лешек, пожалуй, мог бы понять, но слишком жива была еще память. И люди, погибшие, стало быть, зазря... если матушка знала, если...

- И свободы в том числе. Она уцелела чудом. Она уцелела, а прочие нет. Она сбежала на свидание, позволила случиться любви. Решила, что если батюшка больше не император, то и она не цесаревна, а стало быть, может позволить себе такую роскошь, как любовь... правда, матушки все одно опасалась. Говорила, что больно та была строга...

Императрица отстранилась и ладонью вытерла слезы. Слезы? А Лешек не заметил, что плакал. Надо же... как мальчишка... а ведь он будущий император, и права не имеет ни на слезы, ни на что другое. Глянул в каменные глаза матери и попросил:

- Расскажи...

- Так не о чем рассказывать особо... - императрица выпустила его и подала шелковый платок. - Вытрись... и присядь. Однажды... я только-только во дворце появилась. Все иное, незнакомое. Мир этот. Люди, которые меня и боялись, и ненавидели. Я не была готова ко всему этому, терялась и, признаюсь, испытывала преогромное желание немедля покинуть это место.

...что бы было тогда?

Отец смирился бы? Или оставил бы проклятую корону? И так, и так - плохо...

- Он мне помогал. Он знал, насколько все... нехорошо порой бывало, однако мужчине тяжело воевать с женщинами, и во многом мне пришлось справляться самой. Потому я благодарна несказанно Одовецкой за ее помощь.

Матушка вернулась к кудели.

И нить заплясала, задрожала, меняя цвет на темно-синий.

- Однажды в покоях моих появилась девушка, что было удивительно, поскольку покои эти охранялись весьма и весьма тщательно. Однако, как выяснилось, дом, построенный на крови, этой крови многое позволяет... она назвалась цесаревной Ольгой, и я ей поверила.

- Сразу?

- Она не лгала, - матушка задержала нить меж пальцами. - Белый с лазоревым - это красиво?

- Пожалуй...

- Она просила передать Сашеньке, что жива и что возвращаться не желает. Чтобы ее не искали, поскольку она знает способы скрыться и... в том не будет никому выгоды. Она вышла замуж. За человека, которого сама полагала простым. И желала лишь жить с ним в мире и согласии. Она боялась, что твой отец не устоит перед искушением, откроет книгу и узнает правду. А узнав, попробует ее вернуть...

- А возвращаться она не желала.

- Категорически. Она понимала, что супруга ее никогда здесь не примут. И мне это было понятно. Как и опасения, что с неугодным супругом этим может произойти несчастье, пусть даже не по воле твоего отца, но по молчаливому сговору тех, кто пожелает породниться с нашим семейством.

И Лешек, подумав, кивнул. Пожалуй, что так... сколько вон на матушку покушались, даже после того, как он на свет появился и был законным наследником объявлен. А уж супруга цесаревны точно не пощадили бы, тем паче, если он крови простой...

...люди хрупки.

Слабы.

- А еще она ждала ребенка и не желала, чтобы тот становился заложником во дворцовых игрищах. Его бы признали наследником, а там уже...

- И ты рассказала отцу?

- Нет.

- Почему?!

- Потому что пожалела ее...

- А его?!

- Он пережил смерть и брата, и племянников. Он отомстил за них. Отплакал. И отпустил. А скажи я, неужели бы он удержался? - кудель на мгновенье замерла, чтобы заплясать скорее, сильнее. - Ты знаешь, что он стал бы искать и нашел бы. И никому от этого не стало бы хорошо.

Пожалуй, в чем-то матушка была права.

- А теперь что? - тихо спросил Лешек.

Она же, потянув нить, уже темно-золотую, янтарную, сказала:

- А теперь... теперь тебе решать.

И улыбнулась этак, хитровато... конечно, решать... ему... и вот как решить, а главное, что? И прав ли Лешек в своих догадках? А если не прав, то...

- Я слышала, - матушка легко сменила тему, - ты давече не один с прогулки вернулся...

Лизавета маялась.

Во-первых, чувствовала себя изрядно виноватой. Пусть Гришка был еще тем засранцем, лишенным не только чести и совести, но и мало-мальского ума, однако смерти он не заслуживал. Тем паче такой... вот если бы она, Лизавета, не оставила бы его одного беспомощного, то, глядишь... во-вторых, не отпускало ощущение, что весьма скоро тот господин, который явно был не против назначить Лизавету виновной в этое нелепой смерти, решит-таки, что был прав в своих устремлениях.

И что тогда?

Доказывать, что она не травила Гришку?

А кто травил?

- Интересненько, - Аглая Одовецкая терла пальчики. Она стояла, поднявши руку, и терла, терла, хмурилась. Нюхала эти самые пальчики. - Яд-то редкий, дорогой... зачем его тратить на этакое убожество?

- А с чего ты решила, что убожество? - Таровицкая хмуро поглядывала в сад, но при том не делала попыток подняться с резной скамеечки. Более того, со стороны она выглядела весьма пристойною барышней, занятою исключительно девичьим делом - веночком. Пальцы ее двигались, тонкие стебельки переплетались...

- Бабушка сказала...

Таровицкая вздохнула и закатила глаза.

- Он газетчик, - Одовецкая все же вытерла пальцы о юбку. - А они вечно гадости пишут...