Свиданье с Богом у огня. Разговоры о жизни, любви и самом важном - Устинова Татьяна - Страница 7

А двери нет.

Как всегда, ее отыскала моя мама, самая неправильная из нас. Мало того, что она «неправильная», она еще… оптимистка.

– Танюш, – сказала мама в телефонную трубку, и голос у нее, не в пример подруге, был очень веселый, – поедем отдохнем немного от сентября, а?

– Как отдохнем?! – тяжко поразилась я. – Учебный год только начался, нужно втягиваться в работу. И на встречу с классной я так и не сходила, и деньги за охрану…

– Да ладно! – перебила моя неправильная мама. – Успеем мы втянуться. Поехали, а?..

Если бы вы знали, как были счастливы дети, что мы едем «отдыхать от сентября»! Как орали, скакали, как моментально собрались, как скулили, чтоб скорей, скорей, как влезли в машину и уселись там со встревоженными лицами – вдруг мы передумаем?..

Но мы не передумали. И бездельничали целую неделю, нисколько себя не ругая.

Однажды мы всерьез поругались.

Не знаю, что на него нашло.

Он наговорил гадких слов и, уже договаривая, понял, что делает что-то непоправимое, и голос у него стал испуганный, и мне показалось, что договаривал он через силу, изо всех сил желая остановиться, но все же договорил – по своей мужской привычке доводить дело до конца.

Мы не помирились сразу, а это катастрофа.

Я не умею жить, отравленная ссорой, не могу дышать ее воздухом и на самом деле не знаю, как это получается у женщин, умеющих виртуозно и продолжительно ссориться!..

Он положил трубку, а я стала ходить из комнаты в комнату.

В одной комнате у нас светлые полы, а в другой – темные. Я ходила и смотрела под ноги, сначала на светлое, а потом на темное. Мне было очень жалко себя, несправедливо обиженную. И свою жизнь, которая, считай, пропала. И вдруг я стала думать, что было бы со мной, если бы его вообще не было. Не в том смысле, чтоб он… умер, а в том смысле, если бы мы с ним не встретились. Ну просто не встретилась, и все. Мне сорок лет, и я точно знаю, что не встретиться нельзя. Это в восемнадцать кажется, что можно промахнуться, упустить, пройти по соседним улицам, открыть не ту дверь.

Нельзя. Этот самый шанс предоставляется всем и всегда. Другое дело, что он единственный, и в этом суть дела. Мы все – взрослые, а не восемнадцатилетние – точно знаем, кто именно был «шанс». Правда? И точно знаем, почему мы его упустили, если упустили. И благодарим небеса, если все случилось.

И некому смотреть в глаза, и сопеть в ушко, и не на кого обижаться, и некому звонить – его же нет!.. Некому варить кофе, и жарить омлет, и ныть, чтоб быстрей приехал, и ругать, что приехал поздно, тоже некого. Его нет, а проделывать все это с кем-то другим невозможно, потому что – зачем?.. И еще я понятия не имею, что он думает о жизни, вселенной и вообще, а мне же нужно знать, что думает обо всем этом именно он! Я не рассматриваю придирчиво его джинсы и рубашки, чтобы в очередной раз убедиться в том, что он самый красивый из всех известных мне мужиков. Ну, пусть не самый и не красивый, но все же лучше остальных, по крайней мере для меня, а я об этом даже не знаю, потому что… его нет и никогда не было.

Пожалуй, и меня нет. То есть не было бы. Наверное, была бы какая-то другая тетенька, обремененная какими-то другими заботами, и бог знает, какие романы она бы писала, может, совсем никудышные, потому ей не о чем было бы писать – его-то она никогда не знала!.. Не было бы их, не было бы и нас, все так просто!.. Просто и справедливо. Чего мы хотим от них?! Что мы хотим получить… на выходе, как говорил наш профессор химии? Чтоб они стали ангелами уже при жизни? Чтоб никогда не совершали ошибок? Чтобы никогда не говорили обидных и несправедливых слов, не засыпали, когда на экране целуются, не опаздывали с работы, не летали в командировки, не пили пиво, не уставали от нашего милого щебетания, не выходили из себя в примерочной, покуда мы, такие прекрасные, меряем очередную водолазку?!

