По ту сторону жизни - Лесина Екатерина - Страница 5

Очаровательно.

— Или даже недель… данные рознятся, но сейчас ты весьма уязвима.

Я прикрыла глаза. Спасибо. Этого я не забуду.

— Поэтому постарайся не уходить далеко от… скажем так, центра…

— Какого центра? — поинтересовался Мортимер.

Но Фердинанд оставил его вопрос без ответа. Я выдержала долгий его взгляд. И позволила оттянуть себе веки и… в рот он, к счастью, не полез, хотя и желание испытывал. Я широко улыбнулась — клыки слегка выросли, это я и сама ощущала, но…

— И кровь… тебе нужна кровь… распорядись. — Он отступил, вновь сутулясь. — Лучше всего свиная… свиньи, как показывают последние исследования, наиболее близки к людям…

Тетушка Фелиция изобразила обморок. Это она зря…

— Прекратите паясничать, — строго велел дядюшка Фердинанд, разматывая тончайшую нить портативного анализатора. Камень на конце ее был прозрачен и прекрасен, что не укрылось не только от моего внимания.

— А ты, смотрю, стал многое себе позволять… — протянул дядюшка Мортимер, следя за движениями камня, что голодная кошка за мышью. Я прямо так увидела, как он напрягся, с трудом сдерживаясь, чтобы не схватить заветный камень.

Алмаз такого размера потянет…

— А ты не оставил дурной привычки заглядывать в чужой карман…

Тетушка застонала.

Я пристроила ногу на подоконник и, сняв белую туфельку на картонной подошве — и ничего мои ноги не отекли, могли бы и в шкафу поискать что приличного, — кинула ею в тетушку. Попала в лоб.

Тетушка с визгом вскочила и… замерла, определенно, не понимая, что ей делать дальше. А я… я показала язык.

— А может, она все-таки лич? — поинтересовался Мортимер, и в тетушкиных мутных очах вспыхнула надежда. Но ее я пригасила, скрутив красивый кукиш.

Даром, что ли, дедов конюх меня тренировал… Пригодилось вот.

— Личи не умеют разговаривать. — Дядюшка Фердинанд крутил нитку, заставляя камень вращаться, и тот вспыхивал то алым, то синим, то зеленым… интересно, это у кого здесь такой целительский потенциал, что мои токи забивает.

— Это, между прочим, научно не доказано, — пискнула Нинелия.

А я удивилась: неужели она читает что-то помимо «Голоса праведника»? Оно, конечно, толика правды в сказанном имелась. Небольшая.

Говорить личи не то чтобы не умели, скорее уж за последнюю пару сотен лет не находилось счастливчиков, которые бы встретили лича и остались целы. Как-то то ли на беседы тварей не тянуло, то ли прав был Дитрих Норбурнский, утверждавший, что речь есть дар божественный, присущий лишь существам душным, а потому являющийся основным признаком таковых, на коий надлежит опираться Церкви Светозарного и Инквизиции…

— Посмотрим, — произнес дядюшка, что-то черкая в блокноте. — Вызов уже отправлен.

— И когда ты успел? — Мортимер вытянул короткую шею, пытаясь заглянуть в блокнот. Это он зря. Я, помнится, после лекции стянула эту вот записную книжечку, то есть не конкретно эту, а другую, которую дядюшка носил при себе постоянно. Тоже надеялась полезненьким разжиться, но оказалось, что почерк дядюшкин столь замысловат, что родезские каракули Мертвых проще прочесть, чем его заметки.

— Еще вчера.

— Вчера? — Вот теперь Мортимер не скрыл своего возмущения. — Ты… выходит, ты знал?!

— Подозревал. Стихии были не стабильны.

Мортимер засопел. А на тетушкиных лицах появилось одинаковое выражение тихой злости. Конечно, скажи он вчера, что знает о моих коварных планах воскреснуть, мне бы тихо и мирно отрезали голову, избавляя мир и главным образом себя от нового чуда.

Никто бы ничего не узнал.

А если и узнали бы, в кодексе о профилактическом отрезании голов мертвецам ничего не сказано.

Спасибо, дядя, я этого не забуду.

— Ты… ты мог бы… слов нет!

Мортимер ушел, громко хлопнув дверью, а я, дотянувшись до блюда, забрала последнюю ягоду. Надо же, кислые-кислые, а пошли… Клубника, чтоб ее… Впрочем, если со взбитыми сливками и шоколадом… Я зажмурилась.

