Карфаген смеется - Муркок Майкл Джон - Страница 60

Его люди жили за счет военной добычи. Частью их награды были женщины из всех захваченных деревень, неважно, турчанки или нет. Кемаль по своей глупости не понимал этой традиции. Вдобавок он требовал немалую долю от всей добычи бандитов. Выслушивая эти замечания, я начал подозревать, что Этем, скорее всего, и нес ответственность за недавнее уничтожение армянского квартала Анкары. Его искреннее презрение к этому преследуемому народу было почти совершенно — как безграничная, чистейшая ненависть казака к евреям. Во время обеда я наслаждался обществом бандита — возможно, он мне нравился больше, чем искушенный денди, сидевший рядом. Орхан–паша откинулся на спинку стула, он мало ел, много курил и с удивлением выслушивал бредовые замечания своего союзника. В других обстоятельствах я, возможно, мог бы посочувствовать Этему, несмотря на его веру в Аллаха и решительную ненависть к христианам. Как я узнал позже, в среде националистов Этем считался куда большим героем, чем сам Кемаль. Если бы Черкес Этем добился власти, то окончательно покинул бы Константинополь. Он сказал, что город ему не нужен и он готов обменять его на обещание союзников отозвать греков. Он знал о плане лорда Керзона выслать всех турок из Стамбула, Галаты и Перы, плане, поддержанном Уинстоном Черчиллем и горсткой других провидцев в английском Кабинете министров. Против этого плана Этем, по его словам, ничего не имел.

— Тогда эти люди принесут все свои богатства и знания в Анкару. Кажется, это единственный способ, который поможет вытащить их из гаремов, да?

Он продемонстрировал знание немецкого и французского и поверхностное владение русским, оставшееся от довоенных «частных экспедиций» за границу. Я не испытывал затруднений в разговоре с ним. Орхан–паша, с другой стороны, иногда строил очень замысловатые фразы, вдобавок говорил с явным парижским акцентом. Я часто не мог понять смысла его слов. Однако сама ситуация была достаточно ясна. Пока Кемаль готовился к большой кампании против греков, эти двое намеревались строить самолеты по моему проекту. В критический момент они хотели бросить машины на врагов, доказав, что они не только лучшие турки, чем Кемаль, который им не нравился из–за его прозападных симпатий, но также и люди, умеющие на практике воплощать современные идеи. Они хотели произвести впечатление и на солдат, и на политиков. Я тотчас осознал, что, построив самолеты, смогу вбить клин между двумя фракциями националистов и таким образом ослабить все их движение.

Я мог с чистой совестью помочь Черкесу Этему, если пожелаю. Я увижу, как мои машины пройдут испытание в воздухе, и в то же самое время нанесу удар по движению кемалистов.

Орхан–паша спросил, когда я могу начать работу. Я сказал, что приступлю тотчас же, как только получу подходящие материалы. Я развернул свои чертежи и объяснил, сколько примерно будет стоить один аппарат и какие проблемы могут возникнуть, но меня прервал отдаленный гул, донесшийся с запада. Приблизившись к окну, Орхан–паша распахнул ставни и посмотрел наружу. От огненных вспышек лицо его стало красным, а глаза засверкали ярко, как у дьявола.

— Греки атакуют с воздуха, — сказал он. — Они прослышали о мобилизации и пытаются остановить нас. Теперь вы сами видите, как срочно нам нужен ваш самолет, мистер Пятницкий.

— Проклятые трусы! — Черкес Этем провел куском хлеба по пустой тарелке, собирая остатки соуса. — Как и все греки. Они не хотят сражаться честно. Но чего можно ожидать от британских дворовых псов? — Он усмехнулся. — Вряд ли сейчас нас атакуют греки. Вы думаете, эти летчики родились в Афинах? — Он сунул хлеб в рот, быстро прожевал и проглотил. Он затрясся от смеха — собственная шутка его порадовала. — Грек может подняться в воздух в одном–единственном случае — если его подхватит стервятник!

Турецкие орудия открыли ответный огонь, но это была полевая артиллерия, в противовоздушной обороне она не могла принести никакой пользы. Я услышал, как свистят бомбы. Я надеялся, что никогда в жизни больше не окажусь столь близко к полю боя. На миг мне стало дурно. Я заставил себя подойти к окну. Это нападение происходило совсем рядом — гораздо ближе, чем атаки, которые я видел в России. Среди разрывов бомб и снарядов, в свете огненных полос, расчертивших небо, в грязном дыму мчались во весь опор всадники. Я так и не понял, чего они рассчитывали добиться, — разве что надеялись, что в них врежутся самолеты. Турки любят умирать. Полагаю, большинству из них смерть кажется желанной участью.

