Золотой топор
(Фантастика. Ужасы. Мистика. Том II) - Жалу Эдмон - Страница 27

У меня оставалось ровно столько времени, чтобы собрать свой узел, сходить по делам, проститься с приятелями и сесть на поезд в Гавр, где меня уже ждала служба на одном океанском судне, ради которой мне пришлось расстаться с Тулоном на целых одиннадцать или двенадцать месяцев.

Когда я снова вернулся в Мурильон, я никому не заикнулся о моем приключении, но ни на минуту не переставал о нем думать. Меня всюду преследовал призрак «дамы с лампой» и в моих ушах не переставали звучать те последние слова, с которыми она обратилась к своим невидимым друзьям:

«Итак, до свидания! До будущего года».

И у меня из головы не выходило это свидание. Я тоже решил на него попасть и во что бы то ни стало раскрыть ключ этой тайны, которая до сумасшествия взвинтила такие честные мозги, как мои, не верящие ни в появление мертвецов, ни в таинственные корабли-призраки.

К сожалению, мне вскоре пришлось убедиться, что небо и ад были ровно ни при чем во всей этой ужасной истории.

Первое, что я сделал, вернувшись к себе, это подбежал к моему окошку во втором этаже и отворил его. Я сейчас же заметил (так как дело происходило летом и среди белого дня) женщину замечательной красоты, ходившую спокойно по саду и собиравшую цветы. На произведенный мной шум она подняла глаза. Это была «дама с лампой». Я ее признал. Она была так же красива и днем, как и ночью. Тело у нее было такое белое, как зубы у негра из Конго, а глаза синие, как Там арийский рейд, и волосы светлые и мягкие, как самый тонкий шелк. Признаюсь, при виде этой женщины, о которой я мечтал целый год, сердце у меня всколыхнулось. Да, это не было бредом болезненного воображения. Она действительно, была предо мной как есть — с плотью и костями! А позади нее все окна дачи были открыты настежь и убраны цветами.

Фантастического во всем этом ничего не было.

И как только она меня заметила, сейчас же обнаружила неудовольствие. Пройдя еще несколько шагов по главной аллее садика, она вдруг, словно недоумевая, пожала плечами и сказала:

— Вернемся, Жерар! Уже чувствуется вечерняя сырость.

Я оглядел весь сад. Но там никого не было, кому она могла бы это говорить. Решительно никого!

«Так что же это? Сумасшедшая она?» Но с виду этого про нее подумать было нельзя.

Я видел, как она направилась к своему дому, переступила порог, дверь за ней заперлась, и тут же она сама затворила все окна.

В эту ночь я не слышал решительно ничего особенного. На другой день утром я увидел мою соседку идущей в городском костюме через сад. Она заперла на ключ калитку и направилась по дороге в Тулон. Я тоже спустился вниз. Первому же встречному лавочнику я показал ее изящную фигуру и спросил, не знает ли он, кто эта дама. Он мне отвечал:

— Разумеется! Это же ваша соседка. Она с мужем живет в вилле Макоко. Они здесь поселились ровно год назад, как раз, когда вы уехали. Это — настоящие медведи. Никогда слова не скажут никому, исключая самое необходимое. Но вы знаете, в Мурильоне всякий живет, как хочет, и тут ничему не удивляются. Так и капитан…

— Какой капитан?

— Капитан Жерар. Да. Судя по всему, муж ее — отставной капитан морской пехоты. Так вот! Но его никогда не видно. Иной раз, когда к ним надо доставить провизию, а хозяйки нет дома, так слышишь, как он кричит из-за двери, чтобы все оставить у порога; а сам ждет, когда вы уйдете подальше и только тогда и возьмет принесенное.

Вы понимаете сами, что после этого я еще больше был заинтригован. Я отправился в Тулон, чтобы еще расспросить и архитектора, который сдал этим людям дачу. Но он тоже ни разу не видел мужа, хотя и знал, что звали его Жерар Бовизаж. Услышав это имя, я воскликнул:

— Жерар Бовизаж! Да я же его знаю! У меня был старый приятель с таким именем, и я его не видел уже лет двадцать пять; был он офицером колониальной пехоты и уехал из Тулона в Тонкин. Не может быть сомнения, что это он.

