Византия сражается - Муркок Майкл Джон - Страница 65

– Мама! – Я спустился по лестнице.

Она обернулась ко мне и заплакала. Мать не попыталась приблизиться ко мне, а я не мог пошевелиться. Возможно, она примирилась с мыслью о моем исчезновении или даже о моей смерти и теперь не могла поверить, что ее сын, изящный и спокойный, хотя немного уставший, стоял перед нею. В конце концов я подошел к матери и обнял ее, потом поймал и поцеловал ей руку, а она поцеловала меня в лоб. Спросила, останусь ли я на ужин. Я уверил ее, что задержусь на некоторое время. Дрожа от прилива чувств, матушка взяла меня за руку и отвела в квартиру. Я убедился, что дома так же уютно, просто и спокойно, как прежде. Вздохнув, я остановился, осмотрелся по сторонам и улыбнулся:

– Как же здесь хорошо!

– О мой дорогой сынок…

Мы снова обнялись.

Мать взялась за дело: растопила печь, поставила самовар и разогрела суп. Капитан Браун негромко постучал в дверь, прежде чем внести в комнату мои вещи. Я объяснил, что купил подарки, но их украли. Мне посочувствовали. Капитан уселся на мамину кушетку и сказал, что мне еще повезло – удалось сохранить довольно много вещей. Как идут дела в столице? Я ответил, что не очень хорошо. Капитан Браун слышал, что американцы прислали огромные воздушные корабли с какими-то лучами, которые могут мгновенно уничтожить тысячи людей.

– Это положит конец войне и позволит царю восстановить порядок. Конец окопной войне! Но педики, кажется, забились в щели и застряли там. Можно подумать, все они – проклятые валлийцы!

Он от души смеялся над своей невнятной, грубой шуткой. Моя мать не поняла, что он выругался. В ее присутствии капитан никогда не сквернословил по-русски – одно русское ругательство стоит двадцати греческих. В мужской компании он, возможно, одержал бы верх в любом споре в любой киевской таверне лишь с помощью убедительных и экспрессивных фигур речи.

Голова капитана опустилась на грудь, и он захрапел. Он оставил бутылку у себя в комнате, но действие ее содержимого продолжалось в течение часа.

Моя мать поспешно накрыла на стол, принесла суп, нарезала хлеб, жалуясь, что он напоминает опилки. Она обнаружила двух тараканов в последней буханке. Мама простояла в очереди за этими тараканами почти весь вечер после работы, на сильном морозе. Она знала нескольких женщин, которые заболели бронхитом или пневмонией и умерли, стоя в хлебных очередях. Это было нелепо – все знали, что Украина была житницей России.

Это звучало как националистический лозунг. Я сказал, что нам повезло больше, чем жителям Петрограда, но некоторые обитатели Сибири и Кавказа жили по-царски. Поезда с провиантом ходили редко, и приходилось либо съедать все продукты, либо просто оставлять их гнить. Всё, к чему стремились националисты, – толстые животы и глупое довольство. Я так и вижу их с идиотскими плакатами, голодающих около российского посольства. Я могу лишь смеяться над ними. Если бы я оказался тогда в здании посольства и выглянул наружу – подумал бы: что там за идиоты? Их «нация» теперь независима как никогда. Интересно, почему они не возвращаются? Может быть, предпочитают жизнь в стране, где можно свободно жаловаться, набивая каждый день животы супом и мясом? Дома они неделями не видели ничего, кроме капусты или – совсем редко – кусочка гусятины. Я долго мечтал, что буду похоронен в родной русской земле. Но у большевиков хорошая память. Они повесили Краснова, которому уже перевалило за семьдесят, потому что он был гетманом Войска Донского, – разыскали его в Германии в 1945‑м. Его имя значилось в их списке врагов. Он не сделал ничего дурного – водил своих казаков в бой и сочинял хорошие книги о бедах России. Но красные схватили этого дрожащего, безвредного старика и повесили его. А ведь я тоже сражался с большевизмом.

Капитан Браун проснулся и уселся за стол, поближе к краю. Он некоторое время разглядывал тарелку с супом, а потом взял ложку и начал есть, как будто не привык к подобному. Мать нежно наблюдала за ним:

– Я не могла кормить его как следует.

Мне показалось, что, несмотря на долгие часы работы и трудности жизни, матушка хорошо выглядела. Она согласилась – ей отчего-то стало гораздо лучше, силы восстановились. Работать самой оказалось намного легче, чем следить за нанятыми девочками. Она подчас больше походила на мать-настоятельницу, чем на прачку. Капитан Браун рассмеялся над этими словами и расплескал часть супа. Извинился и, аккуратно положив ложку в тарелку, снова погрузился в сон.