Орхан–паша закрыл ставни и отвернулся от окна, пожав плечами.

— У нас есть несколько самолетов, — сказал он мне, — но нет подходящей площадки для взлетов и приземлений. Вот почему нас заинтересовала ваша идея. — Он изящно взмахнул обеими руками. — Человек, который несет летную машину у себя на спине, человек, который может подняться в воздух и спуститься по собственному желанию, как птица, — именно то, что нам необходимо. Конечно, он может сбрасывать бомбы и следить за передвижениями войск, но в его силах сделать гораздо больше. Такие люди смогут проникать в крепости, занимать целые города изнутри.

Его взгляд стал мечтательным. Я предположил, что он подмешивает гашиш в свой табак.

Черкес Этем без колебаний перешел к финансовым вопросам:

— Сколько потребуется денег, чтобы экипировать, скажем, тысячу мужчин таким образом? Вам нужен собственный завод?

— Я изготовил бы машины в тайне. По частям. Скажем, в мастерских Скутари. Вот, посмотрите на эти расчеты. Склонен предположить: если мы сделаем оптовый заказ на двигатели, то получим их приблизительно по пятнадцать соверенов за штуку. Вдобавок нужны пропеллеры и крылья. Их должны изготовить опытные инженеры и из определенных сортов древесины. Еще пятнадцать фунтов, если будет большой заказ. Итого тридцать соверенов каждый аппарат.

Черкес Этем начал хмуриться. Орхан–паша наклонился вперед. Он потер брови, смахнув капельку пота. Он почти с отчаянием смотрел на своего товарища, надеясь, что тот заговорит, и чрезвычайно обрадовался, когда бандит сказал:

— Тридцать тысяч золотом. Дешевле, чем обычный самолет. Они стоят приблизительно по тысяче каждый. — Он распахнул кафтан и вытащил небольшую сумку с кисточками, висевшую на поясе. — Здесь хватит на четыре самолета! — Он задрожал от удовольствия. — Греки дадут нам больше. А если не дадут — тогда, конечно, нам помогут армяне. — Он подмигнул мне. — Это позволит запустить ваше производство. Мы вскоре предоставим все остальное и, конечно, убедимся, что вы не предадите нас, христианин. Договориться о поставках достаточно легко. Мы довезем самолеты на лодках до Эрегли, а потом доставим их по суше на мулах. Но сначала, я полагаю, нам нужно увидеть в действии одну из ваших машин.

— Естественно, следует изготовить опытный образец. — Я взял деньги. — Но уверен, что мы сможем соорудить его довольно скоро.

Орхан–паша положил руку мне на плечо и улыбнулся:

— И мы хотим посмотреть, как вы будете им управлять. Вы сами. — Он негромко и вежливо рассмеялся, этот звук удачно дополнил фырканье Этема и другой, громкий и куда более пугающий рев. — Тогда мы узнаем, насколько вы уверены в себе.

Их недоверие меня возмутило:

— Достаточно уверен, чтобы управлять своей первой машиной. Я не сомневаюсь, что у меня хватит сил проверить и следующие. Где я могу начать? У вас здесь есть механические цеха?

Орхан коснулся лба кончиками пальцев:

— Друг мой, я верю вам. Есть несколько сараев, в которых занимаются ремонтом. Но в Анкаре работать не слишком удобно. Черкес Этем отвезет вас в место получше.

Я успокоился, поняв, что этот заговор должен был остаться в тайне от их так называемого президента. Гнев помрачил мой разум. Теперь мне приходилось отправляться еще дальше, во внутренние районы Анатолии.

Небритый Черкес Этем навис надо мной:

— Ты даже поможешь нам раздобыть денег. Ведь так, а, христианин?

Он то и дело возвращался к этой теме (видимо, считал ее забавной) в течение, по крайней мере, следующей недели. Спустя три ужасных дня, пока мой пони хромал по скалистой горной тропе, я уже осознал, что пропал навсегда. Мои брюки износились, на пальто в трех местах появились дыры, шляпа стала практически бесформенной, по рубашке и нижнему белью ползали паразиты. Мои башмаки развалились и были перевязаны тряпками и полосами кожи, так что я, вероятно, напоминал неудачливого бандита, прокаженного или нищего раввина–хасида. Я был погружен во мрак. Золото, которое дал Этем, лежало в моем поясе. Башибузук оставался, на свой манер, исключительно дружелюбным, когда время от времени возвращался в конец колонны. Я ехал на самом старом животном, за фургоном с припасами. Этем явно наслаждался моими страданиями.