Ермак. Начало - Валериев Игорь - Страница 17

Всё, отступления в сторону. Поступил, закончил, два года в полку и потом… Не знаю пока как, но надо прорваться в Николаевскую академию Генерального штаба. Там во время учёбы как-то выйти на русскую разведку и, зарекомендовав себя, постараться попасть на англо-бурскую войну представителем от Генштаба или под видом волонтёра. Через доклады постараться доказать эффективность бурских засад, снайперского огня, действия малых групп в тылу врага, всё это теоретически и методически обосновать и настаивать на создании экспериментальной диверсионно-разведочной группы, хотя бы в полусотню казаков. А после обучения обкатать её на боевых выходах в Китайском походе. А дальше как Бог даст!

В этом варианте без высокого покровительства нельзя. А на настоящий момент из всех покровителей у меня — атаман Селевёрстов. Хотя и это уже не мало. Тем более дядя Пётр, как я его сейчас называю, подтвердил, что он о моём поступлении в Иркутское военное училище действительно разговаривал с наказным атаманом в Благовещенске. При этом наказным атаманом, оказывается, является военный губернатор Амурской области генерал-майор Беневский, который обещал посодействовать моему поступлению, если всё будет хорошо. Вот такие вот планы — одни если, да каки!

Но в любом случае надо приучать окружающих к моей нестандартности и прущих из меня нововведений в военной подготовке. Это я и начал делать почти три года назад. Мои мысли вернулись к событиям после смерти деда Афанасия.

Деда хоронила вся станица. Из других станиц также много казаков приехало. Я даже и не знал, что Афанасий Васильевич пользовался таким почётом и уважением среди амурских казаков.

После похорон, казаки с кладбища потянулись в трактир Савина, где накрыли столы для помина за счёт казны Черняевской сотни. Меня как единственного оставшегося родственника посадили за общий стол с казаками. Потом пошли поминальные речи. Много хорошего я услышал о деде Афанасии. Краем уха слышал, как жалеют меня казаки, рассуждая, что же делать теперь сироте. Об этом я тоже думал, так как не представлял теперь своего статуса. Что мне можно, а что нельзя по российским и казачьим законам.

В самом конце поминок из-за стола поднялся атаман Селевёрстов и заявил, что он берёт меня в свою семью до моего совершеннолетия, так как никого из родственников у меня здесь нет, и он обязан мне спасением от смерти своего сына Романа. Казаки за столом одобрительно загомонили. Потом поднялся Савин и объявил, что за спасение от хунхузов его Ворона с лучшим косяком, он даёт мне в награду недавно родившегося жеребёнка от Ворона и Ласки, которая считалась лучшей кобылой в его табуне. После такого заявления гомон казаков поднялся до небес. Некоторые стали подходить и хлопать меня по плечам, поздравляя с таким богатым подарком. Мне ничего не оставалось делать, как подняться и благодарить Ивана Митрофановича. Подарок действительно был царским. А если жеребёнок пойдёт в отца, то такому коню будут завидовать все казаки. Савин всё потомство от Ворона продавал за очень большие деньги. Простому казаку такого коня было не купить.

Потом поминки закончились, и я вместе с Селевёрстовым вышли из трактира на улицу.

— Что казак дальше делать будешь? — спросил меня атаман, положив руку на плечо и разворачивая к себе лицом.

— До зимы, ещё месяца полтора, продолжу табун у Савина пасти. А дальше посмотрим, Пётр Никодимович.

— Зови меня теперь дядя Пётр или дядько Петро, я же тебя к себе в семью взял, — Селевёрстов поправил фуражку на голове. — Жить у меня будешь или у себя?

— У себя, дядя Петро. Запасы продуктов есть пока. Готовить я умею. Одежды много осталось. Обслужить себя я смогу. Да и не хочется родной дом оставлять без пригляда. Нежилой дом быстро рушится.

— А не забоишься один то в пади?

— А чего бояться. Мой дом — моя крепость!

— Ха… Крепость! Ну, ты завернул, Тимоха. Хотя, по сути, верно, мы казаки в своём доме как в крепости бьёмся, если враг пожалует. Ладно! Два дня тебе на обустройство хватит. Потом приедешь ко мне, будем думать, что с твоим наследством от хунхузов делать и о твоей дальнейшей судьбе. Хотя уже сейчас тебе скажу. Негоже, пусть и приёмному сыну атамана пастухом работать. Лучше бы ты у Савина дальше не пас его табун. Не к лицу мне! А то будут казаки гутарить, что куска хлеба для сироты не нашёл!

