Когда охотник становится жертвой (СИ) - Грэм Анна - Страница 30

— Я всё поняла, — она едко ухмыляется грохая пустой стакан о стол. — Я знаю, что ты там себе думаешь, «я жив, а она нет» и прочее в этом духе, но это всё дерьмо собачье. Люди умирают — такое бывает, знаешь ли. А он имеет тебя, как хочет, только за то, что его дочь загубили в расцвете лет. Ты в её смерти не виноват, ты за неё отомстил. Переступи и живи дальше! Ты свободен, Оливер.

Эйса даже не заметила, что раскричалась не на шутку. Вся её бравада разбивается об его ровное, с подъёбом «ты чего разошлась»? Хочется сказать ему, что он деградат, если не понял причины, но вместо этого Ривера отпивает вина прямо из горла и спешным, размашистым шагом, словно боясь опоздать или передумать, возвращается в постель. Она целует его, толкает в грудь. Данэм послушно опрокидывается на кровать, не мешая ей и ничего не спрашивая. Ривера спускается ниже, целует в грудь, в живот, охватывает руками ствол члена, касается его губами, берёт глубоко, до самого основания, чувствуя как он начинает твердеть у неё во рту.

— А как же твои принципы? Ты же не отсасываешь всяким мудакам? — Оливер снова глумится над ней, проверяет на прочность её нервы, гордость, решимость, но только Ривера уже завелась не на шутку. Злость горит в ней вместе с желанием — теперь она хочет его больше, чем когда-либо.

— Отсасываю, если платят, — она освобождает рот, чтобы ответить, проводит вверх и вниз по стволу языком, очерчивает окружность головки, дразнит, заводит, щедро делится своим желанием. В этот раз каким-то отчаянным.

— Ты мне кредитную линию открываешь? — в его голосе слышится смех.

— Нет. Считай это актом доброй воли. Не отвлекай меня.

Она возвращается к своему занятию, вкладывая в этот единственный, случившийся между ними минет весь свой пыл, опыт и профессионализм.

Данэм уходит, когда Ривера ещё спит. Эйса нервничает, ожидая его возвращения, словно чувствует, что что-то случится. Он возвращается только под вечер.

— Здесь, — он бросает в неё небольшой пакет. — Новые документы и деньги. Здесь, — вручает ей мятый листок, – адреса моих схронов по городу. Там оружие, наличка, — Данэм начинает собирать вещи по комнате, кидая их на кресло, поближе к своей неизменной спортивной сумке. — Заляг на дно. Залечь на дно — это значит не шляться по бутикам, а сидеть тихо и не высовываться. Можешь пока пожить у Элайджи, а потом вали из штата куда-нибудь на север.

— А ты?

— Я еду в Вегас. План не сработал, Маккормику срать на свою дочь. У меня приказ убрать его. Он сейчас на турнире вместе с твоим бывшим боссом.

— Постой, — она резко подходит к нему, подныривает под руку, заглядывает в лицо. — Ты больной?! Ты в розыске. Да тебя к ним близко не подпустят! Это самоубийство.

— У меня приказ.

Снова этот взгляд робота, как тогда в свинарне. «Приказ», и Данэм будто перестаёт соображать. В его мозгу будто включается протокол на безоговорочное исполнение, даже если оно повлечёт за собой уничтожение всей системы. Когда за ним захлопывает дверь, Эйса с ужасом понимает, что ничего не способна изменить. Она осматривает комнату. Ничего. Никакого напоминания об Оливере Данэме. Будто его никогда не было здесь и никогда больше не будет. Это повергает её в ужас. Она не может остаться одна. Не теперь.

Схватив пакет с деньгами подмышку, Ривера выбегает из дома на улицу, хлопает по багажнику уже отъезжающей машины.

— Я еду с тобой, — под изумлённый взгляд Данэма она плюхается на переднее сиденье, отодвигает спинку назад и будто бы непринуждённо забрасывает ноги на приборку. Путь предстоит долгим.

Данэм не говорит ей ни слова. Это задание — то ещё дерьмо, они понимают это оба. Выполнив его, они станут королями, проиграв — сдохнут как собаки.

«Коул, перестрелка за железкой. Один ранен».

«Коул, у Хэнка машину сожгли».

«Коул, Джей боится за свою мать, ей угрожали».

