Истые Галлюцинации - Маккенна Теренс - Страница 7

То, что мне здесь ведомо, - это люди, которые приехали со мной. Они выступают как известные величины, потому что я знал их в прошлом. И пока будущее остается похожим на прошлое, они останутся мне ведомы. Разумеется, это не Нью-Йорк, не Боулдер и не Беркли, и нам нелегко порвать связь с окружающей средой, развить в себе чувство правильности действий, которое никогда не отказывает нам в savoir faire (Сметливость (франц,).). Холодная эстетика чужака: "Я, мэм? Я здесь проездом". Именно то, что эти люди мне знакомы, превращает их в окна в моем воображении, окна, которые открываются в прошлое.

И первое, конечно же, Деннис; линия его жизни дольше всех остальных идет параллельно с моей. Нет необходимости упоминать, что у нас обоих одинаковые гены. Наша связь уходит так далеко в прошлое, что почти теряется в самом раннем, еще лишенном языка ощущении. Мы росли в одной семье, делили одни и те же запреты и свободы, пока в шестнадцать лет я не ушел из дома. Но с Деннисом я остался близок.

Два с половиной года назад, когда мне шел двадцать второй год, я томился в недрах "Каранджи" - лайнера Британской пароходной компании, ослабевший, в полубреду, страдающий от крапивницы, меланхолии и дизентерии. Тогда, в 1968-м, билет от Порт-Виктории на Сейшельских островах до Бомбея стоил тридцать пять долларов. Несмотря на болезнь, я вынужден был путешествовать самым дешевым классом, иначе мои финансы не позволили бы мне добраться до дому. Койкой мне служила металлическая пластина, откидывающаяся от переборки. Общественные туалеты и грохот двигателей. Трюмная вода, плещущаяся из одного угла в другой. Вместе со мной в трюме путешествовали тысячи перемещенных индийцев Уганды, жертвы политики африканизации, проводимой правительством Уганды. Всю ночь напролет женщины-индианки ходили взад-вперед в туалет и обратно по моему коридору, заполненному водой и громыханием двигателей; Я бы этого не вынес, не будь у меня гашиша и опиума. Для этих мелких индийских буржуа мои утешения, да и я сам, были ярким примером испорченности и нравственного падения, на который они лицемерно указывали своим чадам в пространных чирикающих наставлениях, клеймящих пороки хиппи и жизни в целом.

После множества подобных дней и ночей я проснулся однажды посреди ночи в лихорадке. Невыносимо пахло карри, испражнениями и машинным маслом. Я выбрался на открытую кормовую палубу. Ночь стояла теплая, запах карри ощущался даже здесь. Я сел, прислонившись спиной к металлическому ящику, покрытому толстым слоем краски, - в нем хранили противопожарное оборудование. Скоро я почувствовал, что жар спадает, и на меня снизошло огромное облегчение. Казалось, меня понемногу перестает мучить и недавнее прошлое, и романтическое разочарование от Сейшельских островов и Иерусалима. При этом освободилось свободное пространство, позволившее обратить взгляд в будущее и увидеть его. Сама собой пришла неожиданная мысль: мы с Деннисом отправимся в Южную Америку. Даже тогда я знал это наверняка.

И вот это произошло. Не сразу, после новых скитаний по Востоку, но в конце концов к февралю 1971 года это пророчество материализовалось. Река, джунгли и небо сомкнулись вокруг и повлекли нас к Ла Чоррере. Это наше суденышко мало напоминало "Каранджу", но его маленький дизель был эхом более мощных двигателей, отделенных от нас временем. Да, первым предстает передо мной Деннис, предстает окрашенный в коричневатые тона воспоминаний о том, как мы вместе подрастали в маленьком городке в Колорадо. Вот он, всегда рядом со мной; мы с ним будто две мошки, заключенные в озаренный солнцем мир янтарных воспоминаний о летних вылазках и вечерах.

А вот и остальные, совсем иные истории.

С 1965 года по 1967-й мы с Ванессой были студентами-радикалами в Беркли. Она была из Нью-Йорка, из Верхнего Ист-Сайда. Отец - видный хирург, старшая сестра - практикующий психоаналитик, мать приглашала на чай жен делегатов ООН. Сначала Ванесса училась в частных школах, но потом родители решили продемонстрировать либеральный шик и поддержали ее выбор Государственного университета в Беркли. Она умница, в ее чуть неловкой сексуальности проглядывает что-то диковатое. Ее большие карие глаза не в силах скрыть кошачью жестокость и мелочную страсть к шпилькам. Мы вместе учились в Беркли, в экспериментальном колледже, но осенью 1968-го я отправился в Нью-Йорк, чтобы попытаться продать вымученную рукопись, которую я родил во время добровольного затворничества на Сейшельских островах, откуда вернулся всего несколько месяцев назад. Это был незрелый и бессвязный обличительный опус в стиле Маклюэна , которому, к счастью, суждено было умереть, едва родившись. Но той запутанной осенью я взял свой труд и полетел в Нью-Йорк, где не знал никого, кроме Ванессы.