Во всяком случае, у меня был самый натуральный предлог, чтобы пойти и толкнуться в их дверь, и не позже, как сегодня же вечером; а это был пресловутый вечер годовщины, когда он ждал своих друзей. И я решил пойти и тоже пожать ему руку.

На обратном пути в Мурильон я заметил на дороге, ведущей к даче Макоко, силуэт моей соседки. Ничуть не колеблясь, я ускорил шаги и поклонился ей:

— Сударыня, — заговорил я, — не с супругой ли капитана Жерара Бовизажа я имею честь говорить?

Она вспыхнула и хотела было молча пройти своей дорогой.

— Сударыня, — пристал я, — я — ваш сосед, капитан Мишель Альбан.

— Как! — воскликнула она. — Извините меня! Капитан Мишель Альбан… Мой муж мне много говорил о вас.

Она, видимо, была в ужасном смущении, но в своем замешательстве казалась еще красивее, если только это было возможно.

Вопреки ее явному желанию от меня отвязаться, я продолжал:

— Как же это так случилось, сударыня, что капитан Бовизаж, вернувшись во Францию и в Тулон, не дал о себе знать своему самому старинному другу? И я вам буду крайне признателен, если вы известите Жерара, что я приду его расцеловать сегодня же вечером.

Видя, что она ускоряет шаги, я раскланялся с ней, но, при последних моих словах, она в самом необъяснимом волнении обернулась ко мне и сказала:

— Это невозможно! Сегодня вечером это невозможно! Я вам обещаю рассказать Жерару о нашей встрече. Но это все, что я могу сделать. Жерар больше никого не желает видеть. Никого! Он уединился. Мы живем уединенно. Мы и эту дачу только потому и наняли, что нам сказали, что в соседнем доме бывает лишь раз или два в год на несколько дней человек, которого никогда не видно.

И вдруг особенно грустным тоном она добавила:

— Жерара нужно извинить… Мы никого решительно не видим. Прощайте!

— Сударыня, — заметил я ей, выйдя из себя, — господа Бовизаж принимают, однако, иногда друзей… И сегодня вечером, например, они ждут тех, кому назначено свидание год тому назад.

Она стала совсем пунцовой.

— Ах, это, — проговорила она. — Это — исключение! Это совсем исключительный случай. Это — друзья особенные…

И затем она побежала, но тут же остановилась и, обернувшись ко мне, умоляюще проговорила:

— А в особенности… в особенности не приходите сегодня вечером.

И она скрылась за оградой.

Вернувшись к себе, я принялся наблюдать за моими соседями. Но они совсем не показывались, и задолго до ночи я заметил, закрыли ставни, сквозь скважины которых заблестел свет, точь-в-точь, как я это видел в ту замечательную ночь год тому назад. Я только еще не слышал непонятного шума, похожего на раскаты грома и дробь деревянного барабана.

В семь часов, вспомнив о бальном туалете дамы, я стал одеваться. Последние же слова жены Жерара только еще более утвердили меня в моем решении. Раз Бовизаж принимает сегодня друзей, не посмеет же он выставить меня за дверь? И, надев фрак, я спустился вниз. На минуту я задумался, не взять ли с собой револьвер, но показался себе самому таким болваном, что оставил его на месте.

Болван я был, что не взял его.

У входа в виллу Макоко я наудачу повернул ручку калитки, ту самую ручку, которая год тому назад, я видел, поворачивалась сама. К моему большому изумлению, калитка подалась. Значит, тут кого-то ждали. Поднявшись к дверям дома, я постучался.

— Войдите! — раздался голос.

Я сразу узнал голос Жерара. Весело я вошел в дом. Прежде всего у них шла прихожая. Затем, так как двери в маленькую гостиную были отворены и сама комната была освещена, то я, проникши и в нее, крикнул:

— Это — я, Жерар! Я — Мишель Альбан! Твой старинный приятель…

— Ага. Ты таки решился прийти, старина! Ах ты, мой славный Мишель! А я только что еще говорил жене: «Вот его мне будет приятно опять увидеть!.. Но только его одного, с нашими особенными друзьями». А ты, знаешь, не очень переменился, старина!

Невозможно передать вам все мое изумление. Я слышал Жерара, но не видел его. Голос его раздавался рядом со мной, но подле меня не было никого. Никого во всей комнате.