Убийство на Неглинной - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 89
- Предыдущая
- 89/98
- Следующая
– А оплату на те же счета?
– Ну а куда ж? Вот через пару-тройку месяцев начнут московскую думу выбирать. И тут тебе, дорогой мой, придется постараться. Нам в будущем столичном, так сказать, парламенте необходимо, Толя, решающее большинство. И вообще, я так смотрю, все надо начинать со столицы. А то мы немного раскидали силы. И в результате что? В Питере упустили. И приватизатор этот ничем не помог. Были ведь надежды, а откусил опять Потапов.
– Игорь, ты, конечно, как всегда, прав. Не стоит тебе интересоваться моими проблемами, а мне, в свою очередь, лезть в твои дела. Но ты, пожалуйста, не забывай, что в запасе имеется, чуть не сказал – у нас, у меня наиболее радикальный способ решения любой самой запутанной проблемы.
– И это мне говорит юрист! – рассмеялся Белецкий. – Толя, ты в каком веке живешь?
– Но пока что, – не принимая веселья Игоря, заметил Лысов, – этот мой старинный способ приносит наиболее ощутимые результаты.
– Относительно, Толя. Я все-таки продолжаю думать, что с Нечаевым мы с тобой немного поторопились. Я вчера на кладбище перекинулся парочкой фраз с бородой, с Дубровским этим.
– Я видел: ты и Центробанк – странно как-то!
– А вот, оказывается, ничего странного. Я его спрашиваю, мол, нет ли такого ощущения, что новая жертва, вон та, что в гробу, знаменует очередной этап возвышения михеевско-потаповской олигархии? Знаешь, что ответил, причем почти не задумываясь? Тягостно говорить, видеть, как все эти «шеллы» и «петролеумы» устраивают за наши кровные свои собственные дела. А я возражаю, вроде как мальчик несообразительный: так ведь по уговору они нам через того же Потапова миллиарды должны отваливать. Неужто обманывают? Ну тут он меня раскусил: моя б воля, сказал, сменил бы коней. Я ему – про переправу. Мол, не положено менять на переправе коней-то. А он – мне: мы – казаки, это не про нас. В общем, понял я, что в тандеме Михеев – Потапов, если говорить серьезно, наиболее уязвимое звено – Виталий. Без него мы с Потаповым справимся. Два года надо продержаться, а там президентские выборы, и – хрен им всем! Теперь Кремль от нас уже не уйдет! Это я тебе заявляю со всей ответственностью…
– Красиво, ничего не скажешь. А тот же Дубровский тебя не продаст? Как, прямо сейчас готов подарить Михеева?
– Его он не подарит. Начинай думать, как нам самим обойтись без него. Понял меня? Но – это только ты и я. И ни одна живая душа, Толя… Ну, видно, не дождемся скандала. Давай дерни еще, и пойдем, там, внизу, телевизор включим. Интересно, что они новенького придумали.
Пока Белецкий завязывал широкий кушак халата, Лысов доел бутерброд, отряхнул ладони и накинул на плечи пиджак.
– Кто там сегодня самая-самая? – спросил Белецкий.
– Да, по-моему, балеринка твоя… Игорь, извини, скажи, как другу, честно, душа не болит?
– Нет, – спокойно ответил Белецкий. – Как вот мы тогда с тобой приняли решение – словно отрезало. Даже гадливость какая-то появилась. Нашла с кем, дрянь! Ты, надеюсь, с квартирой ее решил?
– Дело нескольких дней.
– Давай действуй. Я не хочу, чтобы хоть какая-то память оставалась.
И снова постучали в дверь. Белецкий, не спрашивая кто, распахнул ее. Олег протягивал красный том.
– Извините, Игорь Юрьевич, отдельного издания нет. Только в большой книге. Я понимаю, неудобно…
– Ты хоть смотрел, что я прошу? – расхохотался Белецкий. – Это ж вот такая фитюлька! – он показал кончик мизинца. – На, смотри, профессор… Вот видишь, всего и дела-то… раз, два… шесть страничек! Кто ж станет отдельно-то издавать! Ну, грамотеи!… Да, точно, «гости съезжались на дачу»… А чего меня волновало? Вот оно: «Заметьте, что неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности». Ясно про что?
– А чего не понять? – пожал плечами Олег. – Только у меня предки были такие, извините, Игорь Юрьевич, падлы, век бы их не видел.
– А у тебя? – с трудом сдерживая смех, спросил у Лысова.
– Чего спрашивать? Анкету ж читал. Батя был один из первых чекистов. Но не пострадал.
– Да, мужики, с вами полнейший атас. На, – сунул книгу Олегу. – Отдай назад, больше никогда не понадобится. Рюмку хочешь – вон, прими, – он показал на недопитый коньяк, – а мы потопали. Есть тепло?