— Как скажете, дядя Петро. Только, что мне делать то дальше?

— Приедешь через два дня, обо всём и поговорим.

Так закончилась моя пастушеская карьера у казака Савина, тем более напуганный попыткой хунхузов угнать станичный войсковой табун, купец нанял пастухами к своим косякам по два башкира, вооружив их до зубов. Да и станичный войсковой табун пасли теперь не мальцы-казачата, а матёрые казаки, также вооруженные, будто на войну собрались.

Через два дня, проведя в своём хозяйстве ревизию, я приехал к Селевёрстовым. Пообедав за общим столом, мы уединились с атаманом в горнице, где я передал ему на хранение дедово наследство в восемьсот рублей. Три коня со сбруей и всё оружие, которое досталось мне после хунхузов, решили продать. Селевёрстов ожидал выручить за всё ещё рублей четыреста. Говорил, что было бы больше, если бы всё продавать в Благовещенске на ярмарке, но лучше туда с этим добром не соваться, чтобы не возникли лишние вопросы. Себе я оставил только восьмизарядную винтовку Маузера, в которую буквально влюбился, и все патроны для Берданки. Из-за маузеровской винтовки мы Селевёрстовым спорили до посинения, пока дядя Петро не сдался и не пообещал достать для неё патроны и то только после того, когда решили, что половину от вырученных денег пойдет Селевёрстовым за моё содержание «на довольствии» в их семье до моего совершеннолетия.

До зимы по уговору с атаманом я буду помогать им по хозяйству, благо у меня дома для одного до весны было уже всё запасено вместе с покойным дедом Афанасием. Также договорились с атаманом, что он возьмёт меня зимой на ярмарку в Благовещенск и выделит из моих денег сумму для покупки книг. Моё стремление поступить в Иркутское юнкерское училище дядько Петро поддержал полностью и сообщил, что обещана помощь от наказного атамана Беневского, который был поражён моими подвигами в схватке с хунхузами.

— Всё, Тимофей! Все купеческие дела завершили. Поехали на сборное место, покажешь, что ты умеешь в казачьей науке.

Выйдя на двор, Селевёрстов позвал своего среднего сына Никифора, который год назад вернулся с первого трехлетнего срока службы, за время которого выслужил звание младшего урядника и имел опыт схваток с китайскими бандитами:

— Седлай коней, возьми шашки учебные, да карабин. Поедем Тимофею проверку устроим.

— Батька, меня возьмите, — выскочил во двор рыжеволосый Ромка. — Я тоже хочу посмотреть.

— Хорошо. И тебя берём. Иди брату помоги.

Через пять минут со двора Селевёрстовых выехала небольшая кавалькада из четырёх казаков и отправилась на поле за станицей Черняева, где проходили сборы казаков-малолеток. Приехав на поле и спешившись у коновязи, атаман отправил младшего Ромку принести лозы и воткнуть её в станки на участке, отведенном для рубки, а меня вместе с Никифором повёл на место, где отрабатывались строевые приёмы.

— Давай, Никифор, командуй Тимофею, а то тебе на сборах через пять месяцев малолеток гонять. Тренируйся отрабатывать лычки младшего урядника.

Строевой меня не удивишь. Хоть и служил в спецназе, но и там шагистике отводилось немало времени. Вспоминая свои курсантские годы, как-то забылся, и все команды Никифора стал выполнять на автомате, пока не был остановлен командой: «Стой!».

— Что скажешь, Никифор? — атаман удивлённо и задумчиво поглаживал усы.

— С такой выправкой, хоть сейчас в атаманцы лейб-гвардии! Тимоха, тебя кто всему этому научил? Вот это… Да…! — только присутствие отца, не позволило Никифору заковыристо выругаться.

«Кажется первый косяк упорол, — подумал я. — Забыл, что строевой у амурских казаков начинают заниматься только с малолетками, то есть с 19 лет. А я ещё и ножку с носочком тянул, и чтобы расстояние до земли от подошвы сапога было не меньше двадцати пяти сантиметров».