«Коул…»

«Коул…»

Новость о смерти Диего Гарсии разлетелась быстро, а откат не заставил себя ждать. Сообщения сыпались на телефон одно за другим, пока Коул метался по городу, ныкаясь от камер, в толстовке с рукавом, в капюшоне и в темных очках, размазываясь от жары по салону машины. Кто-то из «Кобрас» пожелал примкнуть к «Хантерам», кто-то решил основательно подосрать, попутно решая проблему неизбежного раскола в своих рядах. Без лидера «Лас Кобрас» разбились на несколько мелких групп, половина из которых сходу начала грызться между собой, другая же — нарываться на «Хантеров» по старой привычке, Старшие же ожидали от него порядка. Но всё это теряло всякую важность после одного звонка.

«Риту видели у Дре».

Что эта идиотка забыла у конченого травокура, где-то в жопе района, на чужой, не «хантеровской» земле? Каким сраным ветром её туда занесло? Когда Хантер с порога вваливается в квартиру Дре, тот — сонный, вялый, с заплывшими глазами — в ужасе пятится назад от одного только его взгляда.

— Я чё? Я ничо. Ну, пришла девка, говорит, бабла нет, доза нужна, могу отсосать. Я, бля, конечно, не благотворитель, но кто же от отсоса отка… — Дре с порога начинает гнать отмазки, видимо его уже предупредили, по чью душу главарь «Хантеров» к нему едет. Коул хватает Дре за майку, встряхивает как следует, вынуждая заткнуть словесный понос и говорить по существу. — Потом она попросила потяжелее, сказала, будет трахаться со мной…, — Коул встряхивает его ещё раз. Слышится треск ткани. Ярость настолько застит глаза, что он готов пристрелить Дре на месте, и в жопу этот блядский нейтралитет между ним и «Кровавыми». Подумать только. Мелкая. За дозу. С этим чёртовым уёбком. Коул на ней следов шприца не видел. Хотя что там можно увидеть под синяками. — На ней же не написано, что она ваша!

— Где?! — гавкает Коул, тыча ему в грудь кулаком. Дре обиженно трёт ушибленное место, глядит на него исподлобья, как пёс, которому дали под зад. Коул Хантер тут не на своей земле, но негласный закон не брать чужих баб Дре нарушил первым.

— Там, в спальне, — Дре кивает на приоткрытую дверь.

Коулу хочется проблеваться в приступе блядского омерзения. Ощущение, что это не мелкую отымел огромный тупорылый нигер, а его, Коула, «Кровавые» всей шайкой поимели в зад. Ощущение что ему — Коулу Хантеру — нассали прямо в рожу. Сначала под ублюдка Гарсию легла, теперь под Дре… Она, что, по всему району решила его опозорить?!

Коул врывается в спальню. Жалкое, маленькое, худое тело, запутанное в грязные, прожжённые сигаретами простыни, дёргается от резкого звука. Ярко-красные волосы потускнели, будто башку окунули в отбеливатель, синяки пожелтели, сама она похудела и осунулась — нос заострился, глаза впали. На бёдрах и оголившейся заднице краснеют следы пятерни. Дре хорошо её приходовал. Хорошо, если только один Дре. Коул сжимает и разжимает кулак, потому что с каждой секундой желание прибить его только растёт. Воздух в комнате на восемьдесят процентов состоит из дыма — травой в комнате воняет так, что одуреть можно, даже не поднося ко рту косяк.

Рита распахивает глаза. Смотрит на Коула расплывшимся взглядом, словно пытается понять, кто перед ней. Зрачки, как блюдца, губы искусаны, в уголках рта ссохлась какая-то белая хрень, Коул даже думать не хочет, что это может быть. Рита, наконец, узнаёт его. Она быстро прячется под одеяло по самую шею, её глаза наливаются ужасом, а затем — слезами. Коул молчит, только смотрит на неё, потому что слова у него закончились.

— Я… Я убила человека!

Её рот кривится в плаче, худые плечи ходуном ходят от рыданий, Рита вся сжимается в комок, и Коул отворачивается, не в силах наблюдать это жалкое зрелище. Он поднимает голову повыше, потирая пальцами переносицу, выдыхает глубже сладковатый запах травы, втайне надеясь, что эта дрянь расслабит ему нервы и не даст расклеиться, потому что Рита — глупое дитя с телом взрослой женщины — не знает, что творит. Ему до боли в груди жаль её, и самого себя жаль.

— Я не знала. Не знала, что там кто-то есть! Я просто хотела напугать…