– Да там уже под сотню градусов! – гордо ответил Олег, наливая себе полную рюмку и беря двумя пальцами, элегантно отставив мизинец, лимонную дольку.
– А гости? Съехались на дачу?
– Полный набор, Игорь Юрьевич, как всегда. Ваше драгоценное!…
Температура в парилке перевалила за сотню, и багровые гости, которые пошустрей, вовсю хлестали себя распаренными вениками.
Подождав, когда из раскаленного нутра, отделанного розовой осиной, вывалилась очередная партия мужиков, Белецкий вошел, нахлобучив фетровый балахон на голову, и, поднявшись на верхний полок, улегся на разостланной простыне. И глаза закрыл, звучно втягивая в себя горячий мятно-березовый дух.
Соврал ли он Анатолию, уверяя, что душа не болит? И да и нет. Да – потому что не в его характере было вообще отдавать что-то другому. Особенно если это твое, кровное, за что, в конце концов, огромные деньги уплачены. И если эта проклятая латышка, которая из всего, чем она занималась в жизни, по-настоящему умела делать только одно и в том хорошо преуспела, – если она думала, что добилась чего-то исключительно благодаря собственному таланту, она очень сильно ошибалась. Потому что талант, как таковой, у нее неожиданно объявился на следующее утро после того, как она, вздернув юбчонку, устроилась на коленях Игоря Белецкого. И продюсер вскоре появился, и ребятки-оркестранты, а потом клипы пошли, наконец, в кино взяли. Нет, это не ее, а его талант делал карьеру. И на самом взлете, когда уж, казалось, не о чем было и мечтать, вдруг она, видите ли, нашла свое счастье! А ху-ху не хо-хо? Так говорили уличные ребята, когда матерщина еще не стала частью застолья.
Не денег вложенных было жаль – их на сотню подобных хватит. Все-таки обидно стало, когда узнал, что она завела себе любовника и почти в открытую гоняет с ним по стране, выступая в поддержку президента. Это только дуракам, вроде Нечаева, такая идея могла прийти в голову. И лишь по собственному идиотизму сама Айна могла решить, что стадион, в который Игорь вбухал больше четверти миллиарда долларов, достанется ей, так сказать, в качестве оплаты женских услуг.
Белецкий даже и не подозревал, что может испытывать такую мощную, почти физическую ненависть к этой маленькой сучонке, иначе он ее и не мог уже называть. Ну а если есть спрос, имеется и предложение. Толя, который умеет иногда глядеть очень глубоко, в самый корень, сделал предложение, убивающее сразу двух зайцев. В прямом смысле.
О Нечаеве думать не хотелось – с ним покончено. Наклевывается следующий этап. О нем программный такой намек Толя уже съел, пусть теперь думает. Время есть. До очередного потрясения?
Как там говорил господин Столыпин? Вам нужны потрясения – это всяческим либералам и большевичкам, а нам – Россия. Что-то вроде того. Но без потрясений Россия и дня не жила – такая уж у нее судьба. Так что не мы первые, не на нас и жизнь кончается. Потрясем еще, и думцы нам в этом благородном деле помогут. А в новом веке придется сказать: шабаш, господа, пошумели, побазарили – гуляйте. Дальше – уже без вас. Ваш поезд ушел.
«В новом веке мне исполнится только сорок пять», – произнес про себя Белецкий. Это самое замечательное время, лучший возраст и для политика, и для хозяина жизни…
– Ты не сгорел еще? – спросил вошедший Лысов. – Иди, там уже говорит этот болтун. Ты хотел послушать.
Белецкий быстро поднялся, покачиваясь то ли от жара, то ли от собственных мыслей, сделал несколько шагов в сторону бассейна и, ухнув, кинулся в воду прямо через бортик. Сделав несколько энергичных кругов, выбрался на кафельный пол, поднял с бортика свою простыню, но обтираться не стал, а прямо так, как был, без ничего, пошел по длинному коридору первого этажа, поочередно заглядывая в каждый кабинетик, где безостановочно трудились массажистки. На него не обращали внимания, здесь было не принято запирать двери – своего рода особая степень доверия. Видя оскаленные физиономии знакомых мужиков, Белецкий одобрительно подмигивал им. А в одном кабинете, где работала классная спортсменка, не раз обслуживавшая и его, – легкая такая, ловкая, быстрая, за что и получила прозвище «балеринка», – Игорь не удержался и поощрительно похлопал девицу по оттопыренному заду, который проскакал на этом породистом жеребце, Сережке Афанасьеве, поди, не одну версту.
- Предыдущая
- 89/98
- Следующая
