Замедленное падение (СИ) - "Rust Rowan" - Страница 32

Адам закрыл глаза и сосредоточился. Представив, что погружается в темноту внутри собственной черепной коробки, он тихонько позвал: «Идриалор…».

Сознания словно коснулось мягкое невесомое облачко. Адам едва не подскочил, с трудом сдержал крик — он ведь так до сих пор и не верил, что чужеродная часть его личности на самом деле ответит ему.

«Боишься», — констатировал бесплотный голос в его голове.

«Боюсь. Боюсь умереть. Боюсь боли».

«Не бойся. Я не хочу умирать. Я буду нас защищать. У нас одно тело. Мы не умрём».

«Я — нет. А они?»

«Пока они не опасны — будут живы».

«Они не опасны», — с горячностью заверил Адам.

«Не бойся», — повторил внутренний голос, и сознания снова будто бы коснулась теплая и мягкая волна.

Адам улыбнулся, глубоко вздохнул и расслабился. Кажется, со второй личностью удастся поладить. Все-таки на самом деле они — один и тот же человек. У них много общего, и страх смерти как одна из основополагающих черт характера Адама — тоже общий.

Адам с самого детства боялся смерти. Даже тогда, когда ещё толком не понимал, что это означает. Всё умирало — прибитые морозом, осенью засыхали трава и цветы, цепенели и дохли насекомые. Умирали у знакомых собаки, кошки, рыбки… И смерть — это крик, это слёзы. Он помнил, как отчаянно рыдала, кулачками размазывая по щекам слёзы, соседская девочка Джули, у которой машина сбила щенка…

Смерть — это боль. Смерть — это отчаяние. Это страх, длящийся мгновение, которое превращается в вечность. Откуда было взяться этому знанию у ребёнка?

Теперь он понимал. Древнее, мудрое и недоброе, бесконечно усталое существо, которое дало ему жизнь и само получило частичку его жизни, делилось с ним своим опытом, который насчитывал века, а скорее всего — даже тысячелетия.

И как можно было рассчитывать на то, что неокрепший детский рассудок выдержит бремя этого знания?

Адам с рождения был не таким, как другие дети. Он рано сообразил, что другие люди не видят тех странных, забавных, а временами страшноватых существ, которых частенько попадались ему на улицах города, следовали за ним, подавали какие-то знаки, которых он не понимал… Странно, что мать не заметила этого. А может, она замечала, но не хотела верить…

Адам был постоянным пациентом детского невролога и психолога. Лет до четырёх он страдал богатым набором нарушений сна и поведения: снохождение, ночные страхи, беспричинные смены настроения, затяжные истерики… Лечение, лечение. Уколы, таблетки, массаж, водные процедуры. Детский сад для детей с отклонениями в развитии. Адам не помнил почти ничего из этого периода. За исключением маминого взгляда, который он иногда ловил, засыпая. В тёмных влажно блестящих глазах полыхало такое страдание, что даже маленький несмышлёныш Адам чувствовал горячее желание как-то утешить маму, он же чувствовал, как ей плохо… Но просто засыпал, побеждённый усталостью и таблеткой очередного успокоительного.

А потом всё резко прекратилось. Врачи наверняка недоумевали и разводили руками: чудо, не иначе! Что об этом «чуде» подумала мама — Адам так и не узнал. Сам же он запомнил только одно: однажды вечером, когда он засыпал на краешке маминой кровати, на грани между сном и бодрствованием его сознания коснулась какая-то мягкая и тёплая волна… И сразу стало так хорошо и спокойно, и маленький Адам улыбнулся тому неведомому, кто пришёл защитить его от страшных снов и пробуждений где-нибудь в кухне или в кладовке — стоя на дрожащих ногах, во время снохождения налетев на какой-нибудь предмет мебели и громко плача от страха и боли.

Но «спутники» не исчезли. Поскольку они были с Адамом с почти бессознательного возраста и ни разу не причинили ему вреда, он и не боялся их — только со временем понял, что для других людей их не существует, так что попытки рассказать маме «во-он про того» забавного зверя с большими ушами, висящего на стене дома, приводят только к тому, что мама почему-то начинает волноваться, щупать Адаму лоб и торопится скорее увести его с улицы домой. Наверно, маме просто не нравятся эти звери, решил Адам, и с тех пор они стали его тайными друзьями, с которыми он только украдкой обменивался взглядами и заговорщицкими жестами.

