Вид на жительство (СИ) - Гусина Дарья - Страница 4

— Привет!

Кэльрэдин кивнул, стараясь не показать, как рад ее видеть, как трепещет его сердце. Если бы он мог, не просыпался бы никогда. Обрел бы здесь, в этом странном мире, свое место, приспособился бы, лишь бы быть рядом с возлюбленной, так скоропостижно его покинувшей.

Кэль потерял счет дням. И только ночи помнил, каждую, особенно ту, в которую приснился их первый общий на двоих сон. При дворе многие давно поговаривали о том, что Властитель тронулся умом. Со всех концов Ондигана съезжались знатоки сновидений. Кэль перепробовал десятки заклинаний, выпил сотни кубков с зельем, придающих снам явственность, сплел тысячи магических узлов.

Магиня Гвенд сдержала свое обещание и ушла. Никто не видел ее уже много месяцев. Кэльрэдин надеялся, что она жива.

Он попал в этот сон, когда жизнь стала совсем невыносимой. И встретил там… ее. Прекрасную, юную… живую. Другую, но ведь никто и не говорил, что в другом мире должна была она родиться той же. Девушка не помнила, кто она и как ее звали. Кэль сначала пытался пробудить ее воспоминания из прошлой жизни, затем бросил. Лучше начать все сначала.

Она села на каменный выступ, вздохнула, оглядывая просыпающийся город, вытянула ноги. У нее были узкие ступни с каплями краски на аккуратных ноготках. Эти яркие точки напомнили Кэльрэдину о наложницах в домах удовольствий в жаркой Аклидии. Он отвел взор.

— Здесь всегда тепло, — с удовольствием сказала она, щурясь от ярких лучей восходящего солнца. — Это, наверное, какой-то южный город. Никак не могу сосредоточиться и что-нибудь изменить, всегда оказываюсь у чердачной двери. И она всегда открыта. И ты всегда ждешь.

Кэльрэдин кивнул. Заснув, он попадал на крышу этого странного города без возможности спуститься; бродил среди слуховых окон и выступов, поджидая сон своей возлюбленной. Она говорила, что в ее мире нет магии, но в небе гудели железные птицы, а по улицам передвигались повозки без коней и волов. Сколько же искр требуется, чтобы поднять в небо кусок железа или провезти в огромном фургоне столько груза? Только десятки тысяч узлов с вплетенными в них могущественными артефактами могли управлять этим волшебством.

Сбежав от него, словно в издевку, она родилась вновь, в этом странном мире. Это было самое изощренное наказание — встречать ее только во снах, жить, понимая, что он, возможно, никогда не увидит любимую наяву. Они успевали лишь взглянуть друг на друга и переброситься парой слов.

— Как необычно, — сказала она с легким смешком, — что мне снятся такие сны. Я ведь совсем не романтична, — она бросила на него быстрый взгляд, — ты похож на эльфа, только волосы у тебя… как медь.

— Я и есть эльф, — в который раз терпеливо объяснил Властитель, улыбаясь кончиками губ, — Кэльрэдин, последний из рода Медновласых.

— Да, конечно! — сказала она, рассмеявшись. — А я принцесса драконов. Мы все, девчонки, любим истории про эльфов. Наверное, во мне это тоже есть — подсознательная тяга к романтике. Одна моя знакомая прочитала о вас сотни книг.

Кэльрэдин недоуменно покачал головой: что за странный мир. В нем пишут книги об эльфах и драконах, а все жители — хуми, слабые, живущие мало, но зато подчинившие себе природу, истребившие нечисть. Когда-то порталы были открыты, и через них проникали люди и мифы. Магии здесь нет, искры слабы, но маги так и не смогли найти в него проход. Почему?

— У драконов нет принцесс. Драконы огромные и безмозглые. Они подчиняются только Охотникам, лишенным магии.

— Да? — она удивленно сморщила носик. — Надо же. Я все это придумываю во сне. Значит, я все-таки не лишена воображения.

Кэльрэдин пожал плечами. Он не раз пытался убедить возлюбленную, что они оба находятся в магическом сновидении, вызываемом особыми зельями и заклинаниями. Она всегда парировала, что «ничего такого не курит, не хватало еще», словно, чтобы добиться волшебного сна, она должна обязательно быть колдуньей с Северных островов, с трубкой и в засаленных шкурах.

— У нас осталось всего несколько минут, — сказал Кэльрэдин. — Солнце почти встало.

