Экзамен первокурсницы (СИ) - Сокол Аня - Страница 26

– Что бы я…

Какого ответа он ждет? Не важно у меня нет никакого.

– Я дал слово не касаться тебя, – непонятно кому напомнил он и уперся второй ладонью в стену.

Целую вечность мы смотрели друг на друга, как герои в каком-то дешевом водевиле, которым нужно сыграть любовь. Правда зритель все равно им не верит. Он видит жеманные жесты актрисы, неловкие движения героя, видит пот, от которого начинает блестеть театральный грим, видит, как «влюбленный» неосознанно морщится за миг до того, как накрашенные губы актрисы коснуться его кожи… Наверное, это и правильно. Потому что нельзя сыграть бесконечность взгляда, что длится лишь миг. Взгляда, от которого внутри становится жарко, хотя ты никогда и никому в этом не признаешься. И пусть такой огонь не способен поджечь даже листа бумаги, но я сама могу сгореть в нем без остатка. И весь вопрос в том, сгорю я одна, или рядом будет он.

– Зато я такого слова не давала, – едва слышно прошептала я, встала на цыпочки и прижалась губами к его рту.

Всего лишь прикоснулась. Неуверенно. Легко. Сладко. Всего лишь мгновение, за которым могло ничего не последовать. Не должно было ничего последовать, но… Его губы шевельнулись, раскрываясь навстречу моим, и легкость обернулась чем-то иным, чем-то обжигающе-горячим, чем-то притягательным настолько, что остановиться было немыслимо.

Его губы звали за собой, а я следовала. Подняла руку, провела по затылку, плечам, ощущая, как под пальцами напрягаются мышцы, как он едва сдерживается. Есть в этом что-то невыносимо притягательное. Власть, пусть кажущаяся эфемерной, власть над мужчиной, которую я ощутила впервые. Любая власть сладка, а та, что имеет привкус запрета, та, что в любой момент может ускользнуть из рук, слаще вдвойне.

Я забыла про воспитание, про Запретный город, про Мэрдока, князя, Дженнет с ее планами, даже про боль, которая вгрызалась в ладонь.

Крис завладел моими губами, заставляя их раскрыться, касаясь каждой языком, проникая все глубже. Я не могла шевельнуться, не могла даже глотнуть воздуха. Сейчас такая мелочь как дыхание казалась совсем неважной.

Важным был мужчина, его губы, заставляющие меня испытывать что-то невообразимое, заставляя чувствовать покалывание во всем теле. Оно зарождалось где-то в затылке, бархатом касалось кожи. Ткань платья сразу показалась мне грубой и неуместной.

Невзирая на боль в руке, я провела ладонями по плечам, спине Оуэна. Зарылась пальцами в волосы на затылке. Его кожа была горячей, мышцы твердыми. Рыцарь был словно отлит из металла…

В какой момент все изменилось? В какой момент запретная игра вдруг перестала быть игрою, а обернулась чем-то опасным? Когда наши языки сплелись? Или когда Крис вдруг зарычал, словно дикий зверь, и навалился на меня всем телом, еще больше прижимая к стене? Или когда я оторвалась от его губ и стала хвать ртом воздух, будто не могла надышаться?

В любой из них. Это просто перестало быть игрой и все. А возможно, никогда ею и не было.

Я ощущала прикосновение его тела: ног, бедер, живота, груди… И вдруг поняла, как мало на нас одежды. И как приятно мне это ощущение. Я была в ужасе, но не могла его оттолкнуть. И не хотела.

Крис все сразу понял, прочел это в моих глазах и, склонившись к самому уху, прошептал:

– Трусиха.

Вопреки всему его голос оставался ласковым. Он искушал, провоцировал. Меня так и подмывало возразить. Вот только если я скажу «нет», скажу, что не трусиха… Потом мне придется все время говорить «да». Я просто не смогу сказать ничего иного.

Я боялась не Криса, а себя. Боялась того, что сама не хочу останавливаться. Должна, но не хочу. Я желала прыгнуть в бездну, держа за руку этого мужчину.

Как там сказала Дженнет? История для доверчивых дурочек, что верят мужчинам до принесения брачных обетов? Очень похоже на то, что происходило сейчас со мной.

– Тебе лучше вернуться к себе в комнату, – прошептал он, отстраняясь, – Для тебя лучше.

Рыцарь опустил руки и несколько раз вдохнул – выдохнул.

– Идем, я провожу, а то опять куда-нибудь забредешь. – Крис подошел к двери.

– Но я не хочу… – начала я.

– Зато хочу я, – отрезал он и попросил: – Не испытывай меня больше, не уверен, что выдержу испытание.

«Я точно не выдержу», – мысленно добавила я.

На этот раз темнота в коридоре не показалась мне страшной. Темнота – это всего лишь отсутствие света, вопрос наличия или отсутствия ингредиентов. И не более.

И никакие хихикающие и горбатые тени нас не беспокоили.

– Эта? – спросил Оуэн, указав на дверь.

Я пожала плечами, свеча осталась в его комнате, а в темноте все двери выглядели одинаковыми. Крис толкнул сворку, и я увидела лежащий на полу стул, поднос с ужином, все еще горящие свечи и раскрытую книгу.

– Да, – призналась я.

– Ложись спать, – он развернулся, чтобы уйти.

– А если кто-то снова будет скрестить? Или хихикать? – спросила я. – Вряд ли мне по силам придвинуть комод.

– Поставь стол или стул, – предложил парень. – В любом случае, если весельчак решит заглянуть на огонек, проснешься.

– Хорошо, – я подошла к кровати, не зная, что еще сказать. Губы все еще покалывало, щеки горели, а в теле появилась странная истома.

– Иви, – позвал рыцарь, и я обернулась. – Не делай так больше. Никогда.

– С тобой? Или с кем-то другим?

– Ни с кем.

Мы снова смотрели друг на друга, совсем как еще несколько минут назад. Оуэн перекатился с носков на пятки, словно не мог решить шагнуть вперед или отступить. Как же я хотела снова прикоснуться к нему…

Видела бы меня матушка, не то, что в Кленовом саду запела, она бы меня в обитель жриц отправила, и хорошо, если не навсегда.

Крис молча вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я не стала пододвигать ни стол, ни стул, а просто забралась на кровать с ногами, стараясь согреть замерзшие ступни. Никто больше не скребся в дверь, никто не хихикал в темноте, даже после того, как прогорели свечи. Я смотрела на деревянные стены, на лунный свет, что падал сквозь окно на пол. Мысли смешались. После того, что произошло в комнате Оуэна, после всего что было, приличный джентльмен просто обязан попросить у леди руку и сердце. Всегда думала, что так и будет, хотя сцена в спальне не фигурировала даже в самых смелых моих фантазиях. Жаль только, что Крис не джентльмен, он говорил это неоднократно. Никакого предложения руки и сердца не будет. Лучше всего мне забыть о рыцаре и выйти замуж за Мэрдока, выполнив тем самым обещание, данное богиням. Я подняла опухшую руку и едва не вскрикнула. На покрасневшей ладони ярко горели три точки. Словно кто-то тыкал в руку раскаленной спицей. Богини напомнили о данном слове. И сдается мне, напомнили давно. Но я слишком привыкла к боли за этот день, чтобы обращать внимание на еще одну.

Вот и ответ, как бы он мне не нравился. Как бы мне не хотелось плакать. Как бы не хотелось представлять совсем иную жизнь, ту, в которой я выхожу замуж за Криса, заказываю свадебное платье. Я впервые задумалась, что будет, если не сдержу слова? Если нарушу данный богиням обет? Кого они накажут? Меня? Или родных, за жизнь которых заплачено этой клятвой?

Видение белоснежного шелка сменилось падающими камнями.

Несправедливо! Ни отец, ни брат, ни Мэрдок ничего богиням не обещали, так почему должны расплачиваться за меня? Значит ли это, что жизнь кончилась и все решено? Значит ли это, что я больше никогда не смогу коснуться Криса, зарыться руками в его волосы? Руку снова обожгло болью. Я закрыла глаза и представила на месте барона Оуэна графа Хоторна. Представила как ледяной Мэрдок сжимает мою талию, как склоняется к лицу… И расхохоталась. Смеялась пока не потекли слезы. Кажется, матушка называла это истерикой. Что ж закономерное окончание этого дня. И этой ночи.

Я просидела на кровати до утра, когда первые лучи солнца показались над Запретным городом, когда дверь тихо открылась и вошла Леа с моей одеждой.

– Вас ждут в главном зале, леди, – проговорила она, глядя в пол. – Сейчас подадут завтрак. Помочь вам одеться или уйти?