Так не бывает.

Тут я перестала жалеть себя и свою пропадающую жизнь. Ничего не пропало, вдруг подумала я и наступила на светлый квадратик пола. Ничего же не пропало, ей-богу!.. Ну наговорил он ерунды, ну и мучается теперь, наверное, еще больше меня. Он всегда мучается, когда бывает несправедлив, – я-то знаю его как никто!.. Знаю, знаю и не пойду я на темный квадрат, потому что ничего не случилось. И, боясь передумать, я быстро написала ему записку – терпеть не могу слова «эсэмэска»! Он ответил через три секунды. Должно быть, сидел, уставившись на телефон, и мучительно придумывал, что бы такое ему сделать, чтобы все вернулось, но не придумал – куда ему придумать, ведь он просто мужчина!

И он есть.

Очень все это непросто! Ну, вот это все – приходит время, с юга птицы прилетают, снеговые горы тают, и не до сна!.. Не потому что я вся такая романтическая, а потому что весна – это всегда тревога, как будто ожидание чего-то. Всем нам объяснил дядюшка-кузнец из фильма про графа Калиостро, что ипохондрия, во‐первых, завсегда на закате делается, а во‐вторых, происходит она от того, что человек смотрит на солнце и думает, вот взойдет оно, к примеру, завтра или не взойдет?

Ну вот и я, и я!..

Весна пришла, а в моей жизни так ничего и не происходит! То есть большой, но чистой новой любви нету, а есть только все тот же старый, относительно молодой муж, старые подросшие дети, старая молодая собака и старая работа. Где мои темные очки, я немедленно нацеплю их на нос и отправлюсь гулять на бульвар, вся такая воздушная и к поцелуям зовущая – не потому что мне хочется на бульвар, а потому что весной положено романтически гулять по бульварам. Еще весной положено худеть «к лету», чтобы влезть в тот самый сарафанчик со сто сороковой страницы модного журнала – на предыдущих ста тридцати девяти тоже в основном сарафанчики, но в душу запал почему-то именно этот. Стереотипы, стереотипы замучили!..

Меня всегда заботит «правильность» моих ощущений и соответствуют ли они все тем же стереотипам, будь они неладны!..

В соответствии с ними весной – да и вообще всегда! – чтобы придать себе ощущение «правильной» женственности, следует носить каблуки и платья.

И пришла я как раз в «правильный» магазин и уставилась на платьица из «весенней коллекции» – их было не слишком много и особой красотой, на мой взгляд, они не страдали.

Ну, вот я рассматривала платьица, не понимая, как применить их к себе и своей новой весенней красоте, когда ко мне подошла продавщица.

Я посмотрела на нее, а она посмотрела на меня.

– На вас ничего нет, – сказала она скучным голосом, не найдя во мне ничего хорошего.

Я немного упала духом.

– Как, совсем ничего?

Продавщица пожала плечами без всякого энтузиазма.

– Ну вы же сами видите размеры, – пояснила она, стараясь быть деликатной, – вам нужны большие, а у нас тут… – она поискала слово, – молодежный магазин.

Ну да. В молодежном магазине мне делать нечего. Здесь нет моих размеров. Мне нужно в магазин для пожилых. Возможно, там размеры найдутся. Некоторое время, старательно делая бодрое и независимое лицо, я еще потаскалась вдоль вешалок с платьицами, вожделея их все больше и больше как раз потому, что нельзя. Они мне не подходят. У всех людей весна и платья, а мне нужно в магазин для пожилых, видимо, за телогрейкой! И некоторое количество «правильной» женственности мне, по всей видимости, так и не удастся добыть для себя этой весной!