– Ему нехорошо, – сказала мать. – Все из-за выпивки. Я слишком уставала, чтобы готовить для него каждый день, понимаешь?

Мы обедаем в прачечной, чтобы экономить время. Я прихожу домой, – она пожала плечами, оглядевшись по сторонам, – как видишь, только на ночь.

И впрямь дом казался каким-то заброшенным, но мне все равно было здесь хорошо. И квартира, и мать стали какими-то спокойными.

– Мне не хватает Эсме. Такая милая девушка! – вздохнула мать и спросила, когда я намерен возвратиться в Петроград.

– Мне посоветовали подождать, пока все немного поутихнет, – ответил я. – Через пару месяцев я смогу забрать свой специальный диплом. Он мне очень нужен. Я надеялся работать на правительство, но теперь постараюсь найти хорошее место в Харькове. У меня множество идей, на которые я получу патенты. Если повезет, смогу работать независимо.

– Чем ты займешься до получения диплома?

– Буду спать. – Я погладил ее по плечу и, нагнувшись, поцеловал в щеку.

– Можешь занять кровать Эсме, – сказала мать.

Вскоре в суматошном Киеве я почувствовал себя более непринужденно, чем в Петрограде. Я знал все улицы родного города, все переулки, все узкие проходы между зданиями. Я знал районы, где бродили хулиганы, и знал, где избежать встреч с самыми злобными. Я знал дома, где мог укрыться. Наш район, который, по существу, являлся пригородом, оставался относительно спокойным. Он был слишком беден и потому не очень интересовал бродяг и бандитов. Нам повезло: грабителей в основном привлекал Подол. Когда лед на Днепре начал ломаться и громкий скрип, стон, треск отозвался эхом по всему Киеву, я обнаружил, что перенял от матери способность к восстановлению сил. Призрак отца остался в прошлом. Мать, будучи вдовой замученного революционера, теперь заняла в обществе определенное положение. Пусть хуже, только б по-другому – так мы говорили. Вообще-то и дела мои пошли лучше. Я решил, что стоит наладить отношения с некоторыми из старых клиентов Саркиса Михайловича Куюмджана. Инженеров не хватало. Я встретил пару человек, которые отчаянно разыскивали моего бывшего мастера. С тех пор как он уехал из Киева, половина местных механических цехов закрылась. Я обладал лишь десятой долей практического опыта и интуиции армянина, но все равно был уверен, что могу рассчитывать на хорошую работу.

Я выполнил несколько мелких заказов для евреев с Подола, которые были главными клиентами Куюмджана. Они преисполнились благодарности и заплатили, почти не торгуясь. Подобно моему прежнему начальнику, я стал мастером на все руки, чинил электрическое оборудование, паровые двигатели, двигатели внутреннего сгорания. В самом деле, я мог совершить что угодно с устройствами, в которых были винтики или рычаги. Таким образом, у меня скоро оказалось достаточно денег, чтобы приобрести более сложные инструменты; я даже отложил некоторую сумму. Деньги я хранил дома – банки не заслуживали доверия. Я пользовался услугами капитана Брауна – иногда мне был необходим помощник. Когда появилась работа, он стал меньше пить. Мать, возможно, могла бы бросить работу в прачечной, но она любила ее. Иногда мне очень хотелось повидаться с Эсме – ведь мы были такими хорошими друзьями. Она порадовалась бы моим успехам.

В Киеве обнаружилось более чем достаточно женщин, готовых удовлетворять мои сексуальные аппетиты. С деньгами в карманах я стал очень популярным гостем в кабаре, где проводил пару вечеров в неделю. Единственное, что меня смущало, – я до сих пор не получил вестей от профессора Мазнева о своем дипломе. Пока у меня не было этого документа, я не мог обратиться в крупные промышленные концерны и предложить свои услуги. Работа также помогла бы мне избежать армии. Я почти перестал употреблять кокаин, хотя наша «мать городов русских» стала одним из основных центров наркоторговли. Среди женщин, с которыми я встречался, были мои старые знакомые из Петрограда. В Киев приехали поэты, художники и актеры, с которыми я был хорошо знаком. Мои связи в обществе расширялись и становились все более полезными. Я начал одеваться в дорогие и модные костюмы. Весна была в самом разгаре. Я купил себе соломенную шляпу с лентой в английском стиле и трость с серебряным набалдашником. Я имел возможность войти в любой магазин на Крещатике и купить все, что пожелаю. Я мог нанимать экипажи. И все это на честно заработанные деньги. Днем, и иногда ночью, я был механиком в грязном синем халате, покрытом масляными пятнами. Появляясь в центре Киева, я становился самым изящным из молодых людей. Я всегда принимал меры предосторожности: носил с собой очень мало денег и предпочитал передвигаться в компании.