— Да, — печально откликнулась она. — Опять ждать, засыпать с надеждой, а просыпаться с тоской.

Над крышей пронесся ветер. Крошечный смерчик закружил мелкий сор, кинул его на теплый металл. Девушка стряхнула с колен пожелтевший лист, поймала пальцами яркую бумажку, машинально развернула и с улыбкой показала спутнику:

— Чай со слоном. Я не знала, что его еще выпускают.

Свернутый в комочек рисунок с носатым чудовищем упал под ноги.

— Мы обязательно встретимся, — как обычно, пообещал он.

Она моргнула, протянула к нему тонкую руку с крупным серебряным кольцом на среднем пальце. Кольцо было великовато для ее тонких пальчиков. В плоском агате тонкие зеленые нити были похожи на веточки мха.

Они никогда не касались друг друга во сне: любая попытка приводила к обрыву сновидений. Но сон и так таял. Кэльрэдин протянул руку навстречу…

Он проснулся в своей комнате с горящей жаровней, отчетливо помня, как успел поднять кусочек бумаги и запечатлеть в памяти изображение зверя с длинным носом. Он уже видел однажды это изображение. Такие звери, алефанты, водились в Аклидии, но только в одной лавке в Туннице можно купить «чай со слоном». Стражник дремал у двери, склонив на грудь голову. Кэльрэдин встал, подошел к молодому эльфу, коснулся его плеча. Тот тут же открыл глаза и посмотрел на Властителя бодрым и ясным взглядом.

— Я напишу письмо, — сказал Кэльрэдин. — Отнесешь его троллю по имени Буушган. Обязательно выспись и поешь как следует. Путь неблизкий и опасный. У тебя будет Особый пропуск и много золота, но будь осторожен.

… Утром ко мне забежала Нина. Она собиралась в центр и надеялась, что мы вместе пройдемся по магазинам. Я же увлеченно отдраивала дом и следила за тестом. Объяснила подруге, что на каникулах занимаюсь с учеником и негоже являть оному хаос и беспорядок. Нина фыркнула и унеслась. Ничего, в следующий раз погуляем. Мы с Ниной дружим с детства, живем по соседству. Сколько раз она меня выручала, то деньгами, то советом, уж и не сосчитать.

Пришел Борис. Он был зажат, нервно оглядывался по углам, заикался. Я же никак не могла сконцентрироваться на учебном материале, пропускала мимо ушей ошибки. Мальчик, наконец, расслабился. В духовке подрумянивался пирог, а в голове моей вертелись обрывки сна.

— Ладно, — сказала я после того, как Бадынов битых полчаса делал разбор предложения. — Прервемся на чай, потом почитаешь вслух.

Боря напряженно следил за тем, как я накрываю на стол. Видимо, не предполагал, что к запланированному уроку получит незапланированное угощение.

— Твоя мама подарила мне чудесный чай. Будешь?

Боря нерешительно кивнул, потом спросил:

— Дарья Васильевна, разве мне можно у вас… кушать?

— Лучше говорить «есть или обедать», — машинально поправила его я, слизывая каплю варенья с ложечки. — Сейчас пирог будем есть. С яблоками и корицей.

Боря съел сначала один кусочек, потом второй, потом протянул руку за третьим, и я подвинула к нему все блюдо. Мы закончили урок гораздо веселее, чем начали. Боря ушел. Через несколько минут позвонила его мама.

— Учительница Васильевна, большая честь. Бадын кушал. Очень хороший еда, много специй. Приглашение. Горечь и сладость. Большая честь.

— На здоровье, — сказала я. — Роза Бадыновна, можно мне завтра к вам зайти на разговор? По поводу Бори.

— Бадын не учился? Балывался? — всполошилась Борина мама.

— Нет, нет, что вы… Это по поводу его… общения в классе. Я как классный руководитель…

— Заходи, заходи! Мы рады. Завтра Теклак большой праздник.

— День рождения? Ой, простите. Тогда в другой день. Неудобно. У вас торжество, а я…

— Нет! — закричала Бадынова в трубку. — Приходи! Не рождений! Уход! Беженцы мы.

Я ничего не поняла, но обещала прийти. На всякий случай испекла еще один пирог.

Когда я подошла к воротам дома Бадыновых, Боря уже ждал меня, сидя на ступеньках. В руках у него был тонкий кожаный ремешок с вплетенными в него камешками, металлическими колечками и перышками.