А жизнь хороша. Даже если не совсем и жизнь.

Ночью какой-то идиот попытался разрушить склеп. То есть, почему какой-то… Юстасик, старшенький из моих кузенов, конечно, молоток додумался убрать, но меловая пыль на его рубашке и брюках, а заодно несколько утомленный вид и острый запах пота выдавали его с головой.

— Заставлю реставрировать за свой счет, — произнесла я, пнув камень. И халатик запахнула. Не то, чтобы прохладно, холод я как раз и не ощущала, но вот взгляд у дядюшки сальный.

А склеп защищали хорошо. Теперь я видела дремлющие сплетения силовых нитей, укрытые за слоем штукатурки. Они вросли и в место это, и в дом… и молот, конечно, оставил пару-тройку царапин, да статую снес из новых, поставленных моим прадедом… Если подумать, заказывал он их у известного мастера, а потому в денежном выражении потянут они изрядно…

— Сгинь, тварь нечистая! — взвизгнул кузен, плеснув мне в лицо чем-то мокрым и вонючим.

Водой освященной?

Если и так, то носил он ее с собой давненько, испортиться успела, протухнуть.

— Точно идиот. — Я лицо вытерла.

Нет, что еще сказать… я вот честно уснуть пыталась. Лежала, разглядывала балдахин и еще немного потолок, раздумывая, насколько в моем нынешнем состоянии нормальна бессонница, и вообще, где про это состояние почитать, кроме как в хрониках…

А тут снизу удар. И еще один.

И такие мощные, что стены задрожали… и кажется, он тут заклятье активизировал, а когда не сработало, точнее сработало — штукатурку со стен сняло, как посмотрю, — но вовсе не так, как кузену хотелось, за молоток взялся.

— Слушай ты, дитя осла. — Я только коснулась узенького плечика, как кузен заверещал и мешком осел на пол.

— Не трогай ребенка! — Тетушка Фелиция, облаченная в широкую ночнушку, замахнулась на меня зонтом. Откуда только взяла?

— Да нужен мне ваш ребенок… — На всякий случай я отступила. Не то чтобы зонт мог причинить мне какой-либо существенный ущерб, но вот… боюсь ненормальных.

— Что случилось?

У тетушки Нинелии тоже ночнушечка имелась.

Коротенькая.

Едва прикрывающая толстую ее задницу, но зато густо расшитая кружавчиками.

Дядя Фердинанд прикрыл глаза и благоразумно отвернулся. Вот он ночевал в байковом спальном костюме пыльно-синего окраса, и даже блестящие медные пуговки не могли придать наряду бодрости. Судя по виду, куплен он был еще до экспедиции на Острова и времена знавал всякие.

Может, ему и вправду деньгами помочь?

Я как-то не особо интересовалась его жизнью, полагая, что чем меньше рядом любящей родни крутится, тем целее нервы. Но он единственный из всех держался в стороне от моей жизни, и уже за это я была ему немало благодарна.

— Она съела Юстика! — то ли с ужасом, то ли с восторгом произнес Аполлон, который в дверях показался-таки, хотя и рекомендовано ему было лежать.

Двигался он скованно. Ноги расставлял широко. А заодно держал у паха массивную грелку.

— Кто?

Тетушка Нинелия на всякий случай прижала руки к груди, правда, правой. Потом сообразила и торопливо поменяла, а то мало ли…

— Мышь, — сказала я, переступив через идиота, который по-прежнему лежал на полу, притворяясь мертвым.

— К-какая?

Ресницы черные накладные. Пудра. Румяна… что-то не похоже, что тетушка ко сну собиралась, во всяком случае, тому, который в постели и одиночестве. И кажется, она сообразила, что не следовало покидать комнату.

— Огромная, — я принюхалась. Так и есть… пудра из моих запасов определенно, и духи… правда, средней паршивости, я подобные густые ароматы терпеть не могу. А присылают всякие… — Пришла и сожрала…

— Д-да?

— Нет, — рявкнула я и сдвинула тетушку. И уже на лестнице крикнула так, чтобы услышали даже треклятые мыши, если они тут водятся. — Но если кто и дальше будет разрушать дом, то оплатит работу реставраторов из собственного кармана!

— А она точно не лич? — без особой, впрочем, надежды поинтересовалась тетушка Фелиция, а Мортимер ответил: