Небесная Точка (ЛП) - Форд Фил - Страница 7

Если бы Оуэн верил в реинкарнацию — странно было, что после смерти его взгляды на религию и возможность загробной жизни совершенно не изменились (он просто не верил ни во что из этого) — но если бы на самом деле существовало что-то вроде кармы, то, согласно Христу, должно быть, в прошлой жизни он сильно прогневил богов. Когда он был врачом-стажёром в урологическом отделении, он видел там парней, у которых не было эрекции. А для Оуэна это само по себе было ходячей смертью. И если существовала такая вещь, как карма, и выстрел, которым сволочной ублюдок Аарон Копли из «Фарма» разорвал его сердце, был платой мирозданию за то, что он раздавил жука, когда был Чингисханом или ещё кем-то, то действительно не было никакого смысла идти до конца. Невозможность заниматься сексом, но никуда не исчезнувшее желание делать это было самым жестоким, самым мучительным наказанием, какое Оуэн только мог себе представить. Те средневековые персонажи в капюшонах и с раскалёнными докрасна кочергами не имели никакого представления об этом!

Он получил членский билет в бюро проката DVD и, вероятно, был их лучшим клиентом: обычно три фильма помогали ему пережить самую худшую часть ночи. Проблема состояла в том, что бóльшую часть хороших фильмов он уже пересмотрел. Заключительной репликой в одном из них — в паршивом фильме про вампиров, где было слишком много голых грудей, только напомнивших ему о том, чего ему не хватает — было мурлыканье о том, как здорово быть вампиром. Да, вампир был ходячим мертвецом, как и он, но Оуэну показалось невероятно трудным найти что-то — хоть что-нибудь — что было круто в том, чтобы быть мёртвым и продолжать передвигаться.

Но он полагал, что это был просто Голливуд. Если спросить какого-нибудь американского кинопродюсера, то окажется, что Джон Уэйн выиграл войну в одиночку, Робин Гуд был лысеющим янки, а Белые скалы Дувра находились в пяти минутах ходьбы от Ноттингемского леса; а команда «Титаника» провела последние минуты своей жизни, стреляя в пассажиров. Наверно, вампиров тоже разозлило бы то, какую репутацию создал им Голливуд. Может быть, именно поэтому их иногда называют лунатиками, потому что, как Оуэн обнаружил, когда ты умер, но вроде как и не умер, ходьба — единственное, что тебе остаётся делать.

Именно так Оуэн Харпер проводил часы, когда приличные люди спали, а менее приличные — тусовались.

Но каким бы несчастным не было существование в качестве ходячего мертвеца, Оуэн не мог сдержать улыбку над иронией этой ситуации. Каждую ночь он проводил часы, бродя по улицам Кардиффа. Он стоптал уже две пары туфель. Если бы он был ещё жив, он был бы здоровее, чем когда-либо. Он не мог пить, не мог есть, не мог трахаться — но, по крайней мере, его чувство юмора по-прежнему было с ним.

Всегда смотри на смерть с хорошей стороны, как сказал Эрик Идл.

Да, может быть, он так спокойно относился к этому. И он не думал, что когда-нибудь это изменится. Но, по крайней мере, Торчвуд по-прежнему платил ему, мёртвому или живому. Этого вполне хватало ему на жизнь, и он не собирался от этого отказываться.

К тому же теперь, когда ему не нужно было есть, он не мог пить и ему не требовалось отопление в квартире, потому что он не чувствовал ни холода, ни жары, зарплата начала накапливаться на его банковском счёте. Ещё одна ирония того, чтобы быть живым мертвецом.

Тем не менее, он по-прежнему иногда покупал кофе. Как сейчас. Он никогда не пил его. Кофе просто остывал в чашке перед ним, но люди привыкли видеть, как посетители ночных кафе вроде этого сидели над своими напитками, не притрагиваясь к ним. Сотрудники оставляли клиентов наедине с их демонами. В два часа ночи во вторник, если ты не работаешь в ночную смену и не нуждаешься в дозе кофеина, которая могла бы помочь тебе дотянуть до конца ночи, и если ты сидишь, сгорбившись над своим кофе, в забегаловке вроде «Константина», у тебя наверняка есть те или иные демоны.

Это были такие демоны, которые заставили Оуэна прийти сюда сегодня ночью и каждую ночь в течение последних трёх недель.

Но они принадлежали не ему.

Хотя в какой-то степени он сделал их отчасти своими, решив не рассказывать остальной части команды о человеке, который был разорван на части двумя женщинами в переулке за кафе.

Конечно, на самом деле они не были женщинами. Когда они вдвоём разорвали бедного парня надвое, словно свиную тушу, их челюсти расширились и увеличились в размере, а маленькие жемчужные зубки, которыми они сверкали, соблазняя парня несколькими минутами ранее, превратились в острые, как бритва, клыки. Их тела покрылись чешуёй. Глаза стали огромными и чёрными, как у мёртвой акулы.

Оуэн наблюдал за всем этим, прячась за мусорным контейнером, источавшим вонь гниющей еды и туалета для пьянчуг. Мужчина умер раньше, чем подоспел Оуэн — девушки были прагматичными мясниками: сначала они оторвали своей жертве голову, что помогло им эффективно избежать любых криков о помощи и сразу убить человека. К тому времени, как Оуэн добрался до своего убежища за мусорным ящиком, от парня осталось лишь мёртвое мясо и кости — и два этих существа пожрали всё это, отрывая кровоточащую красную плоть от костей, а потом смололи изломанный скелет своими сильными, массивными челюстями. Звук, с каким они поедали и перетирали кости мёртвого мужчины, напоминал грохот работающей машины по переработке мусора.

За полчаса до этого Оуэн видел, как девушки вошли в кафе «Константин». Они улыбнулись ему, проходя сквозь двери. Они синхронно бросили на него взгляды и мгновением позже обе изогнули губы в улыбках, демонстрируя маленькие, идеально белые зубы. Улыбки у них были абсолютно одинаковые. Девушки тоже были почти неотличимы друг от друга.

Близнецы, подумал Оуэн и почувствовал то безнадёжно знакомое сожаление о тех вещах, которые он должен был сделать до того, как пуля того ублюдка положила конец его жизни — и не только ей. Он в каком-то роде мечтал о близнецах. Бóльшую часть своих фантазий Оуэн исполнил уже не по одному разу, с большим количеством женщин. Но он никогда не делал этого с близнецами. И никогда не собирался. Именно поэтому он отвернулся, когда девушки улыбнулись ему, и, возможно, именно поэтому они прошли мимо.

Тем не менее, Оуэну было любопытно, и он наблюдал за их отражениями в окне кафе. Близнецы купили капуччино у студента с мешками под глазами, который работал в «Константине» в ночную смену три дня в неделю.

Им было немногим больше восемнадцати; они были высокими — около пяти футов восьми дюймов[2], стройными, атлетического телосложения. Они носили одинаковые красные костюмы, открывавшие грудь и бёдра, и белые сапоги.

Тусовщицы, догадался Оуэн. Единственным различием между ними были их волосы. У обеих они были длинными, но у одной — чёрными, а у другой — серебристо-белыми. Пожалуй, для их парней это было единственным способом отличить их друг от друга. А может быть, это были парики, которыми девушки менялись в туалете, чтобы подшутить над своими ничего не подозревающими приятелями. Судя по всему, они были из тех девушек, кому нравится весело проводить время.

Мальчик, подумал он позже, понял всё не так.

Но одеваться подобным образом в такое время в этой части города означало нарываться на неприятности. Кроме Оуэна и студента-баристы в кафе было ещё пятеро парней. И Оуэн не доверил бы никому из них даже свою собаку, не говоря уж о дочери. Все они наблюдали за девушками, пока те ожидали свой кофе, а девушки проводили время, прислонившись спинами к прилавку и глядя на мужчин. Время от времени они перешёптывались, стреляя глазами в сторону одного из парней, который, без сомнения, понимал, что обсуждают именно его. Оуэн знал, каково это, и понимал, что эти девушки играют с огнём. Или они только что сбежали из школы при женском монастыре, или точно знали, что делают.

Беспокойство Оуэна о безопасности девушек начало ослабевать. Он начал волноваться за мужчин.

Студент за барной стойкой поставил кофе для девушек на поцарапанный и покрытый пятнами поднос из нержавеющей стали, и Оуэн наблюдал, как они повернулись и абсолютно одновременно взяли свои напитки.