А потом он проговорился.

И с тех пор его странные «друзья» стали для него символами боли и ужаса в глазах мамы. Они несли боль, а значит, они пахли смертью. И он перестал улыбаться и подмигивать им, научился замечать их боковым зрением и отворачиваться, смотреть куда угодно, только не в их сторону. Научился убеждать себя в том, что это просто игра света и тени, солнце в глаза, соринка попала… Изгнал их из своего сознания и мира — как он думал.

Оказывается — не до конца.

А потом выяснилось, что мама знала о них. И просто так же, как и он, пыталась выгнать из своего сознания и из своего мира тот факт, что её сын их тоже видит.

А на что она надеялась? Что плод чудовищного эксперимента окажется обычным, нормальным ребёнком?..

Да, Адам старался изо всех сил, чтобы стать — или, точнее, казаться таким. Больше всего на свете он боялся причинить боль маме. Потому что боль — это смерть.

Маме и так постоянно было больно. Она плакала и кричала во сне. Просила оставить её в покое, не трогать, отпустить… Но, похоже, её так и не отпустили. Отзвуки этих криков, хриплых, отчаянных, Адам продолжать слышал до сих пор — нет, не во сне. Чаще — наяву.

А потом случилось то, чего Адам так отчаянно боялся всю свою жизнь. Мама умерла. И вместе с ней умерла надежда когда-нибудь узнать, понять: кто же он такой на самом деле?

Адам резко сел, хватая ртом воздух. Он всё-таки уснул?..

Нет, это просто тот, второй коснулся разума.

Так вот зачем он здесь…

Просто именно здесь, в родных подземельях Идри, спрятан тот ответ, который мама унесла с собой в могилу.

Кто он, Адам?

Вдруг стало жутко холодно.

А хотел ли он это узнать?

Страх — это боль. Боль — это смерть.

Не поддаваться страху…

Адам обхватил себя руками, часто, со всхлипами дыша.

— Эй, ты чего? — раздался в гулкой тишине коридора шёпот Пауля.

— Нормально, просто сон плохой, — с трудом выговорил Адам, усилием воли унимая сотрясающую тело дрожь. — Всё, сплю дальше, — он улёгся на спину и задышал размеренно и медленно, успокаивая сердцебиение. Ничего не угрожает… Он ведь обещал…

И — новый приступ страха, новая волна дрожи сотрясла тело.

А почему он так уверен, что на самом деле вступил в контакт со своей «второй личностью», а не придумал этот внутренний диалог — для самоуспокоения?..

Что, если он просто обычный сумасшедший?

«Спокойно… Спокойно, Адам… Дыши. Вдох, раз-два-три, выдох. Спокойно».

Главное — не дёргаться. Потому что дёрнешься — получишь пулю в лоб или нож в сердце от командира или от Пауля. А главное для нас что?

Правильно. Главное — выжить. Сумасшедшим или нормальным, человеком или чудовищем, Адам отчаянно жаждал только одного — жить.

Пульс постепенно успокаивался, дыхание стало ровным, спокойным уже без напряжённого контроля. Адам закрыл глаза и наконец позволил сознанию соскользнуть в сон, в чёрную пустоту, на краю которой его разум балансировал последние полчаса.

***

Айви сменила Пауля как раз тогда, когда усталость одолела страх, и часовой начал позорно клевать носом. С благодарностью кивнув, он вытянулся на спине, не ощущая ни жёсткого неровного пола под собой, ни впивающихся в затылок острых граней чего-то лежащего в рюкзаке, и мгновенно заснул.

Проснувшись, он обнаружил, что Айви и Адам уже успели вскипятить воды на походной горелке и, как ни в чём не бывало, пьют чай с шоколадом. На полу перед ними лежала разложенная карта, в которую то один, то другая время от времени тыкали пальцем, проводили кривую черту и вопросительно взглядывали на собеседника.

Паулю стало не по себе: ему показалось, что эти чёртовы потомки эордианских божеств общаются как-то телепатически, чтобы он, Пауль, не мог выяснить, что они задумали.