Gimme More: Крис и Эва (СИ) - "Silin Ji" - Страница 15

— Вы готовили текст заранее? — спросил доктор Шепард, прекратив писать в блокноте и очень внимательно смотря на мое лицо.

— Я хотела четко передать информацию, — ответила я, не чувствуя ни вину, ни стыд за это, лишь легко пожав плечами. — Чтобы не упустить лишних деталей…

— И чтобы не сболтнуть лишнего, — быстро догадался он, не отпуская меня взглядом. — Эва, вы понимаете, зачем обратились к специалисту?

— Да, — быстро ответила я, откидываясь на мягкие подушки на диване. — Потому что мне нужна помощь, потому что сама я, видимо, не смогу избавиться от этого ужаса внутри и потому что это не просто плохое настроение и неудачный день, такое бы быстро прошло, а я уже достаточно долго нахожусь в этом состоянии. И мне нужна помощь, потому что меня стали пугать мысли, которые в последнее время в моей голове.

— Какие это мысли?

— Я не хочу жить. — Прямо ответила я, смотря ему в глаза. А что таить, если только из-за этой мысли я разбудила ночью Пера и попросила увидеться с ним на следующий день, чтобы он помог мне встретиться с хорошим доктором. — Но не в том смысле, что я пойду резать вены или прыгать с крыши здания, здесь по-другому, я не знаю, как это объяснить, чтобы меня не приняли за самоубийцу.

— Говорите, как есть, Эва, лучше так, чем вы будете фильтровать слова в голове, пряча причину за красивыми словами и метафорическими предложениями. Дайте мне полностью оценить ваше состояние.

Я его выслушала и не нашла, что ответить. Тут, по идее, надо было бы сказать: «Да хорошо. Я поняла». Но это лишнее. Я думаю, что такого доктору Шепарду не надо, ему нужна правда, а не прямое повиновение. Сложность состояла в том, как передать в словах то ощущение, что заставило меня сидеть на полу в ванной, вцепившись в белую раковину до побелевших костяшек на пальцах?

— Это был вторник, — я решила рассказать как есть, если запишет «возможная суицидница», пусть пишет, — одиннадцать вечера, я лежала в своей кровати, тупо уставившись в потолок, и размышляла о своей жизни, о том, что происходило, что происходит и что будет дальше. Почему-то мне рисовались слишком четкие картины моего будущего, от этого стало так тошно, что мне стало трудно дышать, дальше как в тумане: я что-то делала, но я четко помню свою мысль: «Я не хочу жить! Я не хочу жить!». В сознание пришла в ванной, когда умылась ледяной водой, и этот ужасающий страх стал проходить. Моя будущая жизнь нарисовалась не в слишком красивых цветах, все было предсказуемо, все действия были необходимыми, потому что так положено, и все эти «должнанадодолжнанадо». Я четко видела, как хожу в гребанный университет Бергена и учусь там на идиотского бухгалтера, потом, как я ранним утром хожу в какую-нибудь компанию, как сижу за этим столом в окружении бумаг, цифр и калькуляторов, и так каждый день, по своей тупости забывать какой-нибудь долбанутый отчет и как меня отчитывают.

— Вы не просто не хотите жить, — Шепард сделал небольшую пометку, и, дождавшись, когда я посмотрю на него, он продолжил говорить, сжав пальцы в замок. — Вы не хотите жить жизнью, которую вам нарисовало ваше сознание. Вам страшно, что ваша…

— Страх не был вызван этой серой жизнью. — Прервала я его, когда мысль наконец сформировалась в моей голове. — Он был вызван полным безразличием к этой серой жизни. В голове не было мысли, что надо взбунтоваться, надо что-то сделать, я лежала и думала, что «окей, так и проживу свои остатки дней». Мне от этого стало страшно, доктор Шепард.

— Я вас понял, — ответил он после продолжительной паузы, которая, наверное, длилась минуту, не больше. Было мне неловко? Нет, мне было все равно, я могла молча просидеть здесь до конца, но не сейчас, я ведь правда пришла за помощью. — Когда в первый раз заметили неладное?