Она вытащила меня из ночлежки на 43-й Западной улице, где я. претерпел вынужденную посадку, и убедила перебраться в отель "Олден" на Сентрал-Парк-Уэст, место, которое выбрала для меня ее матушка. Три года отделяли наше теперешнее отплытие вниз по реке в самое сердце комиссарии Амазонас от того безмятежного мгновения, когда мы с Ванессой сидели в Центральном парке, в ресторане под открытым небом, возле фонтана - она с бокалом "дюбонне", я с кружкой пива "левенброй". В глазах бедного ученого и революционера, каковым я тогда себя воображал, вся эта сцена, в ее небрежной элегантности, казалась театральной, причем стоимость постановки явно превышала тот уровень, который я обычно мог себе позволить. Разговор коснулся моего брата, тогда восемнадцатилетнего, которого Ванесса никогда не видела:

- На мой взгляд, Деннис просто гений. Так или иначе, я, его брат, просто благоговею, наблюдая его вблизи.

- Так у него есть идея, которой, по-твоему, суждено большое будущее? - спросила она.

- Это еще слабо сказано! Я думаю" что ему, возможно, удалось схватить ангела Познания за горло и уложить на обе лопатки. Его идея, что некоторые галлюциногены работают потому, что внедряются в ДНК, просто фантастична. Она звучит настолько правдоподобно, что я не могу от нее отмахнуться. Политическая революция выродилась в слишком мрачную штуку, так что на нее надеяться нечего. Выходит, самая интересная в жизни невероятность - это ДМТ, верно?

- Вынуждена согласиться, хотя и неохотно.

- Неохотно только потому, что вывод, к которому мы приходим, слишком большая крайность. А смысл его главным образом в том, что пора кончать заниматься ерундой. Надо браться за разгадку тайны ДМТ. Ведь ты сама знаешь: каждый, кто хоть десять минут посвятил изучению западной цивилизации, сразу увидит, что места, с которыми этот кайф позволяет соприкоснуться... Ведь это просто феноменально, и если разобраться во всем как следует, то это могло бы - ты знаешь, я думаю, наверняка могло бы иметь огромное значение для преодоления исторического кризиса, в котором мы все находимся.

- Ладно. Скажем так: я пока воздержусь от окончательного суждения. И что же дальше?

- Сам не знаю. Как насчет путешествия на Амазонку? Ведь именно там родина этих психоделических растений. К тому же там такое безлюдье, что, видит Бог, их хватит на всех.

- Очень может быть. Только я пытаюсь попасть на раскопки, которые начнутся в Австралии, в пустыне Гибсона, на будущий год.

- Понимаю. А я через несколько месяцев должен отправляться в Азию за травкой, и кто знает, насколько я там застряну? Нет, эта поездка на Амазонку, если, конечно, она вообще случится, - дело далекого будущего. Но ты об этом подумай и кое о чем еще...

- Он таинственно понизил голос... - вставила Ванесса, подражая ремарке из радиоспектакля.

- Вот именно. И это "кое-что" - летающие тарелки. Я знаю, это звучит дико, только они каким-то образом тоже тут замешаны.

Пока все довольно туманно, и, к счастью, не так уж важно, но ДМТ как-то связан со всем психическим измерением - ты, наверное, слышала о юнгианском подходе к проблеме тарелок. Я знаю, что дело темное, пока только догадка, но многообещающая.

Дейв был совсем другой. Мы прозвали его Дитя Цветов. Он являл собой восхитительный и парадоксальный сплав наивности и упрямой интуиции. Если бы костюм Арлекина можно было приобрести в магазине готового платья, он бы непременно в него вырядился. Его генеалогическое дерево украшали некий польский князь, посол при дворе Ее Величества королевы Елизаветы, и друг моего личного кумира, доктора Джона Ди . Я встретил Дейва в Беркли летом 1967 года. Мы оба ловили попутную машину на углу улиц Эшби и Телеграф. Наконец какая-то добрая душа нас подобрала, и, переезжая через мост по дороге на Сан-Франциско, мы познакомились. В Беркли Дейв зарабатывал на жизнь, продавая "Беркли Барб" и все, что приходится продавать, когда слоняешься без дела. За время, прошедшее с тех пор, Дейв расстался и с нью-йоркской общиной, которую идеализировал, и с Сиракузским университетом, где он получил степень по этноботанике. В письмах, которыми мы обменивались, пока я был в Бенаресе, он высказал решимость присоединиться к нашей экспедиции в бассейн Амазонки. В джунглях и горах Южной Америки ему предстояло обнаружить мир, еще более чарующий, чем он ожидал. Дейв и по сию пору не вернулся из того первого путешествия.