— На вечеринке, когда поняла, что меня не волнуют сплетни, которые будут пускать по школе. Безразличную пустоту я перепутала со взрослением. Что-то типа: «Эй, смотрите, плевать я хотела, что вы все подумаете, потому что я выше этого», а на самом деле это было: «Просто мне все равно, что ты думаешь обо мне, так же, как мне плевать, что я уже не ела три дня, потому не сходила в магазин, и меня это вообще не волнует». После того случая я, кстати, и заметила, что у меня пустой холодильник, в котором даже обычного сыра не оказалось, не то что обычной еды. И в супермаркете я всегда долго ходила между полками, тщательно прописывая свое меню на неделю. Если оно было сложным, я выбирала блюда побыстрее и побольше, чтобы меньше готовить. Если легким, то я выбирала ингредиенты для интересных блюд, мне нравилось пробовать все новое.

— Но в этот раз было по-другому?

— Да, я зашла в магазин, накидала какой-то еды в тележку и вернулась домой. Я даже на мгновение не задумалась о том, какая будет неделя, и что я хочу приготовить — мне стало плевать на это. Потом я перестала следить за каждым своим таким подобным выпадом, потому картина теперь изменилась в общем, и это трудно было не заметить, но мало кто заметил, тут уже, наверное, моя вина.

— Почему?

— Я слишком хорошая актриса, — мягко ответила я, улыбаясь самой счастливой, добродушной, широкой улыбкой, наблюдая за доктором, который слегка вскинул брови, довольно сильно удивленный моей игрой, и быстро сделал заметку. Когда улыбка сползла, и безразличие вновь отразилось на моем лице, его брови вернулись на место, сопровождаясь легким кивком головы и новой заметкой в блокноте. — Но они тоже со временем стали замечать, что что-то не так, пока мне удается водить их за нос.

— Как в двух словах вы можете описать свое состояние?

— Черная дыра. — Быстро ответила я, потому только этими словами можно описать мое состояние и еще парочку тоже. — Пустой вакуум.

— Вы предпринимали попытки избавиться от состояния черной дыры?

— Предпринимала, но становилось или хуже, или эффект был недолговечен, самое большое — три дня. — И то после этого у меня случилась паническая атака, после которой я несколько часов просидела в холодной ванной, потому что мне было страшно идти в пустой и темный дом, где я была одна.

— И что приносило самый долговечный эффект?

— Кто. — Быстро поправила я его, закрывая глаза. Всю дорогу до больницы я шла с мыслью, что надо сделать все что угодно, чтобы не зашел разговор о Шистаде, как угодно изловчиться, но не рассказывать об этом, потому что тут нечего обсуждать совсем. —Третьекурсник, говорю сразу, никаких теплых чувств у меня к нему нет, он тот еще козел.

— Как мы его обзовём, или вы хотите, чтобы я знал его настоящее имя?

— Мистер П. — Ответила я после недолгого молчания, — пусть он будет Мистер П. Черт, не хотела касаться этой темы.

— Придется, Эва, если вы хотите заполнить эту вакуумную пустоту. Я так понимаю, вы с ним не просто за ручки держались, так? — я кивнула, и раньше я бы залилась краской, как помидор, и заикалась бы на каждом слове, но не сейчас. — Может, тогда секс вас отвлекает?

— Это было трижды, когда это меня отвлекло, и тогда это было с ним.

— Вы не думали над этим?

— Я старалась вообще о нем не думать, мистер П не тот, о ком нужно думать перед сном, или на кого стоит надеяться, если тебе понадобится помощь. Он, может быть, и верный друг, в чем я сомневаюсь, но только для «своих», я не вхожу в эту категорию и не хочу рассчитывать на его помощь.

— Эва, что вы сейчас чувствуете?

— То же, что и всегда — безразличие, слишком все равно.

— А что Вы чувствовали, когда были с Мистером П?

— Я… — не смогла ответить, потому что не помню, что творилось у меня в голове, когда я была с Крисом. Мне даже как-то в голову не приходило о том, чтобы запомнить и это, и, вообще, кажется, будто бы я забывала о том, что со мной что-то не так. — Я не обращала внимания на это. Помню все детали, а именно этого нет.

— А что Вы чувствовали, когда были с другими?

— Эм, там я не помню уже вообще ничего. Алкоголь, знаете ли. Сейчас вы спросите, что я чувствовала на следующий день после них, то я скажу тоже самое. Я ничего не чувствовала: ни облегчения, ни наполненность, лишь возможную ненависть к тому, что я ничего не могу сделать. Я хочу избавиться от этого безразличия, мне не должно быть наплевать на себя. Мне не должно быть все равно